Алёна ШОМЫСОВА. КРЫЛЬЯ СТРЕКОЗЫ. Перевод с коми Андрея Расторгуева

 

Алёна ШОМЫСОВА

КРЫЛЬЯ СТРЕКОЗЫ

Перевод с коми Андрея Расторгуева

 

ИЗГОРОДЬ

Изгородь, что двор наш обегает,

поясом его оберегает:

вдоволь пропускает дождь и свет,

а косому взгляду – ходу нет.

 

Как природа, сдержанные статью,

жерди чисто выскоблены сталью.

Нраву родовому не в укор

некриклив их сетчатый узор.

 

Но опять – не только мир украсить,

а ещё и дом обезопасить.

Вроде улыбается она,

да не всем – такие времена.

 

ЧЕСАЛКА

Снова бабушке стричь овцу помогаю –

в коробе облаком шерсть вырастает белым.

Не углядишь – подхватит неба пригоршня голубая,

и потому придавливаю всем телом.

 

Зимний рассвет будит повизгиванием усердным –

это чесалка космы запутанные раздирает.

Словно тяжёлые частые грабли сухое сено

на кочковатом лугу расчёсывают, разбирают.

 

Чистую шерсть раскладывает бабушка по газетам

и прижимает сверху для тяжести табуретом.

Сто раз на дню гляжу – отлежались уже комочки?

Так я весной слежу, как набухают почки…

 

Снова чесалке на полке маяться не при деле,

длинные ночи и дни считая до новой стрижки.

Очередь прялки – и ворохам лежащей в углу кудели

долгой не стоит ждать от бабушки передышки.

 

ПРЯЛКА

Помню, бабушка пряла медленно у оконца,

поправляя изредка чёсаную кудель.

Так зима лучи вытягивает из солнца,

чтобы в ясный день морозный согреть людей.

 

Эта прялка служит с какого незнамо года:

с ней ещё прабабушка дό свету не спала,

а потом как верный знак ремесла и рода

по наследству старшей дочери отдала.

 

Потускнела роспись лопасти, что икона.

Как морщинки, трещинки: миг – и пойдут слова.

Может, прапрабабушка наша во время оно

отразилась в древе хранительницей мастерства…

 

Дочерей у бабушки не было – точно прόпасть,

и совсем почернела прялка на чердаке…

Не умею прясть, но шершавую трону лопасть –

будто прикасаюсь к бабушкиной щеке.

 

ПОЛОВИК

Ткать половик начать – точно выйти в путь:

льются в земной узор лоскутки, как в реку,

через века привычную выплетать

жизнь по основе, суженой человеку.

 

Вот на станке ложатся за рядом ряд

северные края чередой цветною –

луг травяной, малиновая заря,

бор золотой с небесною синевою.

 

В тёплой избе застелем скоблёный пол

новой дорожкой – пёстрая, как живая.

И погляди: ребёнок уже пошёл –

волны взбивая, падая, но вставая…

 

Вырастет – не удержишь. Но в свой черёд

тот половик незримо – клубок и тропка –

тоже вперёд покатится, понесёт

ниточку жизни бережно, неторопко.

 

ЛОДКА

Лодка битым камнем полна.

Горка – словно чья-то спина.

 

Сгрузит и обратно на круг –

пашет реку лемехом плуг.

 

Возит целый год напролёт –

ни секунды не отдохнёт…

 

Чёрные гнилые борта

точит ледяная вода.

 

Починить бы, да одного

не хватает – нет никого.

 

По деревне здешней давно

не горит окно ни одно,

 

и повис в непамятных днях

над обрывом сад на корнях.

 

Буйный ветер, силою рьян,

валит иван-чай да бурьян.

 

А звучит над ними один

эхом от церковных руин

 

колокольный сдавленный звон

в медленном качании волн…

 

Искупая тягостный грех,

возит камни лодка за всех.

 

РЕШЕТО

Словно хранились в амбаре небесном

свежего солнца цвета –

снежные хлопья в полёте отвесном

сыплют, как из решета.

 

Издавна так, через мелкие сита

перепуская слова,

россыпями драгоценного света

их собирает молва.

 

Не изо всякого разговора,

ссоры и толчеи –

не пропускают худого сора

частые ячеи.

