Пётр КРАСНОВ 
Пётр КРАСНОВ
«РЕЛИГИЯ ЧЕЛОВЕКА»
Как только ни называли Льва Николаевича Толстого – и «социальным философом» (Н.Устрялов, применив к нему даже и термин «sanktus error» – невинное заблуждение, сродни донкихотскому), и «нравственным философом» (А.Волынский), и «мыслителем-моралистом» (Ф.Преображенский, С.Гессен), а другие и вовсе отказывали его учению считаться философией, определяя его как «нравственно-религиозное явление», а то и, не мудрствуя лукаво, просто обзывали еретиком... И всем им, в той или иной мере, можно было верить.
Настолько же широк был, конечно же, и сам Лев Николаевич – и как личность, как художник, и в охвате практически всех мировых религиозных учений, пытаясь «синтезировать», скомпоновать из них «мою веру» как свод морально-нравственных положений, – и это явилось, пожалуй, уникальнейшим в мире, в мировой истории опытом обобщения нравственных «установок на жизнь», на решение такой общечеловеческой по масштабу задачи. И мир отозвался на его призыв буквально тысячами обращений со всех концов света, солидаризуясь с ним и тем самым как бы подтвердив известный посыл Достоевского о всемирной отзывчивости, а потому и значении русской культуры в целом.
Но, с другой стороны, эклектичное соединение таких разнородных, подчас противоречащих друг другу нравственных и моральных «элементов» и отдельных положений разных учений и культур ведь и не могло не быть в известной мере искусственным и потому сомнительно жизнеспособным в практическом претворении в жизнь.
Другой, считаю, не менее великой и опять же уникальной в мировой литературе попыткой обобщить нравственный опыт человечества и сами общечеловеческие ценности стало творчество Ивана Антоновича Ефремова. Пусть на атеистической основе, оговорюсь, он объединил этические и эстетические поиски путей в будущее с разработкой социальной модели устроения всего человеческого сообщества – на высших, подчеркну, принципах человечности, в отличие от довольно примитивных утопий прошлого.
И если попробовать свести в сравнение два эти, в кавычках, «учения», то позволительно и спросить, какое из них фантастичнее другого, скажем так, несбыточнее?
Толстовское построено на как будто бы религиозных, большей частью христианских заветах, хотя в нём достаточно явно отрицаются и Богочеловек Христос, бессмертие души, и сама Церковь, а вместе с тем и государство, прогресс как таковой со всем его социополитическим, научным и прочим шлейфом-контекстом как обретений, так и моральных утрат. Отрицается в какой-то степени даже и само искусство, кроме самого морально-утилитарного, цитирую Льва Николаевича: «Заниматься чтением пустых романов Тургенева, Л.Толстого, Гончарова и др. я вам не советую...» (из письма к рабочему Ожиганову). Человек призывается к опрощению, к одной только нравственной эволюции по буквально понятым канонам Нового Завета – грубо говоря, к примитивизации, архаизации социальной жизни, а в государственном отношении, пожалуй, и к анархии, «матери порядка»... Глядеть на высшую, предельную Правду Божию, как в упор глядел Лев Толстой, – это как на солнце, ничего остального не то чтобы не увидеть, а не принять в особое внимание, всё меркнет пред этим Светом: философия, культура, наука, социальные устроения, сама история человеческая...
Ефремовские же построения основаны как раз на всеобъемлющем – и научно-техническом, и социально-нравственном – прогрессе, на всестороннем развитии всех лучших качеств человека, преодолевшего наконец «Эру разобщённого мира» и создавшего через десятки поколений единую земную цивилизацию с элементами государственного устроения. Ефремовым создано в романах «Туманность Андромеды» и «Час Быка» грандиозное по своим контурам-идеям полотно Будущего, в смысловом центре которого – вера в Человека разумного, в его безграничное совершенствование.
Но и Толстой по-своему верил в высокие нравственные способности и возможности человека, иначе бы не рискнул замахнуться, цитирую: «на великую громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта – основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле...» (Дневник 1855 года). Им двигала неукротимая надежда на то, что человек рано или поздно образумится – «по Толстому», разумеется, по пути, им начертанному: «Привести эту мысль в исполнение я понимаю, что могут только поколения, сознательно работающие к этой цели. Одно поколение будет завещать мысль эту следующему, и когда-нибудь фанатизм или разум приведут её в исполнение...».
Совершенно по-разному понятые Толстым и Ефремовым перспективы человеческого «блаженства на земле» сходятся, по сути дела, в одном, а именно в своего рода «религии Человека» – атеистической, прометеевской и даже ницшеанской по своей дерзости. К которой, кстати, одним боком примыкает и учение Николая Фёдоровича Фёдорова с его «Философией общего дела» (хотя и без отрицания Триединого Бога), с воскрешением предков человеческими, а не божественными, силами и волей. Всеми троими исполнение их надежд отнесено в далёкое будущее, когда человеческий разум станет всемогущим, богоподобным – или «христоподобным» по исполнению его, Толстого, «очищенных» заветов (в смысле подражания Христу как великому человеку-Учителю)...
Эта религия Человекобожия в сущности своей имеет истоком идейную западную, фаустовско-прометеевскую культурную традицию ещё с эпохи Ренессанса – помноженную в данном случае на неистребимый русский идеализм. Который, в свою очередь, целиком обязан своим человеколюбивым смыслом Восточному христианству. Именно духу человеколюбия своего, предельно выраженного отцами Православия, а не западному католико-протестанскому гуманизму, который от костров инквизиции, сверхжестокого колониализма «эволюционировал» до развязывания нескольких мировых войн и буквально сотен «малых», ну и до прочих «гуманитарных бомбардировок»... Так что вполне основательно можно счесть человеколюбие и гуманизм в его нынешней интерпретации антонимами, совершенными смысловыми противоположностями. И понятным становится, кстати, что западная идея и практика мирового господства, так называемого мондиализма, вылупилась именно из яйца человекