Татьяна СУШЕНЦОВА 
Татьяна СУШЕНЦОВА
Я БУДУ ГОВОРИТЬ ТЕБЕ О ГЛАВНОМ
ПРИЗНАНИЕ
Морозный день в ночи растает плавно,
Накроем стол, зажжем сегодня свечи;
Я буду говорить тебе о главном,
Я буду говорить тебе о вечном;
О том, что в суете недосказала,
Оставила, раздумала, забыла...
О стольких и о стольком я писала,
А вот тебе строки не посвятила!
Пусть полумрак окутает нам плечи,
Рассеет время, прикоснется к душам,
Я буду говорить тебе о вечном,
А ты меня, пожалуйста, послушай.
Скупой огонь изменит наши лица
Мазками первобытного искусства,
Я буду и грустить, и веселиться,
И не скрывать нахлынувшего чувства.
Луна заглянет в комнату несмело
И снова поплывет куда-то мимо:
Две чашечки, два блюдца, два фужера...
И двое у горящего камина.
"Ты помнишь, это было так недавно,
И как легко сегодня, у порога".
Я буду говорить тебе о главном,
И ты ответишь, помолчав немного.
Слова польются радужным узором,
За нитью нить, сплетаясь постепенно,
Горит огонь, рассвет еще не скоро,
И только блики зыбкие по стенам.
И двое рядом – обо всем на свете:
О радости, о жизни, о печали...
И замолчим и даже не заметим,
Что мы с тобой о чем-то замолчали.
ОСЕННИЙ КОКТЕЙЛЬ
Еще скрипит по кругу карусель,
Но чувствую, к губам моим подносит
Свой терпкий, опьяняющий коктейль
Не в меру разгулявшаяся осень.
Вдыхая прелой хвои аромат,
Пью по глоткам сияющие дали,
Как золотистый, солнечный мускат
В прозрачном переполненном бокале.
Настои трав с нетронутых лугов,
Медовый дождь, росу, кристаллик света
И даже пену легких облаков
В порывах налетающего ветра;
Щепотка грусти, капелька мечты,
Чуть-чуть горчинки, больше и не надо,
Смакую лед хрустальной высоты
И рыжие потоки листопада.
Мне не уйти от плена этих струй,
Но вот уже темнее стала дымка,
И вечер свеж, как влажный поцелуй,
И холодит упавшая снежинка.
Ах, осень, не твоя ли в том вина,
Что снова в очевидное не верим?
Ты будто напоила допьяна
Ядреным, поэтическим коктейлем.
Она же мне – «Давай на посошок?».
Ну как с ней, неуемною, бороться?!
И напоследок делаю глоток
По-зимнему бодрящего морозца.
НАСТРОЕНИЕ
И снова дождь! Осенняя тоска
За каплей капля леденила сердце,
И не было желания согреться,
И боль терзала где-то у виска,
Назойливо, размеренно, тревожно,
До глубины проняв и иссушив,
И мне уже казалось невозможно
Иное состояние души.
Хотелось погрузить себя в страданье,
Закрыть глаза и, не включая свет,
Калачиком свернуться на диване
И даже не поднять упавший плед.
А за окном печаль промокших сосен,
Озноб листвы сквозь ветреную мглу,
И так же неутешно плачет осень,
Размазывая слезы по стеклу.
И холодно, и пусто, и размыто…
Дождливый вечер в бликах фонаря.
Так где же ты, горячая молитва,
Когда-то согревавшая меня?
МЕТЕЛЬ
Мела метель, качели и скамейки
В сугробах утопали во дворе,
И белые, растрепанные змейки
Кружили по заснеженной земле.
А ветер заунывной, дикой песней
Вносил такой мучительный разлад,
Что ходуном ходило поднебесье,
Фальцетом подвывая невпопад.
Мела метель, то глухо, монотонно,
То, озверясь, метала и рвала,
А мне была до странности знакома
Вот эта обезумевшая мгла.
Нет, не ушедших зим воспоминаньем,
Ни вещим сном, ни тронутой струной,
А словно оживающим преданьем
Иных времен, реальности иной.
Костром в ночи, тоской озябшей плоти,
Тенями в полумраке на стене,
Языческой покорностью природе,
Невесть откуда взявшейся во мне.
И мнилось, что неведомые предки,
Войну стихий познавшие сполна,
В моей душе, в крови и в каждой клетке
Оставили когда-то письмена.
Я шла сквозь мрак, себя одолевая,
По бездорожью, к дому напрямик,
И чашка обжигающего чая
Была всего желанней в этот миг.
А ветер выл, пурга меня слепила,
Я в дверь едва протиснулась извне,
И весь размах мятущегося мира
Лег новой строчкой где-то в глубине.
ЯБЛОЧНЫЙ СПАС
В преддверии полуденного часа,
Одна, без всякой спешки, налегке,
Я шла из храма, с Яблочного Спаса,
Держа большое яблоко в руке.
И все казалось ярче, чем обычно,
Кружил земли цветастый хоровод,
Наверно это было неприлично,
Но на ходу я ела сладкий плод,
Не устояв, не справившись с собою,
Вдохнув его пленящий аромат!
Как будто окроплен святой водою,
Он сразу стал вкуснее во сто крат.
Светилась бело-розовая мякоть
Былым восторгом детства моего,
И отчего-то мне хотелось плакать,
И я не понимала отчего.
Быть может оттого, что рядом счастье
Бродило между этих тополей,
И август принимал меня в объятья
Своих притихших, бархатных аллей.
Еще немного и коснется осень
Седою паутинкою волос
И затоскует, и забьется оземь
Потоками едва остывших слез,
Косматой кистью заштрихует лето,
Намокший холст раскрасит в серый цвет,
И ветер намотает километры,
Гоняясь за мечтой, которой нет.
А я, не помянув о том ни разу,
Дорогой вдоль заросшего пруда
Шла, уплетая яблоко со Спаса,
И было хорошо, как никогда.
В БОЛЬНИЦЕ
Он лежал недвижимый и слабый,
Истощенный, в вязком забытьи,
И его я, кажется, могла бы,
Как ребенка, взять и понести.
Он дышал прерывисто и трудно,
Непохожий, словно бы чужой,
За окном томительно и нудно
Выла вьюга горькою вдовой.
Он по сути прежним оставался,
Прорываясь сквозь горячий бред,
Успокоить, кажется, пытался,
Слабо улыбаясь мне в ответ;
Рядом, но как будто не со мною,
Взгляд порой терялся вдалеке
И тянулся высохшей рукою,
Чтоб меня погладить по щеке.
Слезы и страдания истратив,
Как от века бабы на Руси,
Ночью, в переполненной палате
Я молилась: «Господи, спаси!».
Чувства, мысли – всё окаменело,
Всё открыто, понято без слов,
Где-то там, вне времени и тела,
Как во сне, на стыке двух миров,
Чья мольба ЕГО коснулась слуха?
Погремев косою до утра,
Та худая, страшная старуха
Отошла от смертного одра.
БОЛДИНСКАЯ ОСЕНЬ
Северные ветры налетят, не спросят,
А сегодня вдоволь света и тепла.
Я тебя узнала, Болдинская осень,
И сама не знаю, почему ждала.
Я тебя узнала по туманной дали,
По хрустальной сини, кружеву листвы
И по той бездонной боли и печали,
Что утопит в рифмах белые листы.
Ты еще в цветенье, словно в ожиданье
Трудного решенья: быть или не быть,
Но в кудрявых кронах прядки увяданья
О седых метелях не дают забыть!
А в душе мятутся радужные краски,
И уже не знаю: плакать или петь?
Я тебя узнала по прощальной ласке,
Что, едва коснувшись, может отогреть.
В БЕРЕЗОВОЙ РОЩЕ
И выдохлась к ночи
Кровавая битва,
В расстрелянной роще
Березы убиты.
Не знают, не слышат,
Как, требуя дани,
Останки их лижет
Голодное пламя.
Сквозь черные тучи
Горящего тлена
Стволами, по сучьям
Взошло постепенно,
Взметнулось до неба,
Срывая покровы,
И хлопьями пепла
Покрыло остовы.
Убиты березы,
Под саваном серым
Обуглены косы,
Растерзано тело.
Залетные пули,
Горячие вихри
Ломали и гнули,
Но к ночи утихли.
Относит все дале,
К соседнему лесу,
И запахи гари,
И дыма завесу...
И капли дождя –
Запоздалые слезы,
И снова заря,
Но убиты березы.
РАСКОЛОТО НЕБО
Расколото небо, распахнута вечность,
И души восходят потоками света,
А время бунтует, а время не лечит
Смертельные раны на теле планеты.
Под тонким покровом цветущего праха
Опять назревает, болит, не остыло,
От самого пекла, поднявшись из мрака,
На взводе фатальная точка нарыва.
Заполнят пространство тревожные строчки,
Откройте им двери и в сердце пустите,
На карте Вселенной горячие точки
Скупым отражением близких событий.
И снова – приемники жертвенной славы,
И снова миры без любви и прощенья,
Безумное время, безумные нравы
Плодят рецидивы и жаждут забвенья.
Идут наводненья, пожары и смерчи,
Кроим по живому, срастись не давая,
Бунтует планета, и время не лечит,
Земля – это тоже структура живая.
Все связано в мире энергией тайной
В едином творенье под вечной десницей,
А души восходят легко и печально,
И с каждой меня убывает частица.
ПИДЖАК
В опустевшем доме у карьера,
Где тоскует пыльное былье,
Из отверстой пасти шифоньера
Извлекаю прошлое свое.
Время залежалыми пластами:
Душегрейка, ветхая лиса…
И ползут крысиными хвостами
За плащом и платьем пояса.
В гуще лет и вареве событий
Растеряли краски новизны.
Вот пиджак, да нет, похоже, китель,
В нем отец пришел еще с войны.
Портупеей грудь его протерта,
Без погон, и пуговицы нет…
Здесь до нитки пороха и пота,
И огня едва заметный след.
Где-то там, у взорванного танка,
За победу капнуло вино,
Красной жилкой орденская планка
Рассекает старое сукно.
