Павел РЫКОВ. В НАШЕМ СКРОМНЕНЬКОМ ЗАТИШКЕ… Скоморошины

 

Павел РЫКОВ

В НАШЕМ СКРОМНЕНЬКОМ ЗАТИШКЕ…

Скоморошины

 

ПРО ВАВИЛУ И ВОЕВОДУ

В нашем скромненьком затишке

Жили мы подобно мышке.

Без скандалов жили, мирно,

Не дрались. Гуляли смирно.

Никого не обижали,

Даже если выпивали.

По утрам варили кашу

Гречневую – радость нашу.

Ту, что утром не съедали,

За обедом добирали.

Впрочем, всякое случалось:

Не всем каша доставалась.

А как кашу доедим,

В сторону Москвы глядим:

Не слыхать ли конский топ?

Вдруг гонец к нам послан, чтоб

Нас порадовать известьем:

Де, Москва стоит на месте.

Царь с царицей на крыльце

При серебряном ларце.

В нём копейки да рубли.

Царь метнёт: – А ну, лови!

Кто поближе, тот спымал

И на рупь богаче стал!

И царице и царю

Бьёт поклон: – Благодарю!

А таперча – так и быть –

Буду вас сильней любить,

Даже из последних сил,

До того ты, царь, мне мил!

Хочешь быть ещё милей –

Не жалей для нас рублей!

 

Так и жили, не тужили.

Службы во церквах служили.

Богу ставили свечу –

Кому это по плечу.

А по праздникам, порой,

Душу тешили икрой

И солёными груздями.

Бабы хвастали грудями

Мужикам – чего скрывать:

Тоже было что казать.

Был и староста – Вавила,

Мужичок отменной силы.

Никого не обижал.

С нами вместе жито жал.

 

Но приспел Великий Час!

Царский даден был Указ:

– Для сбережения народа

Шлю вам, дети, Воеводу.

Чтоб ваше бедное село

Пуще рая зацвело.

Чтобы были вы здоровы,

Чтоб доились все коровы,

Петухи чтоб кур топтали,

Дабы куры не роптали

И не квохтали зазря,

А чтоб славили царя

Яйценоскостью ударной!

Чтобы у овец в овчарне

От баранов был приплод

День-деньской и круглый год!

Чтобы неводы закинув

Вы гребли со дна не тину,

А пудовых осетров –

Пусть нас радует улов!

Чтоб сам-десят рожь родила

Всем на радость и на диво.

Чтобы, чтобы, чтобы, чтоб…

Был у каждого свой гроб,

Накрепко из дуба сшитый,

Золотой парчой обвитый.

Чтобы смерть вас не страшила,

А случится – рассмешила.

А в предсмертные года

Чтобы пенсия всегда

Приходила в час урочный

До копейки, в сроки, точно.

Чтоб достойно жизнь дожить,

Чтобы чай с повидлом пить,

Чтобы чёрная икра

На столе была с утра.

А когда она не люба,

Красной можно тешить губы.

А коли придёт охота,

Выходите за ворота,

Возглашая, не тая:

– Еду в дальние края.

Раз живём – да хрен бы с ним!

Поглядеть хочу на Рим!

Иль в Париж поеду, дабы

Выведать: а, правда ль, бабы

В том Париже – слух таков –

Жаждут русских мужиков.

Вот такая будет жисть!

Понесётся – лишь держись!

Вот зачем я для народа

Посылаю Воеводу.

 

И народ возликовал:

Шапкой облака сшибал.

И к приезду воеводы

Завели мы хороводы.

А Микитка – щучий сын,

Сочинил к приезду гимн.

А Васёк, хоть пьян, но весел,

Лозунг на плетень повесил:

WELKOM! – крупно написал,

Словно криво бык нассал.

А срамная девка Дашка

Выстирав свою рубашку

Тепленькой водой подмылась:

Вдруг и ей окажут милость.

Лишь Вавил добра не ждал,

Всё потылицу чесал.

 

Наконец явился Сам

С бородою и с усам!

Нос крючком, глаза вразлёт,

А во взоре синий лёд.

Сразу видно: генерал,

Потому что заорал:

– Ну, дремучие умы,

Вашу жизнь изменим мы.

Нам не нужен дикий лес!

Где ускоренье, прогресс,

Гаджет, интеграция,

Драйв, цифровизация,

И… Приватизация!!!

А кто станет возражать,

В мать, да в мать, да в перемать!

 

Забубнили мужики:

– Знать, пора снимать портки.

Неминучий час настал:

По филейным по местам

Будут ижицу писать.

Помогай нам, Божья мать!

 

Воевода ж продолжает,

Будто пёс брехучий лает:

– Чтоб ускорилось движенье,

Поменяем управленье!

Этот самый ваш Вавил –

Ретроград, балбес, дебил!

Ничего не понимая,

Деньги по ветру пуская,

Что надумал учинить:

За бесплатно всех учить!

А ещё завёл, скотина,

Без оплаты медицину!

Не умеет управлять!

В мать и в мать, и в перемать!

Свежие нужны умы

К вам, в медвежие углы.

Представляю: мой земляк.

Он, скажу вам, не простак.

Он в Америке учился,

Он из Лондона явился.

Поручу вести учёт;

Он вам зубы перечтёт.

А второй – друг давний мой.

Он – по части нефтяной.

У него намётан глаз,

Что угодно распродаст.

Социальные вопросы

Поручаю тёте Фросе.

Эта тётечка – она

Бестолкова, но верна!

А ещё нам срочно надо

Министерство по наградам,

Министерство по дорогам,

Министерство по налогам,

Аппарат по управленью

Торможенья и Движенья,

Комитет Лопат Совковых,

Граблей Комитет Садовых,

Управленье Дачных Леек,

Главк по вылову уклеек,

«Главсвинья» и «Главбаран»

Также пригодятся нам.

Также нужен «Главпожар»,

«Главсортир» и «Главбазар».

И, конечно же, «Главпиво»,

Пиво с воблой – это диво!

Ну, и в завершенье дел –

Департамент «Опохмел».

Чтобы продвигать обновы

Нам потребны Славословы,

Пусть поют всему народу

Про премудрость Воеводы.

Как я смел, как я удал,

Как народу счастье дал!

От зари и до зари

Рвите струны, кобзари,

А гармошки – гармонисты.

Пойте слаженно хористы.

 

Но, однако же, притом

Скоморохов бить кнутом!

Скомороший, глупый смех –

ГРЕХ!!!

 

Возопил Вавил: – Ребяты!

По чиновнику на брата!!!

Стол для каждого положен!

Их сколотим мы, положим…

Только каждому – оклад,

А оклад не без доплат:

«За умелое сиденье»,

«За движенье без движенья

Исходящих и Входящих»,

«За безглазие смотрящих»,

«За старанье без старанья»,

«За умелое молчанье»,

За «Перед начальством страх»

И «За преданность в глазах».

 

Разъярился Воевода:

– Баламут ты! Враг народа!

Против царского указа!

Ты бездельник и зараза!

И досталось же Вавиле;

Его разом подхватили

Десять ражих молодцов

И Вавила был таков!

 

С той поры прошли года.

Воевода – хоть куда!

Дом отгрохал и забор,

Чтоб не покусился вор.

Чтоб чужой недобрый взгляд

Не глазел на райский сад,

На нечаянное диво –

Яхту с видом на Мальдивы

И в Швейцарии – шале,

Что, от власти ошалев,

Воевода прикупил,

Так как малость накопил

Денег, денежек, деньжат,

Что в Швейцарии лежат…

 

А Вавила? Что Вавила?

Ему тётка говорила:

– Языком кончай болтать,

А не то не сдобровать!

Но взрастает сын Вавилы.

