Вадим АНДРЕЕВ 
Вадим АНДРЕЕВ
НОВЫЙ БЕДНЫЙ
При любых укладах и эпохах,
как бы ни менялись времена,
бедным быть в России очень плохо,
хуже лишь холера и война.
Даже по итогам войн победных,
покорив отвагой шар земной,
бедный на Руси остался бедным,
тем, кем был и до победных войн.
И когда он рвёт от злости глотку –
так достал оскал державных рыл,
власть ему показывает плётку
и грозит, чтоб шибко не бузил.
Только он и под свистящей плетью
продолжает смело говорить:
«Можно не бузить, но вы ответьте,
как мне не по-скотски жизнь прожить?».
Вряд ли кто-нибудь ему ответит.
Вряд ли вообще его заметят.
Как во все прошедшие века,
сморщатся и плюнут свысока.
Для чинуш он – плут и неумеха,
быдло, смерд с холопскою душой,
а для либеральных пустобрехов –
вечный раб и подлый крепостной.
Вот как много разных обзываний,
ярлыков, эпитетов, названий
дал ему учёных дядек рой!
Но бедняк сейчас не тот, что ране.
Может, чем-то тот же – но другой.
Он сейчас, от прежних уз раскован,
пусть на ощупь, но идёт на свет,
и былого духа крепостного,
духа раболепного, немого,
в нем в известном смысле больше нет.
Может, он не очень образован,
в знанье языков не преуспел,
только в школе, словно зачарован,
он читал Шекспира и Толстого,
и от книжек умных сам умнел.
Может, он рожден не для полёта
и великой мудрости звезда
светит не ему в родных широтах,
только из Есенина хоть что-то
изредка, но вспомнит иногда.
В мире всё неровно и нечётко.
Можно как-то жить, надеясь кротко,
что и вам однажды повезёт
Только безработица – не тетка
и блинов, увы, не напечёт.
Никогда ни бунтарем, ни жмотом
не был он, но временами, вдруг
заведется с полуоборота
и клеймит по гамбургскому счету
власть и бизнес, да и всё вокруг.
И когда несется бред хвастливый
сверху, то, сжимая кулаки,
говорит, что власть несправедлива,
если не даёт, ощерясь криво,
права жить на свете по-людски.
А бывает, что-то липнет к коже,
и от некой уличной тоски
вдруг потянет приложиться к роже
подлеца, но: «Это не поможет», –
говорит он, пряча кулаки.
И когда, дыша паленой водкой,
бьют его под дых силовики,
отвечает: «Это, братцы, подло
нападать на одиночку кодлой –
подло и опять не по-людски».
«Нет на свете права бить бесправных,
нет на свете права быть неправым», –
утверждает новый санкюлот,
у Толстого научившись здраво
мыслить и глядеть на шаг вперед.
Но и там нет перспектив и – пусто,
как в лесу от проливных дождей.
Правда, есть надежда, что в потусклом
будущем с последней каплей грусти
станет он решительней и злей.
И тогда, отбросив поученья,
он обид не спустит никому,
и полезет в драку, как Есенин,
чтобы без словесных объяснений
убедить, что есть предел всему.