Михаил ОСАДЧИЙ. НАДО ЛИ ПОЗВОЛЯТЬ РУССКОМУ ЯЗЫКУ МЕНЯТЬСЯ? Беседовал Сергей Михеев

Публикуя эти три материала под общим заголовком, 
редакция приглашает читателей к дискуссии на эту весьма  болезненную тему. 
Оставляем за собой право не согласиться с некоторыми постулатами, 
выдвинутыми, в частности, Михаилом Осадчим.

Михаил ОСАДЧИЙ

НАДО ЛИ ПОЗВОЛЯТЬ РУССКОМУ ЯЗЫКУ МЕНЯТЬСЯ?

Беседовал Сергей Михеев

 

Сергей МИХЕЕВ: Михаил Андреевич Осадчий – проректор по науке Государственного института русского языка имени Пушкина, доктор филологических наук. В свете разговоров о грядущей реформе русского языка хотелось бы задать Михаилу Осадчему следующие вопросы:

– Надо ли позволять русскому языку меняться или нужно его законсервировать?

– Зачем государству вкладываться в язык?

– Какой политики нужно придерживаться?

– Опыт других стран, пути развития, законы, которые надо знать.

Вот давайте прямо с этого и начнем. Сейчас вроде бы как бы утверждена поправка к Конституции, в которой особое внимание уделяется необходимости сохранения, развития и приумножения всего того, что связано с наследием русского языка как языка государствообразующего народа. Я считаю, что формулировка найдена достаточно технологичная и даже бы сказал – изящная. Многие говорят: зачем вы носитесь с этим делом, зачем вам это все нужно, какая вам разница? Мы все движемся в будущее, на заре цифровая революция, впереди такое невероятно фантастическое счастье, а вы с этим русским языком носитесь. Он вам зачем, для чего? Пусть он меняется как угодно, пусть как угодно трансформируется, это же современно, это модно и вообще это очень технологично. Вот я уверен, что вы не раз сами, Михаил Андреевич, сталкивались с такими аргументами. Как вы к ним относитесь?

Михаил ОСАДЧИЙ: Ну, смотрите, здесь нужно поделить, о чем будем говорить. Мы можем говорить о том, зачем государству русский язык вообще, и почему государство так много внимания уделяет теме языка. Это одна проблема. А вторая проблема – нужно ли давать ему меняться, развиваться, или его нужно законсервировать. Так давайте разделим эти две темы. Зачем государству язык, особенно если мы говорим о внешней политике? О внутренней – все понятно. Внешняя – зачем тратить такие средства на язык за рубежом, на продвижение и так далее? Но вот вы знаете, что лояльность как таковая зарубежных стран, их готовность сотрудничать, готовность торговать, готовность, я не знаю, даже воевать на одной стороне – все это формируется тремя способами, четвертого еще не придумали. Первый способ – это сапогом солдатским. Второй способ – это рублем, долларом, йеной там, неважно… иной валютой. И третий способ – это гуманитарное сотрудничество, и в основном язык. И никакой другой инструмент так не формирует лояльность к государству, как  это языковое образование. И знаете, я очень часто замечал, как люди, абсолютно равнодушные к России и даже в некоторой степени относящиеся к ней настороженно или негативно, начиная изучать русский язык, волей или неволей подсознательно начинают сочувствовать России, начинают обращать внимание на русских, начинают искать контактов с Россией. А нам, собственно, это и нужно. Наш язык формирует лояльность к нам. Это очень похоже на что-то из подсознательного, из какого-то даже гипноза, наверное. Если человек так много сил вложил в изучение какого-то языка, посвятил этому год-два (а русский язык очень тяжелый, он учится не менее двух лет), то, конечно, он не может не любить то, что выучил, то, во что вложил столько сил. И это очень важно. И сегодня наш язык, продвигаясь за рубежом, формирует вокруг нас такой вот пояс лояльности. Но времена меняются. Если раньше этот пояс лояльности очень плотно прилегал к нашей стране, и мы говорили о том, что вот есть Россия, она в основном русскоговорящая (это понятно, хотя языков в России очень много, по разным подсчетам – от 150 до 300). А потом, есть страны Содружества (раньше это были страны в рамках одного нашего государства), там русский язык не являлся языком родным для населения, но к концу 80-х на нем говорила большая часть населения этих стран.

