Елена ВОРОБЬЁВА. КАКИЕ РУКИ ТЁПЛЫЕ, ЖИВЫЕ ГОЛОСА... Стихи

 

Елена ВОРОБЬЁВА

КАКИЕ РУКИ ТЁПЛЫЕ, ЖИВЫЕ ГОЛОСА...

 

* * *

На лице беременной печать.

Истончились хрупкие черты.

Теплится внутри неё свеча

Сквозь сосуд священной красоты.

 

Заострился профиль и горят

Чёрными агатами глаза.

Справа от неё встаёт заря,

Слева разражается гроза.

 

И уже налажены мосты

Между миром этим и иным.

А слова молитв её простых

К небу поднимаются, как дым.

 

Слышат их всегда на небесах,

И ответ на крыльях ей несут.

Жизнь и смерть, качаясь на весах,

Не спеша свершают Божий суд.

 

* * *

А кошка гуляла сама по себе,

И так доверяла кошачьей судьбе,

Что не укрывалась, что не береглась,

Свои девять жизней сгубить не боясь.

И градины крупные били не раз,

И люди беспечные метили в глаз,

И ветром тянуло к чужим городам,

И голод прилипчивый шёл по следам.

Но только напрасно и дождь, и пурга,

И сумерки, рыкая, как на врага,

Её обступали. По кромке земли

Она продвигалась туда, где вдали

Мерцало, как красные блики в бору,

Когда свет и тень затевают игру,

То самое, что не узнаешь, пока

Находка не станет смертельно близка.

 

ВЗЫСКАНИЕ ПОГИБШИХ

Здесь богатырской нет заставы,

Но здесь склонились скорбно травы

Пред бедной матерью солдата,

И на кресте любовь распята.

Пусть не небесная — земная,

Но всё ж нездешняя, иная,

Стоит солдата мать немая,

Куда идти не понимая.

Платок на плечи ей сползает.

И небо хляби отверзает,

Чтоб сорок дней рыдать о сыне.

И голос вопиет в пустыне:

«Придите, мёртвые, на голос!

Сочтён у Бога каждый волос.

Тем более — её рыданья

И новой встречи ожиданье».

 

ПАМЯТЬ

Нарисовать портрет и сохранить,

Веками, как монетами, бряцая,

И розами зарезанными чтить —

Что проще и пошлее может быть,

Чем дохлая процессия такая?

 

О нет, позвольте мне уйти в песок,

И стать травой, и ветром, и цветами.

И голос мой над пропастью высок,

Как сосны, и провалы между строк —

Пространство между яркими стволами.

 

И если я останусь на земле,

То не в фальшивых и придворных фразах,

Не крошечной отметкой на шкале,

Не вазой на торжественном столе

Средь тех, кого не видела ни разу.

 

Останусь я на берегу реки,

Где рябь слегка подсвечена луною,

Где мирные деревья высоки,

Из-под благословляющей руки

Где горизонт натянут пеленою.

 

* * *

И с красными, и с белыми давно пора кончать.

Как долго шла игра, да всё впустую.

Пока не снята ангелом последняя печать,

Скрывает морок истину простую.

 

Какие руки тёплые, живые голоса!

Вы, братья, одинаково любимы.

Вам — под ноги трава, и светоносная роса,

И — вёрсты, проплывающие мимо.

 

Вот если бы забыть и стать младенцами — тогда

В глазах святое небо отразится,

И с неба хлынут ливни, и бессмертная вода

Размоет преходящие границы.

 

А вы — на чёрной пашне, и в ручонках — васильки.

Играете, ещё не понимая,

Какие здесь проклюнутся зелёные ростки

И вызреет здесь истина какая.

 

ДЕРЕВО

Я — дерево. В чёрных ветвях

Неслышимый мечется крик.

Лишь птицы тревожно кружат,

Боясь опуститься на них,

Да кто-то из мира людей,

Застыв на дороге степной,

В раздумье глядит снизу вверх,

Бубня себе что-то под нос.

 

Сменяются ночи и дни,

Звенящие холод и зной,

И множат морщины коры,

Водя беспрерывно резцом.

Я — дерево. Чёрных ветвей

Не выпрямить, не преклонить,

Не сдвинуться с места — и в лес

К своим от себя не уйти.

 

* * *

Копила я слова за годом год.

Но вот процесс пошёл наоборот.

И всё, что стало хламом в сундуках,

Теперь – игрушка в немощных руках.

Кто много лет учил земной язык,

Тот от небесной музыки отвык.

Кто разумом созвучья расщепил,

Тот острие сознанья затупил.

Но час приходит: боль, природа, страх –

Всё то, что отражается в глазах, –

Доходчиво вбивают свой урок,

Разоблачая заблужденья в срок.

И снова в первобытной наготе –

Младенцев бессловесной красоте –

Я вижу суть вещей, явлений суть,

И не боюсь в глубины заглянуть.

 

ЖИЗНЬ

Смотрю на жизнь: впервые ничего

Не требуют. И я могу забыть

Всё то, чему учили, оттого,

Что жизнь меня сама взялась учить.

 

Впервые мне не нужно быть другой,

И в память терабайты загружать.

Пришли ко мне младенческий покой,

Способность слушать, слышать, созерцать,

 

На дождь смотреть и растворяться в нём,

Без грусти краски осени встречать,

Чуть прикорнувши, забываться сном,

Бездумно на вопросы отвечать.

 

Как будто детства раннего пора

Ко мне вернулась двадцать лет спустя.

Тогда я знала: жизнь ведь – не игра,

И на земле мы временно, в гостях.

 

А после оказалось: нужно роль

Учить, и повторять за годом год:

Земля – планета лжи, скорбей юдоль, –

Пока обратный движется отсчёт.

 

Впервые ощущаю всей душой,

Свободна и молчать, и говорить:

Любое время года хорошо,

И может чем-то новым одарить.

 

Пока бесшумно по лесу иду,

Ко мне приходят строки, как друзья.

На шелест листьев я слова кладу.

Жаль, повторить ту музыку нельзя.

 

* * *

Я сделалась ближе к природе,

А значит, могу говорить

                                 на её языке.

Встаю я, как солнце восходит,

Ложусь до вечерней зари,

Зажав образок в кулачке.

 

Освоила тропы лесные,

И спорящих птиц голоса

Различаю вполне.

До дрожи реальные сны я

Смотрю, и смотрю в небеса

В распахнутом настежь окне.

 

* * *

Спит на кухне мама на перинке,

Спит супруг под боком сладким сном,

В коридоре спят морские свинки,

Спит ребёнок в животе моём.

 

Почему же мне одной не спится

В час, когда безмолвие кругом?

И поёт в груди ночная птица

В тесном одиночестве своём.

 

* * *

Нельзя вязать? А словеса плести

Мне разрешите, хриплые вороны?

Суровый грай корнями на пути

Лежит в траве, цепляется за кроны.

 

Так хор примет нам не даёт уснуть.

Тревожит время старца – и ребёнка.

Прогнать бы их нестройную толпу.

Но надсознанье рвётся там, где тонко.

 

* * *

На всех нас хватит войн и потрясений,

Но мальчикам рождённым всё же быть.

Их ночь скрывает в пелене осенней

От происков злокозненной судьбы.

 

Их матери, торжественны и строги,

Шагают в полудрёме по хребту

Разбитой в лужи, словно в кровь, дороги.

И предрассветное молчанье чтут.

 

* * *

– Мы умираем.

                     – Смерти нет.

Она – всего лишь сонный бред.

Она – всего лишь зал пустой,

Где отмечали выпускной.

Она – как зёрнышко хурмы.

А что в нём затаилось? Мы.

 

* * *

Умереть – это проще всего.

И не надо бежать по врачам и аптекам.

И не надо решать ничего.

Легче ангелом взвиться, чем стать Человеком.

 

* * *

Облекаю в звучание строк

Тихий заговор: спи, мой сынок.

 

Часто путаюсь – что с меня взять! –

Уж такая далась тебе мать.

 

Бесконечную песню плету,

Часовой на бессонном посту,

 

Чтоб приблизить желанную цель,

Чтоб спустилась звезда в колыбель

 

И простёрла святые лучи

В жизни временной, в тёмной ночи.

 

* * *

Я младенец, и всё принимаю открытой душой.

Надо мною склоняется мир лучезарно-большой.

Друг на друга глядим мы и лишь настоящим живём.

Нам не скучно, не страшно, не сиюминутно вдвоём.

 

Здесь любовью, надеждой и верой полны небеса.

С них приходят, спускаясь по ниточке вниз, чудеса.

Новогоднее счастье горит, словно шар золотой,

И младенцы о нём возвещают своей чистотой.

 

* * *

Мой сын знает счастье одно,

Оно ему свыше дано,

Не солоно и не сладко,

И имя ему – молоко.

 

А над молоком – купола

И та, что на свет родила:

Не только пелёнки стирать, –

А пальчики перебирать.

 

Он дышит, сопя и свистя, –

Так мир тянет носом дитя,

Не брезгуя и не виня

В своих огорченьях меня.

 

МОЙ СЫН

Если дать ему погремушку,

Он покрутит её в руках

Пять минут – и отбросит игрушку

Гордо, как искушенье – монах.

 

Но зато он готов часами

С лёгким тюлем на солнце играть.

За танцующими тенями

В удивлении наблюдать.

 

Мне сказали: «Как это возможно,

Что игрушки ему не нужны?

Видно, будет поэт и художник

Рыжий отпрыск весёлой весны».

 

* * *

Он долго смотрел на прекрасный и страшный мир,

На лики людей и лики берёз вдалеке,

Потом глубоко вздохнул – и заговорил

На детском своём, на ангельском языке.

 

И я поняла: тогда он родился в плоть.

Душа в нём спала, как семечко под землёй.

Но взглядом поэта его одарил Господь –

И вот он лепечет стихами, младенец мой.

 

* * *

Мне Господь двух ангелов послал.

Первого я, правда, проглядела,

А второго еле донесла,

Завернула в плат лебяжье-белый.

 

Кто кого приставлен охранять –

Не пойму, да разве это важно?

Ладанка под кожей у меня.

Корни в землю дал цветок бумажный.

 

* * *

Отличие бессмысленного дня

От смысленного – не в делах, а в вере.

И кто познает это в полной мере,

Тот сможет мира красоту понять.

 

А по-другому – в вечном колесе

Крутясь средь фонарей, аптек и улиц,

Ты будешь жить, под грузом лет сутулясь,

Скучать и думать, что живёшь, как все.

 

* * *

Человек человеку – не волк и не брат,

А обычный сторонний прохожий.

Эти сотни острее булавки глядят,

Как тебя вынимают из кожи.

 

Бесконечные дни притупляют сердца,

Покрываются пылью заслоны.

А пустым разговорам у них нет конца.

Не смутят их ни сны, ни иконы.

 

* * *

Молюсь за всех – и за тебя,

Хоть нет во мне ни искры света.

В трубу холодную трубя,

Мой ангел всё же ждёт ответа.

 

Молюсь за всех – и за тебя,

Пока воюют за свободы,

Невинных тысячи губя,

Порабощённые народы.

 

Молюсь за всех – и за тебя.

И я тебе открою тайну:

Могу отдаться не любя –

Молиться не любя не стану.

 

* * *

Мне ли в поэзии место искать?

Встану, как водится, где-то в притворе.

Будут пульсировать вены в висках,

Зелень в глазах разольётся, как море.

 

Место бы мне отыскать на земле –

Там, где трава да нагретые камни,

Норы кротовые в гуще полей

Ржи, что поклонится наверняка мне.

 

Станут ли ставить меня в бабий ряд

С нежной ахматовской силой пастельной,

Или с цветаевским бунтом сравнят –

С рокотом юным тирады бесцельной?

 

Всё это лирика, или слова –

Без корневищ, как перекати-поле.

В них ни дыхания, ни волшебства.

Им на земле – незавидная доля.

 

Лучше бы мне стать росинкой цветка,

Виться пчелою, простой и полезной.

В книгах ли мне вечной жизни искать,

Днесь истончаясь от жизни болезной?

 

Прав был сказавший: всё это – слова.

В них серебро, а в молчании – злато.

Плод бы молчания тихо сорвать –

Буду тогда я безмерно богата.

 

Только не в силах никто запретить

Миру трещать безголосой трещоткой.

Всем предстоит нам искать и дойти

В срок до границы, предельной и чёткой.