Станислав ГОРОХОВ 
Станислав ГОРОХОВ
БУКЕТ БЕЗ АРОМАТА...
Гипотеза
Отчаявшись в поисках объяснения феноменальности исследуемого автора, наплевав – в эпоху атомной энергии и космических полетов – на материалистическую науку, современные лермонтоведы либо всерьёз приписывают поэту связь с потусторонними силами (ангелами, демонами и т.д.), либо, игнорируя азы генетики, «шьют» ему таинственную связь с далёким предком Томасом Лермонтом. Тем самым ставя под сомнение литературоведение как серьёзное занятие.
Хотелось бы надеяться, что очередная попытка постичь загадку Лермонтова не будет считаться наглым кощунством, не оскорбит многострадальную тень поэта.
Хотя гениальность – яркая аномалия, но ведь любой гений – тоже ЛИШЬ ЗЕМЛЯНИН, БИОЛОГИЧЕСКИЙ ИНДИВИДУУМ, и значит, вполне доступен анализу с точки зрения элементарных, общедоступных истин психологии...
В том, что Лермонтов не укладывается в рамки общечеловеческой физиологической НОРМЫ, сомнений нет. Вот подтверждающий факт. «Блажен, кто может спать! Я БЫЛ РОЖДЕН С БЕССОННИЦЕЙ...» – такое откровение Лермонтов выдал в 1836 году в поэме «Сашка» (выделено здесь и далее мною, – С.Г.). Но ещё в 1832 году – 18 лет от роду, в письме к С.А. Бахметевой он сообщал о том же: «Я ПОЧТИ СОВСЕМ ЛИШИЛСЯ СНА...». Согласитесь, шокирующее признание! Это ли не медицинская основа для известной лермонтовской резкой эмоциональной неуравновешенности, для мрачного скепсиса, для желчной язвительной саркастичности и, наконец, для постоянных ожиданий ранней безвременной смерти? Каково это вообще – жить без сна, без элементарного отдыха мозга?!
Любой человек, как известно, родом из детства. Что мы видим у Лермонтова? В 2-х летнем возрасте он теряет мать. Ребенку нанесен колоссальный ущерб, страшная психическая травма. Он обделен лаской и нежностью, брошен, предан! Кем? Самым родным существом на свете... Какой же должна быть на эту трагедию ответная психическая реакция не обычного нормального ребенка, а будущего поэта (а поэт, по известному определению, есть существо с содранной кожей и обнажёнными нервными окончаниями)? Ну конечно же, громадная, неизлечимая ОБИДА. На кого? Как оказалось в нашем варианте – на весь женский род, на всё женское человечество.
Кажется, В.Белинскому принадлежит изречение: «Первая любовь, какая бы она ни была, навеки формирует сердце человека». С ним, Лермонтовым, по его собственному признанию, первая, поразившая всё его существо, неповторимая по яркости чувства до конца дней и, разумеется (в силу возраста) неразделённая любовь случилась на Кавказе, когда ему было... 9-10 лет (!!), тем самым ещё более углубив предыдущую шокирующую душевную боль от смерти матери. Главная любовь всей жизни в 9 лет – это вне всяких психологических норм...
Только этими обидами-травмами можно объяснить тот скорбный факт, что оставшуюся жизнь Лермонтов – скорее подсознательно – МСТИЛ всем реально привлекавшим его женщинам: завлекая их, влюбляя в себя и жестоко НЕ ОТВЕЧАЯ на их чувства, обманывая их ожидания, при этом буквально УПИВАЯСЬ СОБСТВЕННЫМИ СТРАДАНИЯМИ во многих-многих стихах. Как ни прискорбно, но приходится признать, что такое отношение взрослого Лермонтова к женщинам попахивает... да-да, садо-мазохизмом. И разве не шокирует любого поклонника творчества поэта грустнейший факт его биографии, что ни с Екатериной Сушковой, ни с Натальей Ивановой, ни с Марией Щербатовой, ни даже с любимейшей Варенькой Лопухиной – вообще ни с одной женщиной он по-человечески не породнился?
В исповедальном романе «Герой нашего времени» Лермонтов устами Печорина все это сам объясняет. Помните? «Надо мной слово «жениться» имеет какую-то волшебную власть: как бы страстно я ни любил женщину, если она мне даст почувствовать, что я должен на ней жениться, – прости любовь! Моё сердце превращается в камень... Я готов на все жертвы, кроме этой. Это какой-то ВРОЖДЁННЫЙ СТРАХ, неизъяснимое предчувствие... В душе моей родилось непреодолимое отвращение к женитьбе...».
Естественно ли это? А ведь в земном человеческом обществе НЕТ ВООБЩЕ духовной ценности выше, чем НОРМАЛЬНАЯ СЕМЬЯ. С этой-то истиной, надеюсь, никто не спорит? Или гения нельзя мерить человеческим измерением? Но ведь другие гении литературы, те же Пушкин, Тютчев, Фет, Достоевский, Л.Толстой, – имели семьи!
Конечно, разглядывать интим нестандартного человека под микроскопом было бы бестактностью, если бы это не помогло понять его. Сорвём же фиговый листок до конца...
Рассказывая о своём посещении Лермонтова на гауптвахте, Виссарион Белинский в приватном, не для печати, письме В.Боткину приводит по-мужицки грубое, но честное откровение о Михаиле Лермонтове, тонкой ранимой поэтической натуре: «Женщин – ругает: одних ЗА ТО, что ДАЮТ, других – ЗА ТО, что НЕ ДАЮТ. Пока для него женщины и давалки – одно и то же».