От отца в наследство – шило.

А ещё в сарае – вилы,

Острый засапожный нож…

Мал мальчоночка. Так что ж!

Он немного подрастёт

Дело ножику найдёт.

 

ВАНЬКА-ЦАРЬ

Говорят, когда-то встарь

Жил-был грозный Ванька-Царь.

 

Пил вино. Брюхатил девок.

Был охоч до сала с хлебом,

А по праздникам церковным

Ставил свечку за целковый!

 

Нравом, сказывают, бешен.

Чуть не так – трясется:

– Вешать!

Для решенья спорных дел

Он верёвок не жалел.

 

За заботу, за такую

Ване пели аллилуйю

И бояры, и народ.

Пели сутки напролёт,

Не считаючи часов,

Не жалея голосов,

Аллилуйю голося,

Благодарность вознося.

Ну, а если кто сипел?

Тот, конечно, и не пел.

Но зато он мог мычать

И ногою в такт стучать.

 

Вот однажды утром ранним

Прогуляться вышел Ваня

С белокаменной светлицы

Вдоль по улицам столицы.

А на улицах народ

Аллилуйю всем поёт!

Мужики-то все мордатые,

Матёрые, бородатые.

А у баб-то – задницы!

А у баб – передницы!

Едрит твою мать!

Троим не обнять!

Ух!

От такого загляденья

Впал Ванюша в умиленье…

Вдруг!

         Как в новой шубе блохи,

Высыпали скоморохи!

И при всём честном народе

Вслух срамные песни водят:

 

 Как у девицы, у красной

 Под широким под подолом

 Мужика вчерась словили

 И подвыпимши, и голым.

 

 У султане в Истанбуле

 Триста жен, белы, как мел.

 От такого многобабья

 Наш султан оевнухел.

 

 Говорят, вчера из бани

 Убежал наш царь, заплакав.

 За обиду сталось Ване –

 Задом с нищим одинаков.

 

Тут уж стража набежала,

Скоморохов задержала.

В руки белые взяла

И в подвалы повела,

Чтобы проводить дознанье…

Ан, подъемлет руку Ваня:

– МЫ – не зверь!

НАМ песен надо!!

Песня бодрость придаёт.

В песнях чаянья и радость

Выпевает наш народ.

Не текя по древу мыслью

(Длинны речи – очень плохо),

МЫ желаем быть артистом!

Всем народом – в скоморохи!

 

Услыхав таки слова,

Стража сникла, как трава.

Самодержец! Тяжек гнёт.

Всё теперь наоборот.

 

А вокруг народ горланит:

– Исполать родному Ване!

Колокольный перезвон

Поднялся со всех сторон.

И под звон под колокольный –

Эх, пошли в кадрили кони,

Заплясали в избах печки,

Засверкали в церквах свечки.

В пляс пошли монастыри,

Вдоль проспекта фонари,

В небе ходом заходило

Даже вечное светило.

Даже сам митрополит

С переплясами кадит!

Вот что значит, если вдруг

Царь махнёт одной из рук!

 

Ваня снова длань подъемлет.

Стихло всё. Ванюше внемлют

Скоморохи и народ,

Широко разинув рот:

– Будем, братцы, очень скоро

Песни петь! Но только хором!

И для вас, для всех, друзья,

Запевалой буду Я!

 

В ожидании запева

Заломили руки девы,

Бабы выпятили груди!

И собаки, словно люди,

Приготовились завыть,

Чтобы Ване угодить.

Даже на помойке мухи

Перестали делать звуки.

Всё движенье прекратилось,

Над столицей воцарилась,

Абсолютна и полна,

Как в могиле, тишина.

 

Ваня кашлянул несмело,

Поднапряг тугое тело,

Широко разинул рот

Да как грянет!

                         И народ

Услыхал, как над толпою,

Над притихшею страною,

Далеко в поля, за реку.

Что-то вроде «Ку-ка-ре-ку»

Понеслось из царских уст.

 

За рекой ракиты куст

Враз увял. А из реки

Голавли да судаки,

Услыхав такую трель,

Повылазили на мель.

А с дворцовой красной крыши,

Что всех крыш в столице выше,

Взмыло облако ворон!

И тотчас со всех сторон:

Слева, спереди и справа –

Зазвучали крики: «Браво!».

Ну, а сзади кто стоит,

Просто плакали навзрыд!

Стража мигом, стража разом,

Не моргнувши даже глазом,

И ничуть не оробев,

Лихо грянула припев:

 

 Слава тебе, Слава

 Присно и вовек,

 Господоподобный

 Богочеловек!

 

И тотчас на площадь бочки

Выкатили мужичочки.

Бочкам вышибали дно…

 

Я там был и пил вино.

По усам оно текло.

Стало весело, тепло.

И в весёлой суматохе

Затерялись скоморохи:

Или далее ушли,

Или их в подвал свели

Выправлять на досках нар

Их срамной репертуар…

 

А потом –

          силен лукавый –

На меня напали бабы.

А у них-то задницы!

А у них передницы!

Едрит твою мать!

Троим не обнять!

Ух…

Более ничего не упомню.

 

ЗЕМЕЛЬНЫЕ ГОРОДА

Петровна – соседка преставилась.

Тихохонько убралась,

Будто чаю испив мыть принялась

Чашку. А на заводе она прославилась,

Слыла ударницей и побеждала,

И фотография ейная украшала

Стенд, где Петровнин портрет

Свидетельствовал: много побед

В соцсоревновании она одержала.

На таких, между прочим, держалась Держава.

 

В праздники, случалось, пила;

Рюмочку казённой пригубливала,

Килечкою приголубливала.

Но тех, кто меры не знал, недолюбливала.

А к чаю у неё завсегда пастила.

 

Всё ей мечталось

Правнуков пестовать. Но,

Не это ей суждено.

По-современному говоря, в рынок она не вписалась.

Слушала, как по телевизору сепетят:

– Рынок-рынок…

                       Да, не сказывали, что хотят,

Говорливые молодые ребята.

А сама недогадлива, знать, Петровна была…

 

А тут такие дела;

Социализм приказано именовать проклятым.

Остановили завод. И зарплату

Перестали платить. И растребушили

Всё, чем заводские утешались и жили,

Даже распоследнюю малость,

Которая даже и не видна…

Значит, дорога тебе одна –

Помирай – и в Земельные Города,

Коли в рынок ты не вписалась.

 

А в Городах Земельных – беда!

Новоприбывших – и не сочтёшь!

И норовят – землица чтобы посуше.

Вот бестолковые души!

Не понимают нынешнее житьё да бытьё.

Гдё краше, упокоивается бандитьё.

Против их лютости не попрёшь.

Они – ребятишечки ушлые.

Торкнулась Петровна туда и сюда;

Велики Земельные Города,

Где бы ей притулиться! Места какие остались?

Боже ж ты мой! Сколькие не вписались!

Тут – деревенские, а тут заводские,

Ярославские и псковские,

Вологодские и волжане,

Ельцинские земляки, калужане.

Красноярские – всё отборный народ,

Мастеровитый да работящий,

Сильно не пьющий и анашой не дымящий.

Да и туляки –

Совсем не гулеваны и не дураки.

А вот образованные косяками попались.

Шебутной, несговорный народ.

Норовят поперёк, действуют наоборот.

Думали, пошумят и счастье само собою грядёт…

Только и они – не вписались.

 

А дальше лежат те, что с чеченской войны;

Молодые ребята – они бы нужны

Девочек-свиристелочек обхаживать,

Животы им намявши, ласкать да поглаживать.

Каждый бы целовался да миловался!

А их вагонами на опознанье везли…

Непогребёнными не оставили… В России земли

Досталось всем, кто не вписался!

 

А те, кто у Петровны отхряпал завод?

К тем индивидуальный подход!

Понимаете, бестолочи, индивиду-дуальный!

Многоканальный, интегральный, самоигральный,

Интерактивный, и чуть-чуть виртуальный.

А там, где надо.

Может, даже и Нано!

И, если нельзя у Кремлёвской стены,

Где Вождь распростёр

Усы от Кавказа до Ленинских гор,

Где основоположники погребены

(Их покой стерегут топтуны),

Индивидуев уважат у Новодевичьего монастыря,

Чтобы знали, что жизнь прожита не зря,

И не напрасно старался

Тот, кто жизнь вместе с заводом у людей отобрал,

И Петровну в отстойные списки вписал.

А сам, куда надо, успешно вписался…

 

А Петровна? Она женщина скромная.

Сроду не якшалась ни с чем стрёмным.

Всего-навсего работящей была.

Жизнь прожила чистую, без скоромного.

Тем более обошлась, когда померла…

Вот такие дела!

 

ПОЖАР В МОСКВЕ

Пожар в Москве!

Пожар в Москве!

Гудут колокола.

Пожар в Москве!

Пожар в Москве,

Горит, горит Москва!

 

Монашьей рясой дым кругом.

Пылают терем, баня, дом.

Дебелая боярыня

По улице наяривает.

За боярыней – стрельчиха:

– Ахти, бабы! Бабы, лихо! –

Во весь торг кричит:

– Гибнем от свечи!

Это мой стрелец-подлец

Со свечой в амбар полез!

Ишь ты! Подижь ты!

Взалкал винишша!

Выпить восхотел,

Чтоб не мучил опохмел…

Зелена вина хватил,

Свечку на пол уронил.

Полыхнул амбар до неба…

Был стрелец, да будто не был.

Господи Сусе! Как и не бывал…

 

За амбаром следом – прясло.

Дождь пошёл, да не погасло.

Искры тучей поднялись,

До соседей добрались.

Полыхнуло. Загудело

И пошло лихое дело.

Дьяк, взвопивши: «Караул!»,

В Москва-реку сиганул.

Враз людишки замелькали.

Барахло спасать почали:

Кто корчагу, кто шушун –

Что кому пришло на ум:

Кто ухват, а кто перину,

Кто домашнюю скотину.

Кто кота, кто клетку с птицей…

А гулящая девица –

Ей бы только веселиться.

Ей бы там, где шум да гам:

– Кто спасёт – любому дам!

А приходский батюшка

С печи тянет матушку,

Не по-божески кричит:

– Совлекай гузно с печи! –

Иль не видишь марево.

Варево да жарево!

 

А допреже всех людей

Первым скрылся добродей;

Проповедник всему свету,

Мастер раздавать советы,

Как на свете надо жить,

Крепко дом родной хранить

От порухи, от пожара,

От полночного кошмара.

От турецкого скопца,

Да от немца-подлеца,

От болезни от французской,

От тоски зелёной, русской,

От морковных заговений,

От греховных размышлений.

И, усевшись на осла,

Всех подалее послал,

Не забыв притом призвать

Всех на бой с огнём восстать.

 

А за ним бежать готовы

Слуги верные царёвы:

Эк, сорвались – посмотри:

Доезжачие, псари,

Кравчий с кубком и ендовой,

Думный дьяк в ферязи новой,

Стольник стырил – боже мой –

Бочку с чёрною икрой.

И ещё какой-то малый

С тёплым царским одеялом.

 

А стрелецкий голова,

В сапоги попав едва,

Полковую кассу взял

И в карете ускакал,

Не забывши повторять:

– Иль добру что ль пропадать?

 

А приказные ярыги.

Хвать за жалобные книги

И задали лататы

Вдоль коломенской версты.

 

И купчина из лабаза

Верещит: – Беда! Зараза!

Пропадает мой товар!

Всё пожрал огнём пожар!

 

Тут раздался рёв народа:

– Где отец наш – воевода?

Где топорники с багром?

Где пожарные с ведром?

Почему в минуту эту

На Москве порядка нету?

Помним, как звучала речь:

– От огня Москву беречь!

Воевода – вор. Растратчик,

Холуям своим потатчик!

Даже бочки для воды –

Всё раскрали ироды!

 

А Дума думает о чём?

Эту б Думу кирпичом!

Ни приказа, ни указа,

Ни путёвого наказа…

Только бородой трясут

Кто знатней – весь пересуд.

Дума дружно побегла,

Бросив думные дела.

Прекратили заседанье

По причине возгоранья,

Прихвативши по пути

Всё, что можно унести:

Кто с лампасами штаны,

Кто полтину из казны.

А один хватучий пёс

Орла Двуглавого унёс.

 

И карманник – мелкий тать –

По чужим карманам – хвать!

– То-то любо, братцы, мне

Поживиться при огне

Среди рёва, бабьих слёз…

 

Загорелся с сеном воз.

Бьётся лошадей косяк.

Кони на огонь косят,

В стойлах бесятся, храпят,

Гибнуть кони не хотят:

– Где Ивашка-коновод?

Что ж он, дурень, не идёт?

Ржёт каурый, плачет чалый,

Жеребёнок гибнет малый,

Бьёт копытом вороной!

Гибнут кони! Боже мой!

 

А юродивый урод

Пальцем кажет на народ:

– Всё пропили, всё прожрали –

И остались при пожаре.

Славно ели-пировали,

Всклень винище наливали.

Досыта- досыта,

Мордой из корыта,

Харей из лохани,

А и свиньи с вами.

Бога не боялись –

Вот и нахлебались.

Эх ты, гордая Москва!

Всех привыкла бить с носка.

Людям поклонися,

Богу помолися.

Ласковому Спасу,

Сухарю да квасу.

 

От Никольской до Арбата

Рушатся в огне палаты.

Проскакал городовой:

– Кто поджёг? И чей разбой?

Где начало всей беде?

Чать, в Немецкой слободе?

Иль татарская орда

Виновата, как всегда?

Или крымский хан Гирей?

Или, бог спаси, еврей –

Ростовщик и обирал?

Иль повинен либерал:

Огонёчку подпустил

По указке вражьих сил?

 

А у бедной у вдовы

Не хватило головы;

Нет, чтоб взять кошель да шапку…

Двух малых схватив в охапку

Да за Яузу скорей –

От огня спасти детей.

Там, к Таганке, говорят,

Не добралось. Не горят.

– Здесь мы горе переждём.

Догорит – домой пойдём

На родное пепелище.

Место прежнее отыщем.

Было б притулиться где –

Не оставит Бог в беде!

А пока пожар, пожар –

Разоренье и кошмар.

Выгорела вся Москва.

Полопались колокола.

Только ворон что-то ищет,

Роется на пепелище.

На вечерней на заре

Ходит ворон по золе.

Клювом угли разбивает,

Пропитанье добывает.

По пожарищу летал,

Перстенёчек отыскал.

Перстенёчек, перстенёк,

Чей ты? Знает только Бог.

 

Царь в Коломенском сидит

На пожар в трубу глядит.

 

МОГИЛЬНОЕ

Можно зажмуриваться: «Такая у нас судьба».

Но, зажмуриваться, как в детстве, не получается…

Нет, мой друг! Копают не под картошечку погреба –

Русское погребается.

 

А могильщики пьяны ли, нанюхались ли – не разобрать.

И хотя работают, охая да со стонами,

Однако, землицы умудрились немало перевыкопать-накопать.

Ишь, какими высится терриконами!

 

А назовёшь червями могильными, завопят: «Не тронь!

Не смей посягать на святую свободу копания!».

И снова, поплевав на ладонь,

Закапывают Россию, не тая задора, умения и старания.