Алексей КОВАЛЕВСКИЙ. СУД МИЛОСТИВЫЙ. Лирика

 

Алексей КОВАЛЕВСКИЙ

СУД МИЛОСТИВЫЙ

 

* * * 

Тополя в зернистых Песках,

В Новопскове тополя...

И, как влага, плещет песня —

Подыши, моя земля!

 

Перейди межу, которой,

Нет и не было, — она

Лишь во мне, любовью, мором

Трогаема, как струна.

 

Пропаду, не пропадая,

Поднимаясь в рост, шепча

В ширь, где ты, как сахар, тая, —

Небу свечка у плеча...

 

Хочешь, радуйся иль кайся,

Я не знаю даже в чем,

Лишь, как письмена, листайся,

Лей слезу мою ручьем.

 

Потому что в Новопскове

Облетают тополя,

Потому что Пескам внове

Воздух, храмина-земля...

 

ТАМ

1.

Там развязки долго ждали сказки,

И молчать им было не с руки.

Там не страсти завзрывали связки —

Юность, василиски-васильки...

 

2.

Разговаривал всуе с березой,

Поклонялся распятой. Но дни

Исчезали то дымом, то грезой,

То грехом, что целует огни.

 

И они, эти вздохи и пеплы,

И они, эти карлы и львы,

Замолкали, ложились отпето,

Как цветы, как снежинки — во рвы.

 

3.

Везде и берег, и река,

И женщина, и роза,

И алоклювая строка,

Впорхнувшая с мороза.

 

Святи ее, изображай

Другие строки подле:

А ведь они — ничто, раздрай

И отзвук преисподней!

 

А есть иная плоть и стать,

Душа иная даже,

Да разве ж Муза — этот тать —

Стихам ее покажет?!

 

4.

В ночь, когда поднимаются травы,

Говорящим сшивая уста,

Необъятней становится слава

Певуна, что гремит из куста.

 

Необъятней, всесветней, вселенней.

Вся — душа! Вся — в росе лепесток.

Звезды ей и кресты — по колени,

И течет бытие на Восток...

 

5.

Там солнце, которому верю,

Не верит ни мне, ни себе,

Но лишь поклоняется Зверю —

Царю, палачу, голытьбе.

 

Там век все страшней и короче,

И много ли нужно ума,

Ни свет ни заря чтобы кочет

Окликнул вас, посох, сума?..

 

6.

Что о тамошних знал я порядках, —

Боже мой, ну хоть ты пощади...

Вон сестра поднимает над грядкой

Тяпку — и приседают дожди.

 

Вон отец косит с вымахом стоны —

Молодые во мне зеленя.

В них же — свет! Из-под колкой короны

Неужели не видно меня?!

 

Отвечают: конечно, не видно,

Говорят, мол, не очень дрожи,

Ведь погибнуть совсем не обидно

От родной, беспощадной души.

 

7.

Где падал в небо, будто в воду,

Где был орлом и был ужом,

Где в забытье, не зная броду,

Кричал свободе глин: «Ужо!» —

 

Там все на медь перекипело,

Определило цену — медь! —

Безделью песенки и делу

За плугом бресть или спохмелу

Белугой в пахоте реветь.

 

ИТОГ

Вот и весь блуждания итог:

Худо или славно — подстерег

Нас охотник Бог, в стволы пальнул —

Мы и рады: отклик есть и гул.

 

ХОЗЯИН

Он идет, сорняки попирая

И не слыша лягушек окрест.

Он другого — не этого края,

И загадочен мне его крест.

 

Он — хозяин. Ему ваши песни

Ни к чему, зеленя и снега.

С вами тесно, хоть, может, воскресно,

Да ведь вы все равно — не деньга.

 

Так и шествует он, не взирая

На незримую завязь и плоть,

Напрямик от звезды до сарая,

Не пропащий изгнанник из рая,

А вседольнему миру Господь.

 

* * *

По осеням, протягивая тщетно

Ладони к пару над парами, над

Всем, что клубится — смертно, безответно, —

Я чувствую, что жизнь идет на спад.

 

Не удержать ни скипетр, ни державу,

И только взблески плуга, как скворцы,

Вдруг вынырнут из не-весны, не-славы

И вновь утонут, как цветы и травы,

Как вскрик надежд — стерне отдав концы.

 

* * *

Думал, что жалуюсь Богу,

А оказалось — бумаге,

И отозвались в итоге

Вешние эти овраги.

 

Вешние — вот что прекрасно,

А о других и не вспомню.

Значит, совсем не напрасно

Льдины неслись, будто кони.

 

Боже, не жалуюсь вовсе!