Не верить великому критику в точности передачи лермонтовской позиции нет никаких оснований. Без излишней робости перед великим именем давайте признаем, что позиция Михаила Юрьевича здесь, увы – совершенно мальчишеская, пацанская. Или это всего лишь самооговор, очередная лермонтовская защитная маска: нарочитой грубостью прикрыть свою, может быть, ДЕВСТВЕННОСТЬ??
А ведь это 1840-й, его предсмертный год. Лишь в самых последних его, вершинных стихах («Валерик», «Завещание») слышна неподдельная грусть преодолевшего инфантильность МУЖЧИНЫ. На мой взгляд, ИМЕННО ЭТОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЗРЕЛОСТЬЮ, вкупе с гениальной, мастерской простотой стиха, и объяснимо их чарующее обаяние.
А преодолевал свой инфантилизм Михаил Юрьевич ох как непросто. Думается, главным стимулом к смене университетской дисциплины на разнузданность юнкерской школы и было желание с помощью казарменной «жеребцовой» атмосферы сексуально (ведь главный потенциал секса, как известно, в мозгу) раскрепоститься? И чтобы надежнее адаптироваться, сойти за своего парня среди записных мужланов, Михаил и кропал пресловутые «юнкерские поэмы»... А случайно ли на самую знаменитую поэму Лермонтова «Демон» было впоследствии написано столько грубо-эротических пародий, именно на неё? Не потому ли, что современники поэта по ХIХ веку за всем вроде бы глубокомысленным, мистическим антуражем поэмы легко увидели примитивнейшую «мораль»: чтобы ответить душевно чистой девушке на её естественные сексуальные мечты и лишить её девственности, при этом не любя её, надо из ангела превратиться в чёрта (демон есть падший ангел)! Ясно, что от такой морали за версту несёт наивностью, если не ханжеством. И что примечательно: если первый «краткий конспект» будущей поэмы Лермонтов написал, будучи 15 летним отроком, для которого эта проблема актуальна в силу возраста, то окончательно завершил поэму он только через 9 лет, в 1838-м. Так, значит, психологический посыл поэмы – сексуальный контакт с девушкой – и впрямь озадачивал девственника-поэта чуть не до конца жизни?
И, значит, ЗАКОНОМЕРНО, когда в чистых лирических стихах (в отличие от юнкерских поэм) Лермонтов беспрерывно использовал яркое слово «страсть», оно у него, УВЫ, ЛИШЬ ДЕКЛАРИРОВАЛОСЬ, оно у него ВСЕГДА И ВЕЗДЕ было без конкретных признаков, без вкуса и запаха. Это при его-то, могущественном лермонтовском воображении?! (Здесь критерий – пушкинское «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем...»)
Да, Михаил Лермонтов обладал чрезвычайным воображением. Ещё в 16 летнем возрасте он уже мог живо, как бы воочию представить даже такое: «И я сошёл в темницу, узкий гроб, где гнил мой труп, – и там остался я. Здесь кость была уже видна – здесь мясо кусками синее висело – жилы там я примечал с засохшею в них кровью... Червяк то выползал из впадин глаз, то вновь скрывался в безобразный череп...» (1830г., стихотворение «Ночь 1»). К сожалению, кладбищенских мотивов, гробниц, всяческих мертвяков в стихах Лермонтова полным-полно. Это, к сожалению, называется неприятным медицинским термином «некрофилия»... И ведь даже в 1841 году, в год смерти, он пишет, как бы уже из могилы, стихотворение на ту же тему – «Любовь мертвеца».
(К слову, если уж затронуть стихи Лермонтова в стиле «репортажей из гроба», то куда человечески естественней, чем та же его «Любовь мертвеца», звучит блоковское «Похоронят, зароют глубоко...» или цветаевское «Идёшь, на меня похожий...».)
Напрашивается очевидный вывод: материализуя, конкретизируя в деталях – в воображении – образ своего посмертного состояния, Лермонтов таким образом — дерзко, самолюбиво разрушал и подавлял в себе не стыдный, не позорный, а ЕСТЕСТВЕННЫЙ СТРАХ СМЕРТИ. И в результате додавил его до такой степени, что тот перешёл в свою противоположность (диалектика!), а именно – в фатализм, то есть в атрофию естественного инстинкта опасности, в слепую, оцепенелую ЯКОБЫ храбрость. Но именно для того, чтобы честно обозначить присутствие в своей натуре и этой аномалии, Лермонтов и ввёл в роман «Герой нашего времени» главу «Фаталист», сюжетно ну никак не связанную с предыдущими главами.
Конечно, будь у него жена, дети, семья, о которых надо было бы помнить и не лететь безрассудно, на белом коне, очертя голову, под пули горцев, он был бы другой личностью. НЕ Лермонтовым. Но и жить долго БЕЗ бдительного, охраняющего инстинкта самосохранения, органически необходимого для существования, в земных условиях, любому живому существу, – НЕВОЗМОЖНО.
Нам остаётся скорбно констатировать, что феномен Михаила Лермонтова – в раздрае чудовищного противоречия. С одной стороны, по определению всё того же Белинского, «глубочайшая и могущественнейшая натура», литературный гений, а с другой – вот такой, увы, неароматный «букет» всяческих комплексов. Могла ли живая человеческая особь выдержать такую ношу в теле, при этом (не забыли?) постоянно страдая бессонницей? Ну не было у Лермонтова никогда прочной пуповины с жизнью! Потому он больше 26 лет и не сдюжил. Потому за трагической, на внешний взгляд, случайностью его столь ранней гибели проглядывает не железная даже, а стальная ЗАКОНОМЕРНОСТЬ. И скорбеть о ненаписанных возможных шедеврах – нет смысла. Как и другие великие поэты (Пушкин, Есенин), Лермонтов прожил ровно с песню.