Алексей ДАЦКО. ГОРИ, МОЯ СВЕЧА! Стихи

 

Алексей ДАЦКО

ГОРИ, МОЯ СВЕЧА!

                                                           

РАССКАЗ        

…На днях ходил я в церковь, и опять

пришлось с одной старушкой поболтать.

Её рассказ мне кажется забавным,

довольно откровенным, православным…

Позволь мне, брат, его пересказать,

для красного словца слегка приврать…

А чтоб не спорила бабуля с нами, –

рассказ я поведу её устами:

 

«Родилась я – на радость ли, беду –

в Чернигове; Бог весть, в каком году…

Отца не помню, мама не делилась,

что с ним до революции случилось, –

болтали, будто он от нас ушёл,

то ль золото, то ль женщину нашёл…

Ан батюшке Господь судья. Уж мы проскочим…

А токмо после содержал нас отчим.

 

Росла я девкой умной и живой,

на всю округу славилась красой;

без дела ни минуты не сидела –

что делала, то делала умело.

Одна беда стояла над душой:

сестёр и братьев не было со мной,

а матушка меня любила и жалела,

сама лишь часто тяжело болела…

 

А отчим мой почтмейстером служил;

он добрым был, да шибко сильно пил –

бывало, как забудется в запое

во флигеле на суток двое-трое!..

Хоть он и пил, а маменьку любил,

и очень щедрым человеком был,

бывало, слышь, за пазухой пошарит

и мне какой гостинец и подарит.

 

Житьё-бытьё не бедно шло у нас,

но «делу – время, а потехе – час»:

то постирать, то накормить скотину,

то пол помыть, то прикопать малину…

Под вечер еле на ногах стоишь,

но на гулянья всё-таки бежишь! –

за переливы той поры и переборы

всё отдала бы я, свернула б горы!..

 

Так жизнь текла… И вот день ото дня

заглядываться стали на меня,

и не один любил покрасоваться,

чтоб к девичьему сердцу приласкаться.

Всё  чаще мне и отчим говорил:

«Смотри того, чтобы тебя любил!..».

Я и сама со всей душой смотреть хотела,

и присмотрела хлопца, приглядела.

 

Встречались под луною мы в саду…

Как только мир замрёт, я и уйду

к сердечному дружку – он поджидает! –

и нам весь свет объятья раскрывает!..

Ты над старухой-то не смейся зря! –

тогда и было счастье у меня…

А после дни-деньки тяжёлые настали:

одни заботы, горести, печали…   

 

Шло времечко, и сад стал холодней,

и попросил Иван руки моей;

затем заслал сватов без промедленья,

родительское взяв благословенье;

сыграли свадьбу славно, не в укор,

и из гнезда – на волю, на простор!..

Навек я с матушкой моей в слезах простилась

и в путь далёкий с суженым пустилась.

 

…Так добирались мы до этих мест

«столыпинским вагоном», вот те крест!

Каких красот в пути не увидали,

пока земли преодолели дали!..

Однако Ваня домик как собрал –

была уж осень – тут и захворал, –

а как-то ввечеру с ним лих озноб начался, –

не причастился, бедный, и скончался…

 

И так одна я стала поживать,

в тоске, в обиде век переживать…

А токмо долюшке моей неймётся:

в утробе кто-то ножкой нежно бьётся.

Я к бабке-акушерке поскорей,

и родился мой первенец: Андрей.

А токмо годик я его и поносила –

да в ноябре с дождём и схоронила.

 

Так вновь совсем одна осталась я…

Ан, глядь, сосед всё смотрит на меня, –

пригожим был, высоким и богатым;

всё б ничего – да был с детьми, женатым.

Но встретит – аки в душу станет лезть:

не может от меня глаза отвесть.

Я вовсе с ним не ворожила, не крутила,

а всё же дюже крепко полюбила.

 

Что вспоминать, опять болеть душой!..

Ну да, расстался он со злой женой.

Всё сладилось, мы скромно погуляли –

а вскоре власть советскую застали.

Да ты про Сталина, должно, читал

и, может быть, как все, его ругал!..

Негоже нам такого мёртвого похабить –

на души можем грех большой захапать.

 

Кипела жизнь, не мрачно время шло! –

«Чапаева» смотрело всё село!..

И я со всей страной жила, трудилась!..

А тут война… Я с Фёдором простилась…

За то, что от врага не побежал, –

он после Сталинграда приезжал

и память о себе оставил в лихолетье:

родился сын Семён, год 43-й.

 

Как по-над Родиной нависла тень –

стал испытаньем каждый Божий день.

Ой, сколько ж мы, мой миленький, трудились!..

Сколь тягостно за хлеб и жизнь мы бились –

чтоб сгинули худые семена

и кончилась Великая война!..

Сама порой над чёрной пропастью стояла,

мне корки хлеба с лебедой хватало…

 

С победой возвращались мужики –

а моего всё нет!.. Помрёшь с тоски!..