Все ушло и боль, и расставанье,
Прошлого таинственная суть,
И висят в шкафу воспоминанья,
И кого-то тянет заглянуть.
И уже далеким и былинным
Он со мною, словно оберег,
Щедро пересыпан нафталином,
Бесконечно мой – двадцатый век.
БАЛАТОН
Я расскажу тебе о том,
Что здесь невольно осознала:
Да, ты прекрасен, Балатон –
Собрат российского Байкала,
Велик, безбрежен, но не мой,
И у воды, на самом спуске,
В стране далекой и чужой
Я говорю с тобой по-русски.
В полнеба розовый закат,
И в синем горном обрамленье,
Как миллионы лет назад,
Зеленых вод оцепененье.
И в этой радуге цветов
Твой мир, твой дух, твое начало,
Где изваянья рыбаков
И яхты дремлют у причала,
И тень платановых аллей,
Но берегов твоих красоты
И стаи белых лебедей
Не умиляют отчего-то.
Здесь хорошо, легко, покой,
А я тоскую по России.
Прости, но мне пора домой,
Наверно, это ностальгия.
ПРИЧАСТИЕ
Христос воскрес! Еще одна весна
Пасхальным звоном душу разбудила,
Согрела, напитала, окрылила
Глотком, казалось, хлеба и вина.
Но жилы наполняла плоть и кровь
Того, кто от времен всему начало,
И бренная природа не вмещала
Ту радость и вселенскую любовь.
Вкушая дар причастности Ему,
Оставлю суть за гранью пониманья!
Когда горячей влагой покаянья
Смываю огрубевшую вину,
То знаю, что вернется красота,
Ростком весенним выбившись из праха,
Но как принять без робости и страха
В свой тесный мир безмерность Божества?
Качнулась где-то чаша на весах,
И хартия пополнилась строкою;
Я верю, Он по-прежнему со мною
В своих живых, целительных дарах.
«УТОЛИ МОЯ ПЕЧАЛИ»
Я вернулась в город детства,
Где до боли все знакомо.
В нашем храме по соседству
Та же старая икона,
В глубине, в киоте, слева,
Не приметная вначале,
На меня смотрела Дева
«Утоли моя печали».
В том же бронзовом окладе,
Тот же лик, волна покрова,
Но откуда в этом взгляде
Столько горького укора?
И заныло, зазнобило,
Что-то в памяти воскресло,
«Утоли все то, что было,
Неневестная Невесто!».
Обожгли воспоминанья,
Не стерпеть душевной муки:
«Дай мне силу покаянья,
Утоли моя недуги!».
Разорвав времен оковы,
Той девчонкою-невеждой
Я к тебе припала снова
С детской трепетной надеждой,
Словно пойманная птица,
В ожидании свободы;
«Милосердная Царица,
Утоли моя невзгоды…».
Вечер, церковь опустела,
Образ, тронутый свечами,
И, как прежде, смотрит Дева
«Утоли моя печали»…
ОБИДА
Как жить, не подавая вида,
Что дни и ночи напролет
Моя застрявшая обида
Дышать свободно не дает!
Не истребить, не вырвать с кровью,
В глубины яд ее проник,
Изводит тягостною болью,
Не отпуская ни на миг.
Повязан ум, в оковах сердце,
Душа трепещется в огне,
И никуда уже не деться,
Пока она сидит во мне,
Пока ломает, душит, пилит,
Сгибает властно до земли...
Нет, лучше пулею на вылет,
А не занозою внутри,
Насквозь, души не задевая,
Не застревая глубоко...
Живу, обиды не прощая,
И оттого мне нелегко.
СИРЕНЬ
Пройдут года, и может статься
Забуду этот месяц май,
Когда мне только восемнадцать,
И всё взахлёб и через край.
Я поздно шла из института,
Безлюдной улицей одна,
Где в пенном облаке как будто
Тонули старые дома,
И, поиграв лучами зыбко,
Уже погас вечерний свет,
Вдруг где-то скрипнула калитка,
И появился силуэт.
Он приближался слишком быстро,
Я шаг ускорила во тьме,
Но голос молодой и чистый
Вдруг: «Подождите!», крикнул мне.
А ночка темная такая
И не души, и не следа,
Но почему, сама не знаю,
Остановилась я тогда.
Была храбра? Да нет, не слишком.
Впотьмах мелькнула чья-то тень,
Передо мной стоял парнишка,
В руках цветущая сирень.
Он протянул ее несмело,
Похоже, был в волненье сам,
Я отказаться не успела,
А он с улыбкой: – «Это вам!».
Всё это было как-то странно,
Не понимая ничего,
Прижав к груди букет нежданный
«Зачем?» – спросила я его.
А он, все так же улыбаясь,
Романтик, может быть чудак,
Во мраке ночи растворяясь,
Сказал мне тихо: «Просто так».
Домой летела я как ветер,
Такая радость, хоть пляши,
И почему цветочки эти
Перевернули мир души?
Прошли года, их было столько
Букетов к дате, в честь, на день,
А в памяти не вянет только
Та, беспричинная сирень.
Казань