Василий КИЛЯКОВ. «...А ДРЕВО ЖИЗНИ ПЫШНО ЗЕЛЕНЕЕТ». К 75-летию Николая Бурляева

 

Василий КИЛЯКОВ

«...А ДРЕВО ЖИЗНИ ПЫШНО ЗЕЛЕНЕЕТ»

К 75-летию Николая Бурляева

 

В искусстве, как и в жизни повседневной, нет ничего важнее «системы отбора». Умение отделить главное от второстепенного – вот единственное, что отличает Мастера от подёнщика. Быть может, даже и вдохновение не играет той определяющей и важнейшей роли – и в жизни, и в кино, и в театре – вообще в искусстве, если нет этой самой «системы отбора», организации духа. Если не сложилась она, если не берёт свои начала в главном, в нравственном. «Не продаётся вдохновенье...» – полушутя, полусерьёзно сказал Пушкин. Но чтобы убедителен был текст или стихотворение, там и запятой не должно быть лишней. Читая Сергея Есенина в черновиках, видишь правку «Матери». Он набрасывает: «Не такой уж горький я пропойца, чтобы в глупой ссоре умереть...» – и тут же меняет, казалось бы, убедительные и сложившиеся строки. Пишет: «Не такой уж горький я пропойца, чтоб, тебя не видя, умереть». И это наглядный пример правки рукописи – и жизни. Так бы и было – убили...

Николай Петрович Бурляев в интервью «Эху Москвы» в октябре 2009 года признался, что предпочёл на время отстраниться от сцен и «юпитеров», от киностудий, что сознательно не принимает предлагаемые роли. И так продолжается более пятнадцати лет. За всё это время – всего лишь три роли в кино. И это говорит мастер, режиссёр и актёр, признанный у нас и за кордоном, за плечами которого более шестидесяти лет работы в профессии. В чём же причина? А именно в этом: в умении бескомпромиссно выбирать. Невозможно представить, чтобы Бурляев дал согласие на рекламу в стиле «...дом строю», или «Совкомбанк», «Почтабанк», и прочее. Таков критерий его нравственного отбора. Лучше ничего, чем роли вторичные, проходные или намеренно гадкие, или просто «гладкие»...

Вообще, что такое искусство? Лев Толстой написал целую книгу об этом удивительном явлении. Откуда этот «дар» – по-набоковски, «зверь», или «сор» – по-ахматовски? Да разве только он?.. Слово «искусство» образовано от старославянского «искус»: испытание. Искушённый, искусный человек – тот, кто много испытал, да не однажды, а десятки раз был испытуем. Лишь гораздо позже «искусство» стало синонимом понятия «художество». Такова этимология. Но это в узком, только языковом смысле. Теперь «искусный» в сфере культуры – даровитый художник, умеющий отбирать и выбирать главное. Искусность – и всеядность, вторичность – несовместимы. Величайшие писатели-романисты признавались, что для того чтобы написать небольшую повесть или рассказ – делали множество выписок, вырезали из газет необходимое, поднимали многие и многие свои записи и воспоминания. И едва ли десятая часть (быть может, и сотая) в итоге годилась в дело.

Хочется присмотреться к мастеру: как осуществляет отбор он. И вот, имея в виду многие его работы в кино, в театре, в режиссуре, в писательском и поэтическом труде, я вижу главный для него критерий отбора: совестливость, нравственность и правда. Только затем, во вторую очередь, следуя законам избранного жанра, он уделяет внимание сюжету: «линиям и параллелям», выстраивает роль как режиссёр, определяет «язык» кино или «язык» прозы и поэзии – если пишет.

Николай Бурляев очень долго не открывался читателю как литератор, писатель. А ведь он – замечательный эссеист, мемуарист, очеркист, прозаик. И это тоже одна из основных его черт-принципов: будь требователен, прежде всего, к себе самому. Пишет он давно, более полувека. Очерки и эссе о паломничестве на Афон... Замечательная мудрая книга для детей (и не только для детей, для всех возрастов) – поэма «Бемби», которая более сорока лет хранилась в рукописи в ящике письменного стола... Ключевая его работа – фильм «Лермонтов», который с экрана «читается» на одном дыхании. А ведь сюжет, сценарий – они тоже пишутся: роли, монологи, диалоги – продумываюся, выстраиваются, записываются на бумаге...