А как-то получила извещенье:

пал смертью храбрых-де при выполненье

заданий боевых… Осталось ждать

и на ноги мне сына поднимать.

Одна лишь радость – Сёмушка – была со мною,

да, видно, породнилась я с бедою…

 

Как двадцать минуло ему годков,

покинул он домашний тёплый кров.

Кричала я ему: «Да как одна я!..».

Ан, видно, сила чёрная, лихая

попутала безудержно его! –

и до сих пор нет вести от него…

А рос мальчишкой добрым, ласковым и смелым,

да глупо вдруг связался с тёмным делом!..

 

Грешна я, оглянусь – везде грешна!..

Но видит Бог – мне гадок сатана!

Я к старости уверовала в Бога,

всю прожитую жизнь обдумав строго.

…Не слушала по дурости я мать:

всё Бога не хотела принимать.

И то сказать, такое время наше было,

но никогда со зла я не грешила.

 

По средам и пяткам теперь пощусь,

о всех родных и за себя молюсь.

Дай Бог, чтоб жив был сын! – прошу усердно!

К Пречистой обращаюсь милосердной,

чтоб встретиться не здесь нам, так в раю!..

Что мне положено ещё – стерплю. 

Жизнь эта пишется однажды и не вчерне.

Чего мне ждать?.. Ну, полно, бьют к вечерне!

 

А ты, внучок, крещёный или нет?

Крещёный?! Вот тогда тебе совет:

как бы с тобой ни повернулось дело –

молись, дабы душа не очерствела.

Хочу, чтоб согласился ты со мной! –

молись перед работой и едой,

когда встаёшь, иль будешь спать ложиться, –

не забывай, что надо помолиться…».

 

Брат, каково тебе её рассказ?

Иль он не занимателен для нас?

Я нахожу его живым, не пресным,

простосердечным, мудрым, интересным.

а вот понравился ли он тебе,

ты напиши в ответном мне письме.

На этом завершаю стих и речи.

Твой брат. Желаю здравствовать! До встречи!

 

МОЯ ВЕРА, или

Притча о сеятеле

Когда-то в беззаботном детстве

не ведал я врагов и бедствий,

а если малая беда

со мной случалась иногда,

с любовью верной выручали

меня родители – и хоть

подчас при этом добавляли:

«Ох, сына сбереги, Господь!» –

особо вникнуть не стремился

я в тот возвышенный язык –

вольготно жил и веселился,

к молитвам бабушки привык,

и даже изредка божился,

но, будучи безбожный враль,

сам верил в ту божбу едва ль.

 

...И сдаться в лапы супостата

не довелось!

                       Весенним днём

меня, годочке на шестом,

и старшего Сергея-брата,

послушно гласу сердца вняв,

устои времени поправ,

чтобы Христом отгородиться

от дьявола, греха и зла,

нас мама за руки взяла

и в церковь повела креститься.

 

О таинстве я вспомнить рад –

людей креститься всё же мало

в Союзе ССР желало.

Нас человек пять-десять в ряд

перед священником стояло;

он, благодатный, бородатый,

молитву пел с душой, с затратой

своих басов весьма большой;

вот крестит каждого спокойно

щепотью сложенной рукой,

главы смочил святой водой,

крест целовать даёт достойно,

проникновенно говорит:

«Дух Божий на тебе лежит!».

Мы причастились, поглазели

на храм, на образ Пресвятой

и мирно побрели домой...

 

Бежали дни, текли недели,

я окунался с головой

в забавы, игры – и о Боге,

о Царстве думать не хотел,

я слышал, да не разумел! –

а это значит при дороге

упало семечко моё;

лукавый же похитил всё,

что сердце в церкви принимало,

но многое не понимало,

и птицам поклевать раздал.

 

Прошли года. Я взрослым стал.

 

В России нагло, подло, бойко

играла в правду «перестройка»,

всё прежнее сводя на нет,

твердя, что жизнь пошла другая,

бульдозером людей ломая,

дала добро, зелёный свет

на Новый – с Господом – Завет.

 

Но толку в этом было мало –

благочестивой жизнь не стала.

В Кремле, в правительстве, в «верхах»

погрязли власти во грехах;

да и в «низах» всё помутилось –

хотя премножество людей

уже крестилось и молилось –

в Отчизне страждущей моей

жизнь к лучшему не изменилась,

но сделалась острей, хитрей,

и изощрённей, и трудней...

 

У общества была, скорее,

бездумной лёгкой моде дань:

у многих крест висел на шее,

внутри ж безверие и дрянь

своё по жизни диктовали

и ложь за правду выдавали.

 

...С вершины настоящих дней

над прошлым можно посмеяться.

Настрою общему людей

не смог тогда я не поддаться.

Услышав Слово, тот же час

решил от сердца, откровенно:

«Да это же для всех для нас

и чудно, и благословенно!..

Вот – Истина!».