В ноги валюсь, благодарен,

В сохлом бумажном покосе,

Словно луга, элитарен.

 

Скоро сорвешь ли былинку,

Идя задумчиво лугом,

Музу назвав по старинке —

Вот что таинственно! — другом.

 

Вот что мучительно — плакать,

Падать в овраги с откоса,

Сердца цветочную мякоть

В черные сыпать заносы.

 

* * *   

Не надоело ли, скажи,

Тебе по градам-весям

Ходить то солнышком во ржи,

То спать в камнях, как месяц?

 

А мне?.. О чем я говорю!

Да только бы подольше

Глазеть на светушко-зарю,

На голенастый дождик.

 

И не Тебе — то клену хоть

Лицо нести в ладони,

Как будто тоже он Господь

И долу ушко клонит.

 

* * *

Всем поэтам — Эдема сады,

Всем поэтам — утраченный рай.

Хочешь пригоршню беглой воды,

Хочешь эти пески — выбирай.

 

Выбираешь пустыню и жбан,

Из оазиса — новый уход.

И веков за тобой караван

Ложь и правду тюками везет.

 

* * *

Сто лет рулят как минимум —

И где, в каком седле

Хмельницкие и Минины

С решимостью в челе?

 

Чего, русак, так важничать?

Гребем свое в золе,

А тут — конфеты в вазочках

По будням на столе.

 

А тут — не жатва — жатвище:

По миллиону в год

Людей теряет запросто

Тупой «одиннарот».

 

* * * 

Свист малиновки, дальние всхлипы —

Это ливень ушел за поля,

Это светятся в роздымях липы

И растроганно плачет земля.

 

Молодая моя! Я желаю,

Чтоб иссякли все муки твои,

Чтоб шуршали июньскому краю

Славу — даже твои муравьи.

 

Даже конюх — угрюмый возница

Иль идущий со смены шофер,

Даже тощих суглинков крупицы,

Кои выморил пышущий жор.

 

А уж эта малиновка, а уж

В бриллиантищах царь-соловей...

Выйдя за небо светлое замуж,

Ты им первым по полной налей.

 

* * * 

Просился у метели

Туда, где зеленя.

Она же налетела

И спрятала меня.

 

Иначе отвечала —

Росла белым-бело.

И то... Дождей мочало

Да засухи стекло

 

Зачем тебе, болезный, —

Подумай! Путь спрями.

...И логике железной

Я сдался, черт возьми.

 

Одет ведь или гол я —

Не очень-то стезя...

А февраля глаголы

Скользят, глаза слезя!

 

И видишь в порхе снега

Себя не стариком,

А лугочеловеком.

Ромашкой. Мотыльком.

 

* * *

Ведренно так, будто кто-то подумал

И обо мне в небесах,

В давнюю детскую дудочку дунул,

Пыль пообтер на часах.

 

Милые, как вас люблю и отсюда,

Как я шепчу вам хвалы,

Весь — ожиданье не блюда, а чуда,

Чуду — все блюда малы.

 

Жизнь, говорю, она счастья достойна,

Жизнь, говорю, она — вы!

Так говорю, будто путь уже пройден

И — не придется завыть.

 

* * *

За близью желтой и полынной

Ворота, может, и киот,

Но журавлиный, журавлиный

Там ничего не отомкнет.

 

Что за старик застыл в лохмотьях —

Отец простивший или Бог?

Но места нету мне в киоте —

Струюсь раскрестием дорог.

 

А по жнивью — у глаз у самых —

Желтеют копья и мечи.

И в честь войны эпиталама

Слышней, костлявее звучит...

 

ПРОЩЕНА!.. 

По леваде эхо и по речке,

По русальной лунистой тропе.

У звезды далекой на крылечке

Потолкуем о былой судьбе.

 

Вот как угораздило, отметим,

Вот как, скажем, гнало и вело, —

Лишь над фонарями междометий

Озорует-крутит помело.

 

Эй, слезай-ка, ведьма, обмакнись-ка

В струи звона — оясни себя

Да умчись туда со свистом листьев,

Где и губят бедных нас — любя...

 

Прощена! Прощай же! А леваде,

А пресветлым деве и юнцу

Заскучать в дожде и звездопаде

По летящему в дымах лицу.

 

* * *

Давно святых ли выносили,

Не золотарьи золотили

Свободы чистой купола,

А снова — и в соку, и в силе —

Гуляют демоны и мгла.

 

ПОЧТО

Почто задушили Рубцова,

Повесился Прасолов сам —

Не знает бурлацкое слово

И ходит за мной по пятам.

 

О чем ты, строкой-бечевою

Текущее в жилах и рвах?