 

И в пересуды войдя земные,

мёртвые, как зола,

перетлевают слова иные –

холодно и дотла.

 

А разгоревшемуся за годы

слову живому – лечь,

словно зерну золотой породы,

в сердце. О том и речь.

 

ГАРМОНЬ

Расщепляясь напополам,

откликается: пик-пилик…

Так полено под топором

издаёт мимолётный вскрик.

 

Пальцы ловкие в ход пойдут,

кнопки мелкие шевеля –

и мелодии побегут,

словно юркие соболя.

 

Полной грудью поёт гармонь,

веселит летовой зенит.

И в отцовских глазах июнь

колокольчиками звенит…

 

ВЕРБА

Верба в лёгкой дымчатой рубашке

веткой помахала мне когда-то,

а на ней – пушистые барашки,

как новорождённые цыплята.

 

Показалось, большего не надо:

отщипну – от вербы не убудет,

золотого радостнее клада

мне барашек на ладони будет…

 

За отцовским домом на пригорке

так полдня за ними и скакала –

до изнеможения, да в горстке

счастья всё равно недоставало.

 

А порой осеннею однажды

взял отец и рубанул по вербе –

и на счастье детская надежда

золотыми листьями померкла…

 

Как во сне увижу те барашки –

глажу их, не пробуя проснуться,

и до вербы в дымчатой рубашке,

как до счастья, силюсь дотянуться.

 

ОРКЕСТР

Под гармошку в детстве песни я распевала,

как меня отец учил, не журя за промахи.

Помню, платье белое лёгкое надевала

и качалась, как цветущая гроздь черёмухи.

 

А как выросла да сама меха растянула,

на одну лишь песню и вытянулось терпение.

Так душа моя, дорога ли повернула

на другую музыку да на иное пение.

 

Всем у нас в роду была дудка дадена –

задудят, глядишь, и дальше до удивления…

У отца гармошка, да сигудэк у прадеда,

я с гитарой – вот и оркестр через поколения.

 

ВАЛЁК

Потихоньку ползут зубчатки

отворяемого замка –

точно правят былого складки

о ребристую грань валька.

 

Словно речка, оно виляло:

что ни горочка – то петля.

Но сородичам подавала

силу выправиться земля…

 

Нынче воду в речные мели

попытайся-ка поверни.

Мы сердцами поослабели,

от сородичей – за дверьми.

 

Жизнь поленницей без подпорки

осыпается прямиком…

Прётся нынешнее в подкорке

не вальком уже, а катком.

 

МОЯ ЧЕХИЯ

Из цикла стихотворений

 

1.

Мостовая,

точно река,

вьётся по городу.

Идёшь, не спеша,

словно по дну

прежнего русла

и времени,

из памяти камня

переливая

отзвуки тихого шёпота

давней воды.

 

2.

Меж валунами с бегущей водой

пробивается время.

Чувствуя жажду,

подносишь пригоршню –

сотни ладоней тянутся,

точно ковши.

Не иссякает поток ледяной:

каждую пригоршню – доверху,

времени дух в каждом глотке…

А оглядишься –

души ни единой в округе:

скрыты за дымкой веков.

Ты – в одиночестве полном.

 

3.

Пение жаворонка

к самому небу взлетает,

делает круг по орбите

и льётся грибными дождями.

В шорохе капель,

светящихся золотом солнечным,

дедов и прадедов эхом

отдаются в душе голоса…

Но только жаворонок

песней своею способен

их воскрешать

и возвышать.

 

* * *

Даже одалью, в стороне,

ты ещё заодно со мною,

но сегодня ни слова – мне

надо свыкнуться с тишиною.

 

Горе слышится в глубине –

незалеченное, живое.

Расступились, а боль – вдвойне,

несвободы обоим – вдвое.

 

Расцветало – да отцвело,

наливалось – да помельчало…

Всё, что сердце вчера свело,

отпустило. Живу сначала.

 

КРЕСТОВЫЙ КЛЕВЕР

                                                            Сестре

крестовый клевер – к счастью, говорят.

ты помнишь, как, найдя его однажды,

кузнечиком к тебе я прискакала?

от радости тогда я окрылилась,

а ты их находила каждый день…

но правда ли, что он приносит счастье?

всё так, ты говоришь – когда-нибудь

тебе он счастье принесёт большое.

да сколько для того ещё придётся

таких зелёных крестиков собрать…

но если веришь, можно собирать

диковины – растения и камни.

а можно ничего не собирать:

когда-нибудь одна большая вера

в одно большое счастье обернётся –

диковинное, как крестовый клевер,

да на ухабах вряд ли различишь.

 

КРЫЛЬЯ СТРЕКОЗЫ

в жёлтом песке увидела

стрекозы слюдяные крылышки –

так они на ветру трепетали,

словно дальше без тела хотели

жить вопреки всему.

может, просто ещё не поняли,

что теперь их направить некому.

синие-синие – ясного неба синѐе.

жилки на них поперёк – точно вены речные,

что память её последнего дня

растворили в себе.

 

она захлебнулась потоками долгого ливня,

что и меня отгонял от свежей могилы

бабушки мужниной: я не смогла попрощаться

вместе со всеми, когда её хоронили –

слишком была далеко.

только к девятому дню прилетела,

но ощущала её постоянно рядом –

точно кадры кино, мелькали перед глазами

наши мгновения с ней…

 

с креста она пристально так на меня глядела,

как будто оттуда мягко меня жалела,

и мне тяжело было вынести в первый раз

пронзительный взгляд улыбчивых добрых глаз.

а я ощущала себя стрекозой бескрылой,

что к встрече последней летела, что было силы,

да вот – опоздала, и крылья опали с плеч,

подобно листве осенней, чьё время лечь

и в тесном дворе затоптанной быть ногами…

 

Тогда ни единого звука не проронила –

слова облаками ваты застряли в горле…

На сороковины я принесу те крылья –

быть может, в дороге они пригодятся ей.

 

* * *

Не раздвину рукою я облачного свинца,

не порадую взгляд небесною синевою –

ледяной тоскою день пронизывает сердца,

точно ветер северный улицу завывая.

 

Но я верю, что за пеленою свинцовой той

ангел мой летит бездонною высотою,

чтобы душу мне высветить искрою золотой

и её запалить словесною красотою.

 

А очистится небо – и снова преграды нет:

омываюсь я миром, как будто водой проточной.

И когда ниспадает на сердце небесный свет,

становлюсь на миг, точно воздух земной, прозрачной.

 

* * *

Уцепись за небо, держись его,

не отпускай его,

чтобы вьюга не замела

тебя посреди дорог.

На земле пускай следа

не оставишь ни одного –

всё равно искать не начнёт никто,

если ты одинок.

 

Горизонт обходи неспешно,

не задевая звёзд,

научись различать

знаки неба, леса и голосов,

чтобы жизнь распахнулась настежь,

как глухариный хвост,

отведя навсегда прикипевший

к сердечной двери засов.

 

В самый центр небесный выйди,

дороги свои верша,

как меха гармони, сердце раскрой,

не боясь стыда –

станет воздуха легче,

воды прозрачней твоя душа…

И тогда, наконец, я тебе поверю –

но лишь тогда.

 

ПОЯС

В горнице не скрипнет половица –

из цветной кудели нитяной

лёгкий начинает мастерица

ткать узорный пояс шерстяной.

 

Вновь переплетутся, как впервые,

алая и снеговая нить

в знаки родовые, вековые –

от судьбы недоброй охранить.

 

Ровной получается дорога

каждой нити – нет ни узелка.

Полнится притоком понемногу

женской доли вечная река.

 

КОРОМЫСЛО

Девушка грустно поёт –

не громче ветра,

на коромысле несёт

полные вёдра.

Жизнью налиты самой,

вот и таскает

их напролёт под луной –

не опускает…

 

Левое пόлно лучей:

если качнётся –

брызжущий светом ручей

в сердце очнётся.

Правое – льда ледяней:

если наклонит –

ноющей болью людей

горе накроет.

Оба до дна разольёт,

если запнётся –

наземь падёт небосвод,

перевернётся…

 

Наше житьё да бытьё

держит плечами.

Словно ракиту, её

время качает,

ведая – времени нет,

медлит с ответом,

чем напитается свет –

тьмой или светом.

                                            г. Сыктывкар