И практически всегда, когда читаю ли Бурляева, смотрю ли его кино или вижу его роль в театральном спектакле, меня настигает мысль, что он – живой пример примечательной творческой формулы, которая звучит так: «Сколько вложит в художественное полотно сам художник – столько зритель и получит на выходе». В сущности, вот и весь он – закон мастерства. И кажется, этот «приём» абсолютно прост и понятен. Прост-то он прост – да с одной оговоркой: «Где просто – ангелов со сто, где мудрено – там не одного», по пословице преподобного Амвросия Оптинского. Добавлю от себя, что, стремясь к этой «простоте простой», почувствуешь на своей шкуре, как сто потов сойдёт...

Тридцать лет назад Глеб Александрович Горышин, замечательный писатель, главный редактор журнала «Аврора», в одной из весточек мне из Питера со свойственным ему сарказмом писал, сетуя вполне справедливо: «Сегодня – что в журнал писать, что в стенгазету, гонораров не платят. Объявить писателю голодовку – вот была бы потеха. Но положение наше таково, что этого никто и не заметит. Собираюсь на поле – сажать картошку».

Не скрою, это его «сажать картошку» меня особенно, до отчаяния задело. Ну, ладно, я, только-только принятый в Союз писателей России. А ведь Горышин писатель иного ранга, положения – сподвижник и товарищ Шукшина, да разве только Шукшина? Абрамова, Астафьева, Распутина, Лобанова, Шуртакова, Солоухина... Страницы не хватит перечислить всех авторитетных авторов, с которыми он был на «ты». И вот – беспомощность перед «строем», перед сворой дураков вверху, над ним... Сажание корнеплода в мае, вместо того, чтобы дописывать роман о Китае, которым он был так увлечён в ту пору... Это не толстовский каприз барина, графа. Это не «религия»: дратву сучить, да «гуру» прослыть, не ремесло скудельное от безделья – это действительность 1990-х.

Вздохнув, собрался и я в то утро на поле. «Добрейший» Ельцин в тот год издал указ: оделить граждан шестью сотками целинных непахотных земель, дабы каждый мог прокормиться с огорода – таковы были те «святые» времена... На задворках бывшего совхоза я отыскал свой удел, с которого собирал не столько картошку, сколько колорадского жука да проволочника, который прогрызал, точно простреливал клубень в земле насквозь, оставляя внутри жёлтые прескверные хвосты. Я, не спавший двое суток старший смены охраны, заранее зная, что к августу, как это бывало каждый год, половину «урожая» выкопают те, кого кличут «бомжами», с лопатой двинул на поле. В безрадостных размышлениях воткнул лопату в грунт, скинул рубаху, опоясался... Включил приёмник, чтобы не бросало в сон, – и вдруг услышал голос, который я не спутаю никогда и ни при каких обстоятельствах ни с каким другим: голос Николая Бурляева – с его манерой говорить, как бы обгоняя мысль, слегка запинаясь, с едва уловимым «спотыканием» речи, ставшей из-за этой характерной особенности даже какой-то родимой. Бурляев говорил о форуме «Золотой витязь». Я, забыв обо всём, слушал его с таким наслаждением, что в конце концов ничего так и не накопал, а весь обгорел, как вождь индейцев, – но духом воспрял.

Он говорил о том, что мучало и тревожило не первый уже год не меня одного, а и Горышина, и Валентина Распутина – многих и многих людей, уставших от «перестроек», «ускорений», выборов за выборами, от гонки актов, законных и подзаконных, от путчей и скандалов в Правительстве и от удивительной безнаказанности, явного хамства и безнравственности в верхах – даже напоказ, не только в «культуре» того времени, но и в политике. Рассказывал о своём детище, о деле, которому предан без остатка, которое нелегко даётся – но двигается, продвигается. Об идее противостоять, сопротивляться, ратоборствовать – и побеждать. Говорил о засилье бездарей на телевидении, в кино, в театре, в литературе...

Я внимал ему у приёмника как заворожённый, забыв о палящем солнце и о том, что не спал двое суток, о том, что надо точить лопату. Интервью Бурляева завершилось, продолжившись его диалогом с Саввой Ямщиковым. Оба были бодры, достойны и убедительны. И подумалось: «Вот, даже дорогой мне Горышин – и тот пригорюнился, а тут ни тени уныния! Воистину, «Дух дышит, где хочет»! Я слышал речь людей, которые, прекрасно понимая какая «демократия» настигла нас и ничего не боясь, называли вещи прямо и точно. Произносили большие имена, не виляя, зная, что эта самая «демократия» настигла в тёмном подъезде даже Александра Проханова, едва не убив писателя ударом арматуры или монтировки – за убеждения.

