ПОЭЗИЯ / Дмитрий БЛИЗНЮК. ЗЕЛЁНЫЙ ПАРУСНИК… Стихи
Дмитрий БЛИЗНЮК

Дмитрий БЛИЗНЮК. ЗЕЛЁНЫЙ ПАРУСНИК… Стихи

 

Дмитрий БЛИЗНЮК

ЗЕЛЁНЫЙ ПАРУСНИК

 

 

семь жизней

 

ты кошка — семь жизней растрачены на чепуху,

на стирку и готовку, на варку и уборку,

на боевую раскраску лица и тела,

на чуткий сон у колыбели.

мне осталось тебя так мало.

налить тебе лунного молока?

я читаю тебя, как юношеские записки шерлока,

как шпаргалки на девичьих коленях.

мне от тебя осталась шагреневая кожа,

и она с каждым годом всё меньше и тоньше,

но я не могу не желать, не стремиться.

мелкое перышко торчит из подушки,

будто лыжня из снежного спуска.

за окном блестит карамельная луна,

и я смотрю на тебя сквозь годы,

сквозь густой снегопад:

ты улыбаешься, и твои губы

кажутся запачканными кефиром

в наплыве падающих снежинок...

 

голод

спешим к закату, как бродячие муравьи,

сползаемся к сладким ранам на кухнях,

навылет раненые усталостью,

багровыми пулями заката, точно дозу терпкой смерти

нам капнули на шипящий мозг из пипетки

вперемешку с новостями, рекламой, сериалами.

не смертельную. и каждый вечер,

как на веере рулетки с магнитом,

нам выпадает один и тот же номер —

чуть-чуть недосчастливый,

на который мы поставили свои жизни…

 

а вот расшатавшийся диван-кашалот:

его кормят не кальмарами, но тапками, зевотой,

осторожными поцелуями, позолотой,

поножовщиной ног, супом, мурчанием, икотой.

наш вечер — счастливая пчела,

пусть она и застряла в песочных часах,

в липко-сладкой бутылке из-под лимонада.

мы с тобой измеряем вечность

тем, чем нам доверили: любовью, глупостью, обидой,

душевным теплом, кайфом, заботой...

но иногда я выхожу в трусах на балкон,

смотрю на огни ночного города

и чувствую себя обманутым муравьедом...

чувствую голод судьбы.

может, завтра не вернуться домой?

 

огненные доберманы

 

я читал до четырех пополудни, и вот — выхожу

в осенний навал, в напалм рыжих лапчатых бестий

и черных вычурных скелетонов.

собачка длинная, тонкая, изящная, как лань

проворно делает растяжку на мусорном баке,

а в небесах стая птиц синхронно раскачивает

широкие колокола из тонкой голубой эмали,

но — звук вырван как зуб, срезан, как скальп.

но — не удержать за поводки этот мир,

это море людское,

мир многообразный, остервенело рвущийся на волю.

и трамвай сходит с холма апостолом насекомых —

похожий ликом на красного муравья — и фары горят,

а правая фара горит ярче —

светящийся синяк под глазом.

девушка на остановке ждет маршрутку

и неприхотливо разучивает па из модного танца,

поскакивает с легким вызовом в черных лосинах,

чем и украшает обычный, набыченный день октября.

ржавый железный остов от летнего кафе

веселит нескладностью — остов подобен неправильно

собранному скелету плезиозавра.

прошлой ночью, оставив на твоем теле граффити

фломастерами — со страстью —

на зависть самой Нефертити, я иду сквозь тебя,

сквозь акварельное сияние слов.

уверен, ветрен, но настойчив.

иду сквозь осень, сквозь ржавый фарватер,

фаворит, несомненно, — даже если и темная лошадь.

мужики играют в футбол. выделяется грузный защитник

с взглядом и видом сосредоточенной свиньи.

кленовые листья пытаются втиснуться в ритм игры,

но листву не берут в команду.

скоро появятся первые заморозки, ледяная змея

выдохнет иней на сине-баклажанные травы,

а здесь чугунная урна отрыгивает увядшую розу

и смятый пакет из-под кефира.

душа парит над миром, едва касаясь крыши универмага.

эпоха безвкусная и эпатажная, как леди Гага,

примеряет платья из одноразовых вещей

контрацептивы, посуду, знакомства, манекены любви

«пока-пока»

с очарованием целующихся напомаженных вшей,

что радует — так это осень. и огненные доберманы

остроухо беснуются в парке,

и на густых гнутых волнах тумана

серфингистом по ночам в город въезжает,

словно вырезанный из сыра, лунный мальчик

в ярких плавках рекламы.

весь в неоновых дырах. и сквозь него ночь красиво

грызет гранитный сухарь проспекта,

грызет черные ребра города, и луна желтой мухой

дрожит в кружевах каменной паутины. осень.

 

огненные доберманы, заберите меня к маме,

пусть соберет мою голову с вечера в школу

и даст с собой яблоко, бутерброды,

расклешенную ложь октября.

это осень стучится в висках,

как красотка в фанерную дверь,

а с лица героя — кусками льда с бедра Антарктики —

откалывается время прошедшее,

сколотый мел.

время — никуда не вошедшее, ни в Красную книгу,

ни во Льва Толстого.

собрание сочинений Вселенной выйдет без нас.

в золотом тиснении осени. осень, твои листья —

неправильные, неподобранные люди, любительские

стихи, которые никто никогда не прочтет.

это осень идет по расхристанным дворам

ослепшей грузной ведьмой.

спотыкается. больно бьется локтем и матерится.

рассыпает из подола

на тропинки, площадки и парковочные места

желтые листья, собачью шерсть, пауков ветра,

карасей солнца.

и постаревший персей на синей скамье

куняет в затхлых лабиринтах кроссворда.

 

зеленый парусник

 

конец августа дождлив, зеленовато-оливков.

джин, уволенный из восточной сказки,

внимательно рассматривает витрину

мини-мини-маркета —

ищет белое полусладкое по 39,20.

погода капризна, как бывшая перед месячными.

в одиночестве сладко потягиваюсь по утрам,

уже чувствую присутствие осени — мистическое —

так чувствуешь

теплую кошку, идеально уснувшую в ногах

под одеялом. но в одиночестве ты никогда не одинок.

бледная дева лежит рядом.

отвернувшись, выставила мраморное бедро

цвета сырой рыбы, вывалянной в муке.

потолок

напоминает флегматичного выбеленного сома.

если у меня и была душа, то она ушла к другому.

судьба не то чтобы настроилась на автопилот,

но прошедшее всё настойчивей манит во тьму,

как извращенец в парке.

выгибаясь рычащей аркой,

по утрам я ищу свое сердце.

надавливаю пальцами чуть ниже области на груди

(где прячется жировик размером с перепелиное яйцо),

но там нет ничего.

там нет ни-че-го…

мне не больно. мне не больно. мне совсем не больно.

амфора — полая грудина — благоухает оливками,

мифами, мылом, несбывшимися желаниями.

да, была любовь, но ушла к другому.

а мне оставила разогретый завтрак в микроволновке

и кипу стихов на флешке.

 

зеленый парусник неудачи мелькает за окном,

и неповоротливый человек-альбатрос

выглядывает в приоткрытое окно.

так делают две трети дрянных авторов.

а за окном по аллее спешит девушка с зонтом,

в зеленой куртке. взгляд со спины —

золотистые распущенные волосы прибраны под воротник,

волосы колышутся капюшоном нежной кобры.

она скользит на работу,

и лучше ей в лицо не смотри.

 

 

десять негритят

 

прошел огонь, воду, медные трубы.

нарколога, первую жену, вторую.

ввалился в умопомрачительную весну,

как во второй класс —

оставленный на который год? а вокруг

уже буйно цветут каштаны — зеленые слонята

с кремовыми бантами, вплетенными

в пирамидальные уши.

много бантов, много слоновьих ушей.

цветет сирень —

бракованные огнетушители

с пятнами выхарканной пены.

я столько запретов нарушил, вышел

из теоремы на палубу покурить. и был смыт

брутальной волной перемен. теперь я

не с тобой, не с ним. они без меня.

проглочен мраморным Левиафаном

метрополитена.

каждое утро в ритме рабства

спешу на работу.

все лабиринты заброшены, коридоры

забиты под потолок

строительным мусором — битым кирпичом,

обрывками старых газет.

Минотавр грызет кости.

совесть грызет Минотавра.

уже не помню твоего лица.

портрет дамы с горностаем прикопан в лесу,

покрыт муравьями, мокрицами, палой листвой.

мои шаги тяжелы, как гири,

мысли пускают корни,

смерть — магнит, а кто-то покрыл душу

металлической пыльцой.

как привидение — краской из аэрозоля.

 

ты едва светишься.

цок-цок. слышишь? это десять негритят

крадутся за твоей спиной

с черными тряпками,

с лунными швабрами забвения.

но ты еще мерцаешь

среди яркой черноты реклам.

вытащи же голову из смолы.

внимательно посмотри на настоящее —

звенящее жало бормашины,

засасывающий зрачок.

не бойся, мой друг, живи

собственной глупостью.

жизнь твоя и ничья —

здесь еще никого не было до тебя.

ни Бога, ни Дьявола, ни соседа Бори.

человечество — безумный зонд,

направленный в неизведанную тьму,

троянский зверь с разумом,

подмешанным, как ЛСД, в кофе.

есть люди, которые погасли.

но они не черны — их обозначает

внутренний свет,

отблески иных лет.

однажды и ты станешь звездой.

 

Харьков

 

 

Комментарии