С.М.: Как говорили, «язык межнационального общения»...

М.О.: Был ещё один пояс дружественных государств, стран Варшавского договора, тоже в достаточной мере владевших русским языком. Сегодня эти европейские страны существенно отдаляются от нас, снижают численность изучающих русский язык. Но при этом лавинообразно растёт число образовательных организаций в Западной Европе и Соединённых Штатах – частного характера, – практикующих обучение на русском языке. Это наши соотечественники, выехавшие из страны и пытающиеся сохранить свою национальную идентичность и за рубежом. Мы сейчас с вами говорим об исходе 90-х годов и второй половины 2000-х, примерно с 2014 по 2017-18 годы.

Эти две волны кардинально различаются и по составу и по типу поведения уже в иностранных государствах. В 90-е, действительно, люди выезжали из России от обстоятельств довольно тяжёлых, в которых была наша страна. И естественно старались любым способом – если не сами, то своих детей сделать гражданами этого государства.

А волна 2014-2018 годов – это в основном молодые образованные ребята, получившие первое высшее образование в России – бакалавриат, а иногда магистратуру и аспирантуру, – которые переезжают за рубеж по профессиональным, в основном, причинам. И будучи профессионалами, они как никто другой понимают, какие огромные преимущества даёт многоязычие. Ведь, как ни учите вы иностранный язык, как ни бейтесь над ним годами, но если он не родной, вы никогда на нём не заговорите, как на родном.

С.М.: Если вы не разведчик…

М.О.: Ну всё равно, где-нибудь Штирлиц не ту шутку скажет, не так слово поймёт, интонацию какую-то не считает верно…

Но если в речевой среде ребёнка присутствуют с детства два-три языка – это преимущество. Но это преимущество можно либо утратить, либо развить. Сегодня очень активными оказываются дети той первой волны эмиграции (90-х годов), которые не знают сами русского языка, поскольку родители не сочли нужным сохранить его для них, но осознав это, приводят уже своих детей в русскую школу и просят сделать их нормальными русскоговорящими, т.е. говорящими на русском языке как на своём родном.

Это явление нужно оценивать трезво. Если мы сейчас снова будем включать некий ура-патриотизм, говорить о неких агентах влияния, о некоей русофилии – мы ошибёмся. Скорее всего, это нормальный человеческий прагматизм. Язык русский даёт выход и в науку, и в образование, и в бизнес. Поэтому люди так стали поступать. И очень хорошо.

С.М.: А что именно полезно в русском языке? Я согласен, что это – мировое достояние. Я согласен с вами в том, что касается прагматики. Но национальная идентичность – такая вещь, которую руками потрогать нельзя. Но она всё равно существует, вылезает, когда люди даже запихивают её изо всех сих куда-нибудь подальше. А она всё равно даёт о себе знать. Это я по поводу того, что вы сказали, что русский знать полезно, хотел бы добавить ещё, что русский язык – это мировое достояние.

М.О.: Ну понятно, что это мировое достояние, как и все большие языки. Их не так уж много: английский, китайский, арабский, испанский, французский, немецкий и вот русский язык. Это те языки, на которых говорят миллионы и миллионы. Если вы сегодня сравните численность говорящих по-русски в России и за рубежом, то увидите, что половина говорящих проживают за территорией Российской Федерации. По разным подсчётам, около 300 миллионов говорят на русском как на родном или близком к этому уровню. В России же по последней переписи чуть более 140 миллионов человек.

Это означает, что русский язык является мировым языком, это язык мирового достояния. Мы не являемся собственниками русского языка, как англичане, австралийцы, американцы не являются собственниками своего английского языка. Они давно уже поняли, что это такой инструмент, выбранный всем миром для коммуникации, упрощения взаимодействия. Махнули на это давно уже рукой и никак не контролируют обучение своему языку. Но оставляют за собой право принимать решения, определяя, насколько качественно люди владеют этим языком – я имею в виду системы языкового тестирования.

Мы считаем, что преподавание языка ни ограничивать, ни контролировать нельзя. Да и не нужно. Пусть все изучают его как хотят. Хотят – в России, хотят – у себя за рубежом с русским человеком, хотят – со своим преподавателем немецкого, положим, который хорошо говорит по-русски. Главное, что и у нас в России разработана система тестирования на знание русского языка, их даже несколько – этих систем. И именно они наиболее эффективно определяют конечный результат, оценивают – как же тестируемый овладел русским языком.

С.М.: Правда, довольно значительная часть владеющих русским языком оказались за пределами России после распада Советского Союза. Хотя, что касается английского, то на самом деле, мировое движение его началось ещё с Британской империи, распада её колоний. Америка тоже была частью Британской империи. И после этого английский начал своё триумфальное шествие по миру.

М.О.: После Второй мировой войны…

С.М.: Насчёт тестирования… Что именно вы имеете в виду, говоря о нём?

М.О.: Например, вы житель Франции, изучающий русский язык и планирующий работать в какой-то компании, где этот язык нужен. Понятное дело, что вы не придёте к работодателю со словами, что «мой преподаватель меня хвалил», или «я хорошо знаю русский язык». Конечно, нужно подтверждение глубины вашего знания. Здесь и нужен сертификат, полученный в результате прохождения процедуры тестирования, разработанный в стране языка. Наш Институт русского языка имени Пушкина и разработал такого рода сертификатные тесты. Надо признать, что такие системы тестирования существуют и у Петербургского госуниверситета, и у МГУ. Кроме того есть единая система государственного тестирования – ТРКИ (тестирование по русскому языку как иностранному).

С.М: Дискуссии, настоящие баталии вокруг русского языка идут и здесь – у нас в России. Это касается и уровня преподавания, споров об объёмах изучения, а также дискуссии о том – надо ли позволять русскому языку меняться, насколько такие перемены необходимы, или нужно его законсервировать?

Где здесь некие красные линии, по вашему мнению. Потому что, на мой взгляд, литературный русский язык должен остаться основой восприятия. Понятно, что всегда были сленги, понятно, есть и всегда были какие-то отклонения – это неизбежно. Но вопрос – как сохранить эту литературную основу?

М.О.: Любой язык развивался, всегда менялся. Если бы мы сейчас с вами могли услышать человека эпохи 15-16 века, мы многое в его речи сейчас бы не поняли. Ревнители неизменности языка оказались бы в очень странной ситуации. Когда-то в русском языке было не три прошедших времени, а целых пять. Кроме единственного и множественного было ещё и двойственное число. И так далее… Многие этого не знают, и от такого незнания, от такой зашоренности, неоткрытости в плане восприятия действительности мы сегодня и страдаем, когда дискуссия о языке заходит в какой-то непонятный тупик. Упирается в какие-то эмоции в стиле – «не трожь моё!», «не трожь святое!». Язык, конечно, святое – это наши традиции, наша идентичность. Но вот в чём дело – есть ли в мире языки, которые не меняются? Конечно же есть: латынь, древнегреческий, древнеготский и так далее… То есть мёртвые языки, которыми уже никто не пользуется.

Когда ребёнок растёт, ему одежду тоже меняют. Язык стал меняться, как это ни парадоксально, медленнее в XX-XXI-м веке. Раньше, до эпохи всеобщего образования, до эпохи всеобщего просвещения, всеобщей информатизации – как язык менялся? Например, в нашем селе говорили корова, а в другом селе говорили карова. Ну вот так закрепилось, так язык распадался на диалекты, трансформировался. Люди по-другому начинали говорить, это закреплялось. Начиная с XX-XXI века, стоит какому-то человеку сказать не обеспечение, а обеспечение, как ему все тотчас указывают на неправильность произношения.

С.М.: То есть появились нормы, которых раньше не было.

М.О.: Нормы они всегда были, появилась фиксация норм, появились словари, учебники. И мы, люди XX-XXI века, в эпоху всеобщей грамотности обложились вот этими флажками, волчатником себя огранили, обложили наш язык и, по сути, мы его очень сильно сдерживаем и консервируем. На самом же деле язык меняется медленнее, чем он менялся раньше.

С.М.: С одной стороны, я с вами согласен в том, что люди не очень хорошо знают своё прошлое и разбираются в нём. С другой стороны, мне кажется, есть просто эмоциональный страх, когда крайности такого рода изменений слишком очевидны своим неприятием. Вот, к примеру, проникновение ненормативной лексики в литературу и даже в то, что называется официальным выступлением. Язык не виноват, люди виноваты. Мне кажется, что не хватает какой-то разумной середины.