                           Я счастлив был –

но... «Карамазовых» прочтенье,

Ивана злые рассужденья,

мои о Боге представленья

и лёгкий юношеский пыл                 

подпортили без затрудненья –

и был я жалок и уныл.

 

Сперва Зосимы наставленья

я применял к душе, потом,

столкнувшись с гадом, со «скотом»,

терпя давленье и презренье,

стал отвечать на злобу злом,

испытывая радость мщенья.

Я думал: «Прав Иван, а тот

убогий старец – идиот, –

он вряд ли где-то унижался

и с мать-землёю целовался...

Химера, сказки – Страшный Суд!

Безнравственно прощать паскуд! –

стрелять их надо!..».

                                  Я ругался,

в дурацких поисках метался,

но в Бога верить не хотел.

 

Я просто корня не имел

в себе – и тотчас соблазнялся, –

а стало быть, произрастался

на каменистых на местах,

и там, при тягостных лучах,

в унынии и вял и мялся.

 

Но, между прочим, не зачах! –

ведь напрягался каждый день я

и всё-таки своё стремленье

«дойти до сути» не терял:

я к Богу в мыслях возвращался,

молился, снова сомневался,

работал, что-то изучал,

мир бесконечный познавал,

жил в упоительном волнении –

и вот с охотой прочитал

роман Толстого «Воскресение».

И начал в чём-то прозревать…

 

Роман весомый, нет и спора,

но я опять не мог понять,

как можно щёку подставлять,

когда другую бьют! – умора!

Врагам как можно помогать,

служить им, их не обижать?

И что уже совсем бесило:

зачем я должен избегать

смотреть туда, где всё так мило,

а, раз сойдясь, не изменять?!

 

Ха-ха! Нехлюдов, вы прекрасный,

но бестолковый человек! –

с такой идейкой разнесчастной         

вы зря свой проживёте век!

Нет, эти положенья Бога

чудесны только на словах,

вы присмотритесь хоть немного,

как празднует кто во грехах.

Всё в мире дышит лишь богатством;

богатство ж Богом не возьмёшь –

богатство надо брать пиратством!-

не согрешишь – не проживёшь.

 

Что лучше: низкое коварство

и жизни пышные цветы

или заоблачное царство

с учётом грязной нищеты?

Вопрос жестокий, как мытарство;

как поступать, Нехлюдов, нам?

И я прислушался к словам:

«Ищите прежде Божье Царство,

всё остальное будет вам».

 

Я слышал Слово!

                                Но сомненья

и вечное за жизнь боренье

его глушили день и ночь;

душа в заботах уставала,

под гнётом будней забывала

о Свете Истины, точь-в-точь

как семя в терние упало

и, мучаясь, с трудом растёт,

но всё ж плода не принесёт –

и в скором времени умрёт.

 

Во мне остыл порыв исканья...

 

Однако же не век влачил

я жалкое существованье                         

и, слава Богу, не запил

и не предал дух на закланье.

Я просто каждый Божий день,

врождённую питая лень,

хирел да сох, как старый пень, –

и точно б к смерти повернулся,

когда б нежданно не наткнулся

на Библию. И тот же час

в надежде к ней не потянулся,

подумав с болью: «Вот те раз!

Тебя совсем не брал я в руки,

лишь понаслышке и слыхал,

а знать бы в точности желал,

какие неземные штуки

Он милосердно вытворял!..».

 

Сперва всё кажется смешным,

каким-то детским и простым,

но вот уж чувствую в себе я

здоровый к жизни интерес,

и на меня не давит бес!

 

Души свершилось озаренье

и пламенное потрясенье!

 

Творец, хочу блаженным быть

и искренне Отца любить!

Помилуй и спаси, Всевышний! –

соближнего желаю я

любить, как самого себя,

пусть часто пошл и сер сам ближний.

 

Моя земля добра, нежна;

не мне от блага отказаться.

Изыди, гнусный сатана!

Мне ложь противна и темна;

довольно в Боге сомневаться!

 

За грех мой – твёрдо верю я –

Сын умер на Кресте, и после

воскрес и сел Отца Он возле,

чтоб сохранить, спасти меня.

Христос – Господь мой и Спаситель,

в Нём то, что сердце жаждет, есть, –

и я, Руси Великой житель,

мой дар готов Ему принесть!

 

* * *

Средь чадного разгула

в душе теснится крик:

«Жизнь-стерва обманула,

как злая дама пик!..».

Обманут я мечтою

и подлостью людской,

продажной красотою

и дорогой ценой.

 

Пришёлся я не впору

«хип-хоповому» дню,

и не осилить гору,

и не пробить броню!..

Перед самим собою

держу отчёт простой –

и общею виною

затянут, как петлёй.

 

Иудино отродье

плодится и цветёт –

и при любой погоде

войну с Христом ведёт.

…Но вопреки приметам

и плети палача –

духовным русским светом

гори, моя свеча!