Юлия ЛЫСОВА. ОПЯТЬ НЕВСТРЕЧЕЙ МЕЧЕНЫЙ АПРЕЛЬ… Стихи

 

Юлия ЛЫСОВА

ОПЯТЬ НЕВСТРЕЧЕЙ МЕЧЕНЫЙ АПРЕЛЬ…

 

НЕИЗВЕСТНЫЙ ТЮРЕМЩИК

Он идет по пятам, словно призрак скользя за спиной.
Оглушителен звон его призрачных серых доспехов.
Неизвестный тюремщик, смотритель, солдат, часовой –
Он идет по пятам и смеется неслышимым смехом.

Легкой шпагой, отлитой из стали под именем "тень",
Он пронзает мою еще нежную девичью спину.
Режет теплую кожу и мясо и давит сильней,
Добираясь до сердца клинком.
                                         И найдя сердцевину

Он ведет меня дальше холодной и властной рукой –
Кровь ласкает горячим ручьем онемевшие ноги

И стекает к голодной земле, обещавшей покой,
Оставляет следы на безлюдной и пыльной дороге.

Я иду, излучая всей кожей мерцающий свет,
Как мертвец или нищий, стараясь объять и вернуть всё.
Оставляю следы и иду. И конвойного нет.
Он появится, если я вдруг решусь обернуться.

 

* * *

мне
      ровно сто лет. я иду вперёд.
шагом дробя тишину и пространства свет.
я, в частном, почти что есть. я – смола и мёд.
а значит – текуча. и значит – меня нет.

нет ни в одной из передовых систем
цифр, слов и шифров, букв, координат –
если я просто чертов набор схем,
где, когда, как и кого играть.

я иду целый век и тяну за собой след –
груз неувязок маленького – с большим.
дело в значении – космос и билет
в планетарий несопоставим.

я молча иду. мне – ровно сто лет.
не двадцать семь, увы, и не тридцать три.
молча.
        и если внешне меня – нет,
значит, я есть.
                   значит, я есть внутри.

 

* * *
Августовскими ночами слаще плачется и пьётся,
Легче выдаются тайны, проще создаются сны.

Если вверх смотреть – на небо – то увидеть можно солнце,
Почерневшее от боли, словно трупы от чумы.

Звезд не видно… звезды были, если верить древним сказкам,
Но теперь среди громады неба, вписанного в круг,
Только холод, только воздух ледяной, стальные краски:
Синий, черный и... тоскливый.
Цвет, свет, холод, мрак и звук.

Город молча раскрывает свои мокрые объятья –
Он, ночным умытый ливнем, жутко добр и одинок.
Я протягиваю руки, я держу его запястье,
Но не чувствую ни пульса, ни своих замерзших ног.

Глухо бьёт асфальт в подошвы, свет окон ложится криво
В лужи города родного и красивого, как мать.
Августовскими ночами слаще целовать любимых,
Невозможнее – не помнить и больнее – отпускать.

 

* * *

мне тебя ни понять, ни обнять, ни покинуть,
мой усталый ребенок, моя чернокрылая птица.
я боюсь твоего ледяного: "хочу извиниться".
я боюсь, что останется снова лишь номер и имя.

говорю – и сгущается кровь. и мерещатся губы –
теплым следом на шее выводят знакомый орнамент.
я не знаю совсем, как назвать то, что есть между нами,
я совсем не умею быть опытной, сильной и мудрой.

мне нигде не бывает теплее, уютнее, ближе,
чем в твоих долгожданных руках, моя тёмная нежность.
мои сердце и ум, моя глупость, моя неизбежность.
говорят, что любовь стоит смерти.
                                       но ты – стоишь жизни.

 

* * *

Я целую холодного льва в ослепительно-мраморный нос.
Здравствуй, город-душа. Здравствуй, город-колосс.

Ты растешь во мне саженцем ангельских истовых бурь.
Здравствуй, город-тепло. Здравствуй, город-июль.

Я не больше наперстка в ладонях твоих – посмотри.
Что построится, город, скажи, на моей неразумной крови?

На моей неразумной любви что построиться, город, могло?
Финский дышит в лицо. Город руку кладет тяжело

На плечо.
      Так,  что рушатся башней кирпичики-позвонки.
Город, бережью братской руины мои  –  береги.

Вдруг – деревья, проросшие теплой весной, – расцветут.

Здравствуй, город, который – не ждёт.
Здравствуй, город, в котором –
                                                        не ждут.

 

* * *

Из детской глупости, из женского упрямства
Я пятый год несвязное – вяжу.
Канва невстреч растянута на пяльцах,
По крестику сплетается ажур.

Ноябрь. Двадцать первое. Начало.
Никто ни в чем ещё не виноват.
Глаза и задыхание. Штурвала
Потеря. Сбой координат.

Любить, любить! Впервые любят звонче,
Впервые любят чище. Высота
Была как в небе темной звездной ночью.
Потом – тепло.
                     И дальше – пустота.

Пустот мелодии важней словесных музык,
Пустотами и полнится узор.

Апрельский крест. Всё рушится, всё рушит
Апрельский крестик – мною выигранный спор.

Апрельский крест. Он ближе, чем нательный.
...
Здесь пальцы перехватывают нить.
Всё – оттого, что ничего смертельней
И оглушительней уже не может быть.

Не может, не могло.

Два года лишних линий,
Чужих напевов: поперёк и вдоль.

Твоё: "Люблю". Слова?
                            Красноречивей
Поить какао, целовать в ладонь

И греть носы. Мы оттого чужими
На перекрестках ветреных стоим,
Что ни один не ведает, какими
Задуманы. Не знает ни один,

Не видит из-под век и капюшона,
Что рядом – настоящий человек.
Живой. И улыбается с душою –
Распахнутой.
                Здесь слякотно. И снег
Идёт. Весна. Опять в узоре крестик.
Опять невстречей меченый апрель.

"Георгий" слева носят. В этом месте
Ношу тебя.
               Двукратный кавалер.

Двукратный и – чужой, ненужный, посторонний.
...
Здесь пальцы перехватывают нить.
Всё – оттого, что ничего огромней
И сокрушительней уже не может быть.