Какою готово рекою

Нести наш рассыпчатый прах?

 

Покачивать без сожаленья

Колыбку любви смоляной,

Ища, как монах, умаленья

И силушки, вечно немой.

 

А что убивало поэтов —

О том не расскажет река —

Ни Волга, ни Дон и ни Лета,

Не мертвая изглубока...

 

* * *

Никакой тебе, сердце, ослабы:

Бают жабы из ига ночей...

Ты дрозда же хотело хотя бы,

Чтобы пел он — не твой и ничей.

 

А уж лучше в родстве самом истом

Был бы с ангелом белым. И пусть

Пучеглазым глядит василиском

Тот комок, что проделал неблизкий

Снизу, с дна — к тронной лилии путь.

 

* * *

— Как ни меняли вы русло

И корчевали сад,

Он говорит на русском.

— И потому распят.

 

— Конечно же, знает идиш,

И всякий прочий язык.

— Но мыслит — разве не видишь? —

Слишком уж напрямик.

 

— Облепленный жгучей гнусью,

Вновь пропадает в дыму.

— Он говорит на русском

И распят потому.

 

* * *

Не надо думать, что коль я

Себя кладу снопом на землю,

То президента и царя

За власть и гнет не восприемлю.

 

Нет, отдаю им герб, и серп,

И эти скошенные ливни,

Что загасили тонны сер,

Когда из глуби те дымили.

 

СЕНТЯБРЬ

1.

Окликнул мареной и охрой,

Сквозной серебрянкой в пурге...

Кончаются ахи и вздохи,

Макаются в тушь скоморохи

И вяжут по гире к ноге.

 

2.

Понятно, что за клик и отклик

Лисицу крутит и желтит,

Пока сентябрь небес потоки

Завихривает у дороги

И дальше, как огонь, летит.

 

* * *

Октябрь... И словно оттого

Садовник, еще крепкий,

Чуть похворал, и нет его —

Как лист сорвало с ветки.

 

И даже сад почуял вдруг:

Переменилось небо.

И листобой с обеих рук

Забрасывает невод.

 

ЯБЛОНИ

1.

Яблони идут по огороду —

Как ни клонит сечень, ни сечет.

Где там я? Зиме или народу

Скормлен? А таким не мерян счет.

 

Все равно навстречу выбегаю

И за плечи обнимаю их —

Исповедь мою родному краю,

Яблоньки, что если покарают,

То, как высверк молнии, — на миг.

 

2.

Просят яблони — возле дубов —

Хоть немного картошки и хлеба,

Хоть немного судьбины не вдов, —

И дает им голодное небо.

 

И не надо кричать декабрю,

Февралю говорить еле слышно,

Как я жизнь по-сиротски люблю —

Попрошайничать шлю с нею вирши.

 

* * *

Сливьи взоры в тумане лелеял,

Словно Мао они и война.

И ложилась на дно Лорелея,

Как на брачное ложе жена.

 

Ветки торкали ставню и душу,

Сливы — ил и парящая высь —

Холодили, как зимняя стужа,

Пили спирт и богами клялись.

 

И винтовка, натершая плечи,

Становилась во сне плавником.

И шептались несвязные речи

О китайской тоске, о немечьей,

А потом — и совсем ни о ком...

 

ГОРЛОВОЕ ПЕНИЕ

Как коряга плыть или пескарь,

Трущийся боками о каменья,

Верить в горловое это пенье,

Коим тешит сам себя дикарь.

 

Думает, костром обогреваем

И шкурьем убитого зверья:

Он — не он, а некий прежний я,

Лунами облитый, псиным лаем,

Запахами снега и жилья.

 

* * *

И мнится: все идут с повинной,

А им народ: «А ну-ка, геть,

Гаранты зрады и руины,

Нас обрекавшие на смерть!».

 

И потекут колонной жидкой,

В обмотках, в бурую реку

Уже не с шиком и не с гиком

По сталинградскому снежку…

 

ПОРУБЕЖЬЕ

Как мало дано порубежью —

Бессилие двух языков,

Которое памятью брезжит,

Металлом небесных подков.

 

Гони нас по краю — до края,

Карай нас, двурушников, бей!

Пусть солнце застынет, мигая

Над белой грозой голубей.

 

Хотели мы, может быть, мира,

Да крючья с обеих сторон

Рвут мясо, дабы — не до жира

Желателям лучших времен.

 

СКРИЖАЛИ

И мать у меня отобрали,

И снов истемнили скрижали,

Но Пушкин живет и творит —

Он видит отецкие дали,

В нем нету ни грана печали,

Он верен, он мощен, он зрит.