М.О: Да, здесь нужно отделять одно от другого. Язык у нас прекрасный. Язык – это набор инструментов. И как ими пользоваться – это, конечно, наше дело. В чём особенность XXI века? Мы меньше стали соблюдать разные границы: между публичной и частной сферой, между устным и письменным языком. Ведь что такое сегодня наши мессенджеры? Мессенджеры – это то место, где мы пишем, фиксируем устные фразы. Там мы не соблюдаем языковых правил для статей в газету, положим, или нормы для документов. Мы фиксируем устный текст буквами.

То есть разговорная речь, которая раньше не фиксировалась письменно, в нашем мозгу перемешалась в двуединство – в устную речь и её фиксацию. И от этого сломалась граница между письменной, традиционной речью и устной. Наш мозг запутался и эту границу потерял. Он больше её не видит, если только вы не являетесь профессионалом и не контролируете себя. Обычные люди реально запутались – что можно писать, а что нельзя.

С.М.: То есть раньше любое печатное, письменное слово воспринималось как литературная норма, а устное было более свободно.

М.О.: А сегодня – десакрализовался письменный текст.

С.М.: Что же здесь на ваш взгляд является золотой серединой?

М.О.: Меня сейчас спрашивают учителя об этом же: «вот наши ученики сидят в своих мессенджерах, в интернетах, как же всё это ужасно! как нам с этим бороться?». Я развожу руками – бороться с этим невозможно. Это нужно приручать и использовать во благо. Тем же учителям я говорю: вы дайте им задание ВКонтакте, в Фейсбуке разобрать посты друг друга, выявить там ошибки, указать их, поправить эти ошибки друг у друга. Понимаете, что даже такое простое упражнение что делает? – в мозгу современного ребёнка есть неосмысленное, неотрефлексированное – лежащая на подкорке убеждённость в том, что в обычной жизни есть правила, а в онлайне – правил нет. Это ошибка, и серьёзная. Сегодня по уголовной статье возбуждение враждебности осуждают в большей степени сотворённое в онлайне, чем сделанное в офлайне. Но дети этого не понимают, у них складывается обратная картина. Вот такие проявления соцсетей, постов, спроецированные на урок русского языка эту закреплённую убеждённость ломают. Показывают, что – оказывается! – делая пост и в Фейсбуке, надо соблюдать те же самые правила русского языка.

С.М.: Не отгораживать, а ассимилировать под свои потребности и использовать эту онлайн-действительность.

М.О.: Культивировать, распространять на неё правила офлайновой реальности. Использовать её как педагогический инструмент и не бояться её.

С.М.: Вот ещё вопрос, который многих тревожит, – по поводу засилия иностранных слов. Даже не иностранных, а как бы иностранных. Существуют ли здесь какие-то красные запретные линии? Потому что, когда мы говорим о том, что людей раздражает, то в первую очередь имеем в виду немотивированное появление, в угоду модным течениям, тех слов, которые, в общем-то, имеют аналог в русском языке. И у этого аналога нет никаких проблем.

М.О.: Дисконт, например. Дисконт – это скидка, но почему именно дисконт употребляют чаще.

С.М.: Есть такое слово как прокат. Однако у нас его кокетливо стали называть каршеринг. На ваш взгляд, какие здесь могут быть подходы в решении проблемы засорения русского языка?

М.О.: В языке всегда такие явления есть. Русский язык переживал несколько заимствований, причём не всегда полезных и не всегда закреплявшихся. Слова типа дисконт, каршеринг, кастинг вполне можно не употреблять, имея аналог в русском языке.

С.М.: Но так моднее.

М.О.: Да, но здесь уже переход из сферы языка в сферу моды. Это как отношение к одежде как к способу утеплиться, или как к способу произвести впечатление. Это разные цели, разные стремления. Если говорить о функциональной стороне – язык, чтобы передать смысл, – то слово отбор или слова скидка, прокат вполне подходят. А если нужно впечатление произвести, туману нагнать, то наверное для этого нужен кастинг с большим дисконтом и шерить это в соцсетях, и спойлить это обязательно.

Но с другой стороны, есть масса иностранных слов, которые у нас закрепились в языке и без которых мы с вами не обойдёмся: студия, микрофон, режиссёр, журналист – это всё иностранные слова, давно вошедшие в русский язык. Когда-то аналогов этим словам не было.

