Влад РИВЛИН 
Влад РИВЛИН
ДАУД
Отрывок из повести «Дневник капитана Шварцмана»
Солдаты, размещенные на базе в селении Шейх Джафр, совершали кросс ежедневно, в рамках физической подготовки. Подразделение было элитным и для его солдат не существовало преград. Они одинаково легко преодолевали и канавы, и огороды местных жителей. При появлении солдат дети бросались врассыпную. Впрочем, солдат боялись не только дети, но и взрослые. Их вообще все здесь боялись.
В тот злополучный для Дауда день дети при виде приближающихся солдат как всегда разбежались. Единственным, кто не успел убежать, был шестилетний Дауд. Они были совсем рядом от него, и маленькому Дауду казалось, что их обутые в коричневые армейские ботинки ноги сотрясают землю, на которой он стоит. Солдаты были такими огромными, что закрыли собою всё пространство до самого неба. И вся эта масса неслась прямо на Дауда. Маленький и беспомощный, он остался совершенно один перед накатывающей на него волной ужаса в виде огромных парней с винтовками М-16. Дауд почувствовал, как отвратительная масса ползёт по его ногам, и к ужасу добавилось отчаяние от позора. Увидев несчастного ребёнка, по ногам которого стекала коричневая жижа, солдаты стали громко хохотать. Мощное молодецкое «Бугагага!», будто взрыв, прогремело над округой. Перепуганная мать, преодолевая собственный страх, выскочила из дома и, схватив несчастного, захлёбывающегося слезами ребёнка, унесла его в дом. Этот день стал для Дауда печатью проклятья, которой была отмечена вся его дальнейшая жизнь. С того дня за ним закрепилась, будто печать позора, унизительная кличка Засранец. Иначе его теперь никто и не называл. Так его называли и сверстники, и соседи, и даже учителя в школе за глаза называли его Засранцем. Они все любили смеяться над ним, потому что его позор позволял им забыть собственный страх. И ещё – от безнаказанности, потому что над ним можно было смеяться, ничего не опасаясь.
Отец Дауда умер, когда ему было два года. С тех пор мать осталась одна с тремя маленькими детьми. Семьи, из которых происходили и отец, и мать, были бедны и малочисленны даже в сравнении с не слишком большими родами, жившими в селении, и защиты было ждать неоткуда. От всеобщих насмешек ему не хотелось жить, и он мечтал о смерти как избавлении от позора. Возможно, он и наложил бы на себя руки, если бы не одно событие, так же круто изменившее его жизнь.
Все изменилось для Дауда и его семьи, когда из тюрьмы вернулся брат отца – Мухаммад. В самом начале первой Интифады Мухаммад, которому тогда было шестнадцать, с группой сверстников закидывали армейские джипы камнями и бутылками с зажигательной смесью, ставших известными всему миру под маркой «коктейль Молотова». В одном из столкновений с солдатами Мухаммад был арестован и провёл в израильской тюрьме больше года. Тогда следователям не удалось доказать его причастность к другим нападениям на израильских солдат. Вернувшись из тюрьмы, он присоединился к одной из местных ячеек Народного Фронта и совместно с друзьями стал готовить план похищения израильских солдат, с тем чтобы потом обменять их на палестинских заключённых, томившихся в израильских тюрьмах. Попытка похищения оказалась неудачной: солдат успел открыть огонь и ранить одного из нападавших. Подоспевшие на помощь своему товарищу сослуживцы открыли огонь, и в завязавшейся перестрелке двое товарищей Мухаммада были убиты, а сам он ранен и арестован. Военный суд приговорил его к пятнадцати годам тюрьмы, но он отсидел лишь семь и после подписания соглашений в Осло вернулся домой.
«В чём дело?» – вдруг услышал над своей головой грозный голос дяди, размазывавший слёзы и сопли по лицу Дауд, в очередной раз ставший жертвой Ахмада из семьи Аль Бадр – мальчика, который был старше Дауда на два года и выделялся среди сверстников и ростом, и характером, и силой. Ахмад не терпел слабость в любых её проявлениях и, возможно, поэтому ненавидел и жестоко третировал Дауда, олицетворявшего в его глазах эту слабость. При виде дяди Дауд растерялся ещё больше. Мухаммада побаивались все, и не только местные, но и так называемые «тунисцы», вернувшиеся после Осло. Он был решителен, умён, неподкупен и суров. Мухаммад отказался от всех предложенных ему правительством постов в местной иерархии и продолжал вести жизнь подпольщика. И израильтяне, и «тунисцы» внимательно отслеживали каждый его шаг, надеясь арестовать или уничтожить при первом же удобном случае. Но это им никак не удавалось. Каждый раз он то неожиданно появлялся, то так же неожиданно исчезал. И каждый раз после его появления или сразу же после исчезновения в тех местах, где он побывал, происходили события, вызывавшие дрожь не только у местных жителей, но и у израильтян.
Мухаммад прославился, когда был ещё совсем юным. Однажды солдаты-танкисты расположенного здесь подразделения израильской армии ушли за едой, не выставив охраны. А когда вернулись, обнаружили, что их танк наполовину разобран, и к тому же исчез пулемёт, который так и пропал бесследно. Никто не сомневался, что это было делом рук одной из ячеек, которыми руководил тогда Мухаммад. Впоследствии же он возглавил контрразведку Фронта и нещадно уничтожал коллаборационистов в Секторе Газа. Коллаборационисты умирали в страшных мучениях: им простреливали, а иногда и просверливали коленные чашечки, скручивали стальной проволокой и уже в таком виде добивали. Иногда казни были публичными, но никто из местных не хотел или не решался указать участников расправы. Более того, к мучениям жертв и их мольбам о пощаде присутствовавшие относились совершенно равнодушно.
Мухаммада уважали и боялись все – и враги, и друзья. Сейчас этот грозный человек-легенда стоял, возвышаясь прямо над Даудом.
– В чём дело? – грозно повторил свой вопрос Мухаммад, обращаясь к племяннику. Дауду стало стыдно как никогда в жизни. Даже в тот проклятый день ему не было так стыдно. Лучше бы ему провалиться сквозь землю, чем видеть перед собой дядю-героя, на фоне которого его собственное ничтожество было совершенно невыносимо. Вдруг Мухаммад схватил его за шиворот. Дауд почувствовал, как его ноги оторвались от земли, и тут же увидел прямо перед собой белые от ярости глаза дяди, смотревшие, казалось, прямо ему в душу.
– Попробуй только нагадить ещё раз в штаны! – негромко, но так, что Дауду почудилось, будто во все его сосуды разом влили ледяную воду, сказал дядя. – Сейчас ты пойдёшь и набьёшь ему рожу, – так же негромко продолжал дядя, – а если ты этого не сделаешь, то получишь уже от меня!
Дауд был готов на всё, лишь бы дядя поскорее отпустил его. Мухаммад, разжав руку, швырнул племянника как котёнка к воротам. Дауд ракетой вылетел из ворот и понёсся прямо на обидчика. Пролетев отделявшее его от пустыря расстояние, он прыгнул на своего обидчика как пантера и, сбив с ног, обрушил на него град ударов. От неожиданности Ахмад даже не сразу сообразил, что происходит, и стал сопротивляться, лишь оказавшись на земле, с разбитым носом и многочисленными ссадинами на лице. А Дауд, превратившись в комок ярости, без устали молотил свою жертву. Никто из друзей не решался прийти на помощь Ахмаду. Наконец Ахмад пришёл в себя и, обуреваемый досадой, обрушил на нападавшего целый град ответных ударов. В конце концов Ахмаду удалось выбраться из-под своего противника, и постепенно бой становился равным. Ахмад был гораздо сильнее, и его удары сотрясали Дауда до самых пят. Он наносил удары размеренно и точно, и большинство из них достигали цели. Дауд чувствовал сильную боль в рёбрах, один глаз уже ничего не видел. Он чувствовал, что силы его на исходе, но отступать не хотел и отчаянно пытался контратаковать. Его держала на ногах лишь собственная ярость, в которую в одно мгновение превратился весь его страх. Дауду хотелось разорвать своего противника на куски, и он не хрипел, а рычал как дикий зверь от ярости, от боли и от досады на собственную слабость. В последний свой удар он вложил остатки сил. Удар пришёлся Ахмаду прямо в челюсть, и тот покачнулся. Глаза Ахмада, ещё секунду назад выражавшие беспощадную решимость расправиться с врагом, вдруг приняли какое-то отрешённое выражение, и из горла Дауда вырвался торжествующий клич. Дауд уже готов был броситься на своего врага и смешать его с пылью, которую они толкли ногами, но в этот миг Мухаммад снова схватил его за шиворот, но уже не с яростью, а просто как зарвавшегося ребёнка.
– Халас, – сказал он, и в ту же секунду Дауд почувствовал, что ноги его стали ватными. Только сейчас он ощутил боль во всём теле. Лицо опухло от побоев, он не мог даже шевелить разбитыми губами. Особенно болели рёбра. Но он чувствовал себя победителем. Он больше не Засранец! …
После этого боя Мухаммад забрал племянника в дом своей матери. Дом бабушки находился на границе с еврейским поселением Гиват Рахель. Война между еврейскими поселенцами и жителями арабской деревни шла уже не первый год. Поселенцы строили новые дома на землях, принадлежащих жителям арабской деревни, и чтобы заставить арабов уйти, поджигали оливковые рощи местных жителей, жестоко избивая собиравших на своих участках урожай маслин палестинцев. В ответ арабы кидали камни в израильские военные патрули и машины еврейских поселенцев.
Чтобы защитить евреев от камней и бутылок с зажигательной смесью, израильские армия и спецслужбы совершали регулярные рейды в деревню, во время которых проводили аресты подозреваемых в камнеметании. Однако эти меры мало помогали. И тогда было решено построить объездную дорогу, по которой могли ехать только жители еврейского поселения. Но к тому времени в поселенцев и солдат стали летать уже не только камни и бутылки с зажигательной смесью, но и пули, поэтому объездная дорога тоже не была совершенно безопасной.
Всё чаще израильские патрули обнаруживали на дорогах самодельную взрывчатку и палестинцы всё чаще пускали в ход огнестрельное оружие. Вскоре у них появились снайперы, которые вели уже прицельный огонь по еврейским поселениям и военным базам оккупационной армии. В ответ солдаты стреляли по бакам с водой, установленным на крышах домов в каждой палестинской деревне, и припаркованным здесь же, около домов, машинам. А если дело было ночью, то солдаты стреляли по зелёным огням мечетей. Нередко пули залетали и в наглухо закрытые окна домов. Но эти меры не охладили палестинцев. Ответный огонь становился всё интенсивнее, и в ход шли уже не только автоматы, но также самодельные гранатомёты. Ситуация накалялась с каждым днём.
Именно здесь и в это время рос и мужал Дауд. Это был уже совсем другой Дауд – не тот несчастный, забитый ребёнок из лагеря беженцев Шейх Джафр. Дауд был отчаянно смелым, ловким как пантера и на редкость изобретательным. Может быть, именно поэтому он до сих пор был неуловим. Планируя и осуществляя нападения на израильтян, он никогда не повторялся. Начав с забрасывания камнями проезжавших машин еврейских поселенцев и патрулей израильской армии, чуть позже он организовал прямо в небольшом доме бабушки целую мастерскую, где изготавливал бутылки с «коктейлем Молотова». Эти бутылки также предназначались еврейским поселенцам и израильским патрулям, охранявшим еврейское поселение. Позже он организовал ещё несколько мастерских, в которых изготавливалось уже самодельное стрелковое оружие вплоть до ручных гранатомётов.
В свои семнадцать лет он был бесспорным лидером среди сверстников. Чуть позже Мухаммад, всецело доверявший племяннику, сделал его своим доверенным лицом, и Дауд фактически руководил деятельностью всех партизанских групп, действовавших под эгидой Фронта на Западном Берегу. С годами Дауд всё больше становился похож на дядю.
А вот Мухаммад совсем не был похож на своего брата, отца Дауда. Отец Дауда был человеком кротким. Работать он начал чуть ли не с десяти лет и не чурался никакой работы. Он работал в теплицах еврейских поселений и на строительстве в Израиле и радовался, что у него есть работа, хотя для того, чтобы попасть на неё, ему приходилось вставать затемно и потом иногда по нескольку часов ждать на контрольно-пропускных пунктах унизительных проверок. Домой он возвращался тоже затемно, но всё равно был рад, потому что в Израиле ему платили почти в два раза больше, чем в Газе. И хотя проезд в оба конца, который он оплачивал из собственного кармана, стоил ему едва ли не трети заработанных денег, отец Дауда был доволен, потому что благодаря этому заработку семья могла сводить концы с концами, хотя его дети всё равно круглый год ходили босиком.
Совсем другим человеком был Мухаммад. Неизгладимый след в его душе оставил один случай, когда в детстве отец взял его с собой на работу в еврейское поселение. Здесь было много зелени, красивые дома, удобные дороги, много воды.
– Что это? – спросил Мухаммад отца.
– Это Рай, сынок, – усмехнувшись ответил отец. Мухаммад вспомнил лепившиеся друг к другу лачуги в лагере беженцев, где они жили, и груды нечистот возле угрюмых двух- и трёхэтажных домов...
– А там, где живём мы? – спросил он отца.
– А там – Ад, – всё так же с усмешкой ответил отец, помнивший принадлежавшие его родителям богатый дом и апельсиновые плантации в Яффо.
Мухаммад не стал спрашивать отца, что такое Ад. Он вспомнил, как на КПП, отделявшем Газу от Израиля, их высадили из машины и, проверив документы, заставили взрослых, согнувшись пополам, пролазить под натянутой верёвкой, разделявшей Газу и Израиль. Возможно, тогда он и решил, что не станет жить так, как жил его отец, и отомстит всем тем, кто живёт в Раю, обрекая таких, как он и его отец, на Ад.
Мухаммад редко обнаруживал свои чувства. Он всегда был приветлив и улыбчив. Приветливость и улыбка тоже были его оружием. В его жизни всё было оружием, и всё служило одной цели – победе над врагом. Чтобы уничтожить врага, к нему нужно подобраться как можно ближе. Чем ближе ты подберёшься, тем вернее будет твой удар. Мухаммад рано осознал эту истину. Он был прост, обаятелен и всегда улыбался. Весёлому и работящему Мухаммаду удавалось проникнуть туда, куда было заказано другим, более опытным соратникам. Белолицый, с тёмно-синими глазами, он в совершенстве знал иврит, и затеряться среди израильтян ему не представляло никакого труда. Такой человек был просто незаменим в качестве связного. Став постарше, он проявил недюжинные организаторские способности, и его авторитет среди товарищей был непререкаем. Оказавшись в тюрьме, он являл собой образец мужества для других заключённых. На следствии он не отвечал даже на самые простые вопросы следователя, вроде: «Который сейчас час?», или «Вы знаете, что сейчас идёт дождь?» и лишь молчал, всем своим видом выражая полное безразличие и к следователям, и к окружавшей его действительности. Выйдя из тюрьмы, он тут же, совершенно неожиданно исчез из поля зрения израильских спецслужб, прервав абсолютно все контакты, и точно так же неожиданно появился сначала в секторе Газа, а затем на Западном Берегу, где возглавил боевое крыло Народного Фронта.
Жизненный путь Дауда так же был очень похож на тот, который проделал его приёмный отец. Может быть, поэтому они понимали друг друга с полуслова, а иногда и без слов.
О предстоящей встрече с Мухаммадом Дауд узнал менее чем за час. Командир боевого крыла Фронта не доверял ни мобильникам, ни интернету. При нём всегда находились несколько самых доверенных лиц, через которых он и передавал самые важные сообщения, каждый раз совершенно неожиданно появляясь там, где его никто не ждал, и точно так же бесследно исчезал.
При виде входящего Дауда глаза Мухаммада потеплели. Мужчины обнялись и обменялись троекратными поцелуями, как принято у самых близких. Мухаммад похлопал племянника по плечам. Дауд обратил внимание на то, как сильно поседели виски дяди с момента их последней встречи. Они вышли на террасу, откуда открывался живописный вид на холмы и долины. Здесь всегда было прохладно, даже летом, в самую жаркую погоду, и Мухаммад с наслаждением вбирал в себя свежий, ни с чем не сравнимый воздух родной Земли, внимательно разглядывая открывавшиеся его взору просторы, как будто видел всё это впервые.
«Странно он как-то себя ведёт, – отметил про себя Дауд. – Как будто прощается». Он и не подозревал, что эта встреча действительно станет одной из последних в их жизни.
– Как тихо, – негромко произнес Мухаммад и будто задумался.
Дауд снова внимательно посмотрел на него.
– Наслаждайся тишиной, – сказал Мухаммад, хлопнув Дауда по плечу. – Теперь она не скоро возвратится в эти края, – весело добавил он и тут же, уже посерьёзнев, сказал: – Сейчас многое будет зависеть от тебя и от твоей готовности в любой момент взять руководство на себя. С этого момента только тебе будет известно, где я нахожусь.
Так Дауд возглавил контрразведку Фронта. Они поговорили ещё немного, и Мухаммад уехал. После этой встречи они виделись ещё раза два-три. Спустя три недели Газа и Западный Берег вспыхнули, будто огромный факел. В самом Израиле каждый день гремели взрывы. В ответ израильтяне, как волков, отстреливали с вертолётов наиболее видных руководителей палестинского сопротивления. Мухаммад был одним из первых, кого настигла израильская ракета. В это время вместе с ним в доме находились ещё четверо командиров Фронта и семья одного из них. Все погибли, включая восьмерых детей.
Почти одновременно с воздуха были уничтожены почти все склады с оружием и мастерские, созданные Даудом, а сам он и его ближайшие соратники были арестованы во время рейда израильской армии в одну из деревень на Западном Берегу, где они все собрались. Чтобы нанести такой удар, израильтяне должны были располагать детальной информацией обо всех передвижениях Мухаммада, знать точное расположение мастерских и складов с оружием. Такая информация не собирается в один день, и ею мог располагать только человек, сам являющийся одним из самых приближённых к руководству Фронта людей. Это мог быть самый близкий к Мухаммаду человек, знавший обо всех его перемещениях. Но кто?! Дауд лихорадочно искал ответ на этот главный вопрос: кто же их всех предал. То, что причиной гибели Мухаммада и разгрома Фронта является предательство, уже не вызывало сомнений ни у кого. Пока он искал ответ на свой вопрос, солдаты оцепили дом со всех сторон. Дауд приготовился к последней в своей жизни схватке, но в это время он почувствовал сильное головокружение. Земля вдруг ушла у него из-под ног, и он, утратив равновесие, рухнул вместе с автоматом на землю.