Николай Бурляев, зная и это, и многое другое, выводил на духовную битву друзей, соратников, призывал в свои ряды сочувствующих. В пику всем дельцам-временщикам, расстреливающим друг друга и взрывающим лимузины в центре столицы. В противовес настырным теле-«Времечкам», «Красным квадратам», гадким «600 секундам»... Наперекор «забавно-деловому» телеведущему в широченных штанах и цветных подтяжках, который, заискивая перед Америкой, открыто проповедовал содомию... В пику передачам «незабываемой», похабно кривляющейся мулатки, собиравшей под телекамеры исключительно молодёжь и развращавшей её вседозволенностью, доказывая, что всё возможно (а девиации, дескать, придумали сексологи). Это было время торговли в «Луже», время, когда на заборы лепили голых «див» – этикетки от жвачек заокеанских. Тот диалог Бурляева и Саввы Ямщикова был – вызов хаосу и разврату.

Каков смысл и направление картины «Лермонтов» Николая Бурляева (и он в главной роли), год создания которой 1986-й?.. Задумаемся сегодня: не предвидение ли это грядущих потрясений, не предупреждение ли нам, грешным гражданам СССР и России? Не попытка ли то была укрепить и удержать, хотя б и на краю? Убеждён, что так и есть. Свойство больших художников – предчувствовать, прорицать. Так Тургенев увидел и определил «нигилятину», Достоевский – «бесовщину». Гаршин прозрел мировые потрясения в грядущем и «Красный цветок» зла, Леонид Андреев – «Рассказ о семи повешенных». Максим Горький создал «Мещан». И это – Писатели. Большая личность видит хоть и «гадательно, как бы через матовое стекло», по словам Апостола Павла, но всё же яснее, чем обыватели. И в искусстве кино фильм «Лермонтов» 1986 года стал предтечей форума «Золотой витязь» – с открытым забралом и смело звучащим девизом: «За нравственное возрождение, за возвышение души человека!». Такой девиз и сегодня звучит как горн, призывая на духовное сражение. Разве мог я предположить тогда, подгорая на поле-целине, слушая приёмник, включённый «под посадку картошки», что и сам я когда-то буду отобран в Витязи, в ратники – Бурляевым. Воистину, неисповедимы пути Господни!

Я начал эту заметку с принципов отбора материала, тем и закончу, возвратившись к бурляевскому интервью «Эху Москвы» в октябре 2009 года. Николай Петрович вспоминает о том, что годам к сорока, после того, как он снял, преодолев великое сопротивление чиновничества, фильм «Лермонтов» и появился в роли Иешуа в «Мастере и Маргарите», у него пропал интерес «играть». Предложения были самые ужасные все эти годы. Заметим, что иной актёр с менее активной жизненной позицией, может, и поглупее – без церемоний и с радостью, подсчитывая будущий гонорар, принял бы те предложения, которые отвергал Бурляев. Это признание прозвучало не на телеканалах «Спас» или «Союз» – а в ответ «господам журналистам» с «Эха Москвы». Можно догадаться, о чём в тот момент думали-шептались интервьюеры программы... Вот мы и пришли к главному: к пониманию бескомпромиссного, корневого, формирующего душу. Лишь тогда и может воцариться порядок из хаоса, когда на твой выбор уже не влияют никакие предложения-посулы. Как говорила русская императрица, «от врагов Христовых не желаю иметь интересной прибыли».

Андрей Тарковский использовал в фильме «Жертвоприношение» мотив с поливом мальчиком сухого дерева. Образ «древа послушания» прославил режиссера. Исток этой притчи – в послушании монаха Иоанна Колова. Есть и в фильме «Иваново детство» страшное место с сухим деревом. Оживить даже высохшее мёртвое древо, поливая долгие и долгие годы, превратить его в древо цветущее – таково послушание Николая Бурляева, взятое им самим. Подобно древнему монаху Иоанну, он культивирует души людей более шестидесяти лет своим творчеством. И тридцать лет – «Золотым витязем». Радостно видеть, как густо и щедро, широкошумно зеленеет это дерево. Сколько душ спасено фильмами «Золотого витязя», сколько писательских талантов получило признание на Литературном форуме, которому теперь присвоено звание Международного...

Птицы уже вьют в его кроне гнёзда. Всё возможно с единомышленниками и с помощью Божьей.