 

Он плачет в моих альвеолах

О днях африкански веселых,

А ночи там были — молчи!..

Он свищет и в лирах, и в смолах,

Он в этих пейзажах и селах

Сжинает серпы и мечи.

 

Ужо тебе, царю озорный,

Твой конь — над Петром и стозорной

Страной, что сгубила Петра...

Пытай нас о дали безморной —

Не этой чумной и позорной,

В которой умолкли ветра.

 

О солнце, о матери милой,

О мысли моей над могилой,

О том, что еще не конец...

Пытай — пусть наполнится силой

Над родиной мартовски стылой

Безвестный курчавый скворец!

 

ЛИТИНСТИТУТ

А в окнах — первый снег Рубцова

И двор Платонова... Прочти,

Ценя до листика, до слова,

Рисково в речь идя и мову,

Все, что гудит в Москве-кости…

 

* * *

Туманы, кони у реки,

О чем вы загрустили?

Что там стоит в конце строки?

— Россия.

 

Могила дедовская. Клен.

Луг до бугра скосили.

Что там стоит в конце времен?

— Россия.

 

Падет незнаемый покров

На мир, где мы гостили.

Что там стоит в начале снов?

— Россия.

 

Хоть и темно, душа не крот,

А как в грязи месили…

Что там стоит — не побороть?

— Россия.

 

* * *

Забыт, собой не полню

Избытые места,

Где дуб у края полдня,

А голова в кустах.

 

И все же невысоко

Оплеснут вишней мир...

Лети, душа, мой сокол,

От тех, кто царски сир!

 

Застыли у колодца —

Мои? — отец и брат.

И жмурится на солнце

Обшмыганный ушат.

 

ВЕСНА

Весна, святясь, как Русь святая,

Себя на ощупь и с листа

Читает, как шугу сметает,

И ревмя бык горбом мотает,

Хотя — ни льдины, ни моста.

 

Гуди ж и ты, греми о счастье

И в каждый раструб возвещай,

Что Нечто есть, и тучи застит,

И рвет в тебе тебя на части:

Здесь — омут лядов, там — всё рай...

 

* * *

Родина, ты и числитель,

И знаменатель во мне.

Был бы тебе я святитель

Тихий, как лунь при луне.

 

Был бы тебе математик,

А не слагатель стихов, —

Ждал бы весны в каземате,

А не замены оков.

 

* * *

Минут холмы и овраги,

Рёбра арбы обглодав.

Из не такой колымаги

Взором коснусь я дубрав.

 

Тишь моя, родина, гений,

Чуть песнопений, да есть.

А незабвенных видений

В далях порожних — не счесть...

 

ГОЛОС

1.

Кричу сквозь комья им:

— Катком по мне не надо! —

Они же — пламя зим,

И с ними нету сладу.

 

Они же — вал тоски,

Которая чугунна,

Которой не с руки

Доселе быть не гунном.

 

И ты — полян, древлян

Бурьянное изножье —

К деревням и жнивьям

Кликаешь по-острожьи:

 

— Катком, катком зачем

По целу белу свету? —

Они же — сутемь тем,

Которым слова нету.

 

2.

Отойди от голоса и слуха,

Будь незреньем корня и судьбы,

Чтоб эпоха — совести разруха —

Стала горлом сплющенной трубы.

 

Чтоб труба пропела об отраве —

О любви, кладя к ногам твоим

Помыслы о слове и о славе, —

Нет, не в них, а глубже ты таим!..

 

* * *

Трамвай искрил, как наши грозы,

И, на четвертом этаже

Копня навильниками слезы,

Отца я видел на меже.

 

То он ухватисто остатки

Бросал мне — сыромятной мглы.

И наползали сверху траки

На март, на рябь и на стволы.

 

Самолистаясь, как под вьюгой

По сварке книга, по Сварге,

О доме думал я, о луге, —

И грома лопались подпруги

В трамвайной огненной дуге.

 

* * *

Зернышко, младенец в распашонке,

Из сырой агукает земли.

Я и сам люблю его негромко,

Будто гром, немеющий вдогонку

Вам, плоды, дороги, журавли.

 

Будто эти скопища кореньев,

Что, как леденцы, нас иссосут,

Молвят, не пора ль слезе-деревне,

Зернышко оплакавшей не ревмя,

Уходить на милостивый суд.

 

* * *

Скворцы на проводах,

И теплый ветерок,

И розово в садах,

И мысли — как ленок.

 

И снова так мне, так,

Что словом не сказать.

А было — вьюги взмах,

Как бритвой, по глазам!

 

А было... Ну и пусть!

Простил я все и всех.

Скворец расщелкал грусть,

Разделал под орех!