Что нужно делать? – Остановить это невозможно. Это всегда было и всегда будет. Сообщество носителей языка, наигравшись, будет уставать от этих ненужных слов и избавляться от них. Но чаще всего происходит иначе: эти иностранные слова, появившись как полные аналоги, закрепляются в языке с каким-то особым значением. Например, слово менеджер.

С.М.: Управляющий…

М.О.: Но сегодня у нас менеджер – это не руководитель и не управляющий, как во всём мире. Это менеджер по туристическим путёвкам, это менеджер по телефонным звонкам, менеджер по работе с клиентами…

С.М.: Менеджер по продаже трусов…

М.О.: Да, менеджер по продаже трусов… Слово это у нас приобрело какое-то другое, таинственное значение.

С.М.: Здесь срабатывает то, что человек добирает статус за счёт иностранного слова.

М.О.: Но в любом случае, это слово точно уже отошло от того значения, которое оно имеет в английском языке. Оно оторвалось и живёт уже своей русской жизнью.

У любого языка есть иммунитет. Рано или поздно, наигравшись, язык освобождается от таких сорных слов. И одновременно язык себе оставляет на память много чего из прошлого (например: медвед).

С.М.: По поводу орфографии. Надо ли её упрощать? И по этому же поводу – какие изменения можно допустить, а какие противопоказаны русскому языку? И какие же особенности проявляются тогда в преподавании? У меня трое детей, они все прошли школу в разное время. И каждый раз я вижу какие-то особенности преподавания русского языка. Но эти особенности не затрагивали раньше самой орфографии.

М.О.: Устроим такой опросный эксперимент. Вот вы родитель трёх детей, выросших и выучившихся на ваших глазах. По вашим ощущениям, сколько они тратили в школе усилий на орфографию и пунктуацию?

С.М.: Трудно сказать, надо у мамы это спросить…

М.О.: А я вам скажу: примерно 80% на орфографию и пунктуацию. А теперь я вас спрошу – является ли орфография и пунктуация отражением сущности языка, вообще, связана ли она с языком?

С.М.: Насколько я помню, она тоже со временем менялась.

М.О.: Орфография является условным способом фиксации устной речи на письме. Именно условным. Просто мы договорились вот такими вот значочками обозначать буквы. Сам язык – он устный. У некоторых языков письменности и сегодня нет. У русского языка письменности не было до 10 века. Однако же древнерусский язык развивался. Письменность – это конечно уже другой уровень развития, но в целом языку письмо особо не нужно, чтобы он существовал. Это устное явление. Орфография – это то, как мы договорились фиксировать звучащий поток на письме. Естественно, что придумав любой инструмент – палку-копалку, например, – человек его всегда совершенствует. Для чего? Чтобы он был удобнее, проще, чтобы неудобные шкуры превратились в удобные куртки, чтобы неудобные устройства для кричания превратились в удобные телефоны. Человек всегда разумный – он свои инструменты под себя подстраивает. Так и орфография – это всего лишь инструмент. Она уже переживала несколько волн изменения, и тем, кто ратует за неизменность её, я предлагаю вернуться к состоянию орфографии до Петра I, там юс-малый, юс-большой, куча других букв. Пожалуйста, кто ревнитель русской старины – пишите так, я посмотрю, позабавляюсь, как вы это будете делать. Пётр I очень существенную реформу орфографии провёл. Он её упростил графически – буквы некоторые поубирал. Затем 1918 год, когда большевики провели реформу орфографии, которую они сами не готовили: реформу подготовила Императорская академия наук, но Николай II решил – не сейчас. Надо, но не сейчас. Тогда отменено было Живаго, большаго, святаго (все так писали). Хотя все говорили: большого, святого. То есть изменили расстояние между реальным языком звучания и тем, как это фиксируется на письме. Несколько букв убрали, и мы пишем сегодня гораздо проще. Но всё-таки в нашей орфографии много нелогичного. Вот например, две формы одного и того же глагола: росла и расту. Почему, зачем? Зачем эти корни с чередованием? Я как лингвист могу это объяснять и очень долго. Это будет интересно, но дискуссия может быть только с моими коллегами. Но людям-то обычным зачем это всё: почему жи-ши нужно писать с буквой и, а не ы (как слышим). Я знаю, что это написание, сложившееся исторически – там раньше был мягкий знак и так далее… Но зачем это современному человеку, почему он должен писать не так, как говорит? Но вместе с тем в орфографии есть много логичного, например: корни равн- – ровн- различаются по смыслу. И это нужно сохранить. В общем, нужно как-то к этому рационально подойти, убрать нелогичности, убрать нестыковки, убрать то, что никак не связано со смыслом. И оставить, наконец, школе время на риторику, на навыки публичного общения, на речевой этикет, на психологию коммуникативного взаимодействия, на использование риторических приёмов в речи, чтобы школьники могли хотя бы строить сложные фразы, чтобы они аргументацию какую-то хотя бы знали. А то это ЕГЭ внедрили в 10 классе как допуск к дальнейшим экзаменам. Дети монологической речью не владеют, не могут поддержать разговор на какую-то тему, не связанную с музыкой. Они не могут говорить пять минут без перерыва. Они не владеют технологией более длительных разговоров. А это – навык. Нужно учить человека говорить долго, чтобы он научился, начав мысль, развить её и закончить. Этому нужно учить ребёнка со школы. И на это нужно время.

