Геннадий СМИРНОВ 
Геннадий СМИРНОВ
О ТЕХ, КОГО ПОМНЮ И ЛЮБЛЮ
К 75-летию Победы
ОТЦУ И ДЯДЕ ПОСВЯЩАЮ
I
Отец мой призван был в семнадцать, в сорок третьем,
Когда под Курском немцам всыпали под зад.
Из всей большой семьи ушел он третьим,
А раньше был отец и Шурка, старший брат.
Его я видел только на портрете
На стенке старой костромской избы.
Под Курском он убит был на рассвете,
Когда от взрывов всё вставало на дыбы.
Оказывается, был он лейтенантом –
На фотографии в петлицах «кубари».
Шесть месяцев всего он был курсантом,
Потом под Харьков, а в финале – Поныри.
Уже оттуда на казенном бланке
Пришло известие, что лейтенант Смирнов
Презрев огонь и вражеские танки,
Со взводом храбро истреблял врагов.
II
Отец мой, как брат его, тоже
В пехоте войну прошагал.
Он дважды был ранен, но все же
Остался в живых, не пропал.
Я в детстве любил в День Победы
Послушать рассказы отца
О том, что в войну он изведал,
О жизни простого бойца.
О том, как боялась пехота
Огня минометов врага,
Когда залегали в болотах,
И рвалась земля в двух шагах.
Как в первую в жизни атаку
Бежал и стрелял впопыхах,
Кричал, матерился от страха,
А может то был и не страх.
Лишь слышал, как пули свистели,
Впиваясь в таких же, как он,
И рядом стонали, хрипели,
Но шел на врага батальон.
О том, как осталось пятнадцать
Из роты под сто человек,
И «власовцу» было под двадцать,
На том он и кончил свой век.
Крутился, молил о пощаде,
И мать, и родных вспоминал,
Но был наш комбат беспощаден,
Он сам был ему трибунал.
О том, если ранен не сильно,
И сам вдруг дошел в медсанбат,
Отправят обратно насильно
Туда, где забыл автомат.
О том, как во вражьей траншее
Чуть смерть он не встретил свою:
Был пуст ПэПэШа, и на шее
Висел, как в парадном строю.
А там, здоровенный немчина
Навел на него автомат,
Щелчок… и такая ж причина,
И сдался – никс шиссен, камрад!
III
В конце его войны был Кёнигсберг
Где получил он разрывную пулю в ногу,
Позволившую взять над смертью верх,
Но показавшую в госпиталя дорогу…
Прошли года, отца, увы, не стало,
Но память и о нём, и о других бойцах
Уверен, жить должна, во что бы то ни стало,
Не просто в мыслях жить, а волновать сердца!
Под гимнастёркой чёрно-белая тельняшка,
Под ней мужчина восемнадцати годков.
Какой-нибудь Серёжка или Сашка,
Ещё вчера в войну игравший, в казаков.
Сегодня же совсем не понарошку,
От бескозырки ленточки в зубах,
Идёт в атаку Сашка иль Серёжка
С улыбкой на просоленных губах.
Глотая пыль и каменную крошку,
Смерть презирая, глядя ей в глаза,
Всё те же парни Сашка иль Серёжка
Стояли насмерть, не попятились назад.
И до сих пор, но в бронзовых тельняшках,
Стоят на сопках и в приморских городах,
Всё те же самые Серёжки или Сашки,
На все века о восемнадцати годах.
ПОБЕДНЫЙ ГОД
Как ты далёк от нас, победный сорок пятый!
С началом мая и германскою весной,
Желаннейший из всех, что был когда-то,
Хоть обожжённый и прострелянный войной.
Как ты далёк от нас, победный сорок пятый!
Такой единый, но для каждого ты свой:
Скорбящий – по ушедшим без возврата,
Счастливый – для вернувшихся домой.
Как ты далёк от нас, победный сорок пятый.
Уж многие не знают, что ты был.
Но всё ещё «встают» твои солдаты
Из безымянных, неопознанных могил.