=============================================

ПРИЛОЖЕНИЕ к диалогу

 

Марат САФАРОВ

СТАНДАРТИЗАЦИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА

О чём вообще речь?

 

Поводом поговорить о нашем русском языке стала недавняя новость, которая прошла несколько дней назад, обсуждалась в социальных сетях, профессионалы подключились к её обсуждению – эксперты-филологи и все мы, поскольку это так или иначе нас всех касается.

Речь шла о том, что правительство Российской Федерации предполагает уже в 2020 году сформировать целостную языковую политику.

Предполагается определённая стандартизация словарей, учебной литературы, по-видимому. Вообще выработка каких-то единых требований к словарям, справочникам, грамматикам, содержащим нормы современного русского литературного языка.

Предполагается государственное решение в этой очень важной области. Дело в том, что на сегодняшний момент выпуск такого рода книжной продукции, нормативной, по большому счёту, не регулируется. Да, там могут быть даны государственные рекомендации: рекомендации учебных заведений, рекомендации академические. Но всё это разрозненно, не централизованно.

Сейчас решено навести в этом сегменте порядок в нормативном использовании русского языка.

Языковая политика, которую окрестили языковой реформой, предполагает наведение порядка и в этой сфере.

В принятых к Конституции поправках статус русского языка ещё более укрепился его защитой. Поэтому совершенно очевидно, что необходимо готовить и соответствующие законы, которые этот статус будут обеспечивать и реализовывать конкретно.

От экспертов, начавших обсуждение, я услышал очень интересные и трезвые оценки. Например, многие филологи говорили: «а наведите-ка вы порядок с русским юридическим языком». И это верно.

Это касается и многих других аспектов языка. Касается это и нашего журналистского языка, нормы которого (и устные и письменные) часто забываются и искажаются нашей пишущей братией. Такая определённая неряшливость идёт напрямую в народ. Поскольку транслирующие свой текст или своё устное слово миллионам делают это часто достаточно неряшливо, то тем самым они заражают слушающих и читающих своей болезнью языковой неряшливости. Вот эта инфантилизация языка, когда заведомо взрослые люди пытаются ложно омолодиться в своём языке (особенно блогеры), переходя на сленги, должна стать неприемлемой. Шлюзы в интернете открыты, в том числе и для видеоблогов, для нецензурной лексики тоже. Это особая тема и здесь разговор касается серьёзного регулирования такого рода контента. У многих людей, даже и публичных, уровень понимания такого рода серьёзных проблем, к сожалению, деградировал.

Здесь существует определённая проблема вроде бы самостоятельности профессионала. Иная форма диалога. Но часто оказывается, что не только в молодёжных СМИ, построенных, к сожалению, чаще всего только на сленге, но и в других – особенно негосударственных, – это процветает.

…Есть в обществе – массово – потребность в чистом русском языке? Или подавляющему большинству всё равно, как говорить? – Думаю, что существует такая потребность, потому что если мы зададим такие вопросы, даже просто выйдя на улицу – прохожим, то они скажут, что язык – это одна из важнейших частей нашей жизни, нашей идентичности, нашей русскости («великое русское слово»). И это не будет обидно для представителей других национальностей. Ведь если они разговаривают на русском языке и думают на нём, и он для них второй или часто первый язык в быту, помимо того, что это государственный язык, то уверен, что для подавляющего большинства он тоже является гордостью.

 

==============================================

Михаил Мишустин о реформе русского языка

Орфографию и пунктуацию отправят на экспертизу

 

Правительство берется за русский язык: Михаил Мишустин на заседании кабмина объявил о создании комиссии, которая займется формированием в стране целостной языковой политики. «В том числе необходимо провести экспертизу правил русской орфографии и пунктуации», – объявил премьер. Действующие правила были утверждены в далеком 1956 году и, по мнению специалистов, сильно устарели. Отмашку к их актуализации в прошлом году дал президент, но предупредил, что никаких революционных изменений и тем более «вульгарного упрощенчества» быть не должно.

Языковая политика государства до сих пор являлась бесхозной – ни одно ведомство за сохранение, развитие и использование русского языка как государственного прямую ответственность не несло. Но теперь все должно измениться.

Михаил Мишустин объявил о создании правительственной комиссии по русскому языку. Президент поручал сформировать ее к 15 июня, к 15 июля утвердить программу господдержки и продвижения русского языка в других странах, а к 15 августа провести актуализацию, связанную с этим продвижением нормативных актов. Но из-за смены кабмина и коронавируса реализация этих поручений немного затянулась. Михаил Мишустин в четверг заявил, что комиссия займется разработкой целостной языковой политики. «Наша задача – сохранить и обеспечить развитие русского языка в России и в мире», – подчеркнул он.

Поправка о русском языке вошла в текст обновленной Конституции. В 68-й статье говорится, что «государственным языком РФ на всей ее территории является русский язык как язык государствообразующего народа, входящего в многонациональный состав равноправных народов».

Теперь в рамках этой логики комиссии предстоит внести коррективы в ФЗ о государственном языке 2005 года и закон о языках народов РФ, которому уже почти 30 лет. Специалисты неоднократно указывали, что, хотя действующее законодательство устанавливает для всех граждан требования знать и соблюдать нормы современного русского литературного языка, сами нормы до сих пор не определены в полном объеме. В итоге претензии возникают не только к качеству текстов, публикуемых в СМИ, но и к содержанию официальных документов.

Анализ нормативно-правовых актов, который провели ученые СПбГУ, показал, что тысячи из них не соответствуют требованиям понятности, определенности и недвусмысленности, а следовательно, от граждан трудно требовать выполнения указанных в них предписаний. До сих пор в России нет официально утвержденного толкового словаря. Поэтому даже суды в своей работе вынуждены обращаться к «Википедии» и на ее толкованиях основывать судебные решения.

Михаил Мишустин дал понять, что комиссия займется устранением имеющихся недостатков. Одна из ее задач, сформулированных в поручении президента, – определение единых требований к созданию словарей, справочников и грамматик, содержащих нормы современного русского языка. «Также необходимо провести экспертизу правил русской орфографии и пунктуации», – сообщил он.

Действующие правила правописания были утверждены аж в 1956 году. Тогда «итти» приобрело на письме форму современного «идти», уменьшилось количество слов с «цы» в составе корня, оформились правила правописания «о» и «е» после шипящих, изменилось дефисное (раздельное, слитное) написание ряда слов (например, «то есть» вместо «то-есть», исчезли такие слова, как «ихний», «ложить», «нема». В 60-х звучали предложения пойти по пути дальнейшего упрощения: в частности, упразднить твердый знак, оставив только мягкий, и после «ц» всегда писать «и» – огурци, молодци и т.д.

Последняя неудавшаяся попытка реформировать правила относится к началу этого века. Тогда предлагалось убрать «й» перед «е» в нарицательных существительных, оканчивающихся на «ер», т.е. писать «конвеер», заменить «ю» на «у» в словах «брошура» и «парашут», увеличить использование твердого знака – в частности, писать с ним такое сочетание, как госъязык.

Какие из этих предложений могут быть рассмотрены и приняты комиссией Мишустина, сказать трудно: как показывает практика, сами россияне встречают инициативы лингвистов по изменению правил русского языка в штыки, хотя и считают их очень трудными. Владимир Путин на заседании президентского Совета по русскому языку в 2019 году признал, что изменения назрели, но никакого «вульгарного упрощенчества» в пунктуации и орфографии быть не должно.

--------------------------------------------------------------------

(Полные версии см. на нашем сайте и слушай в программах «Вести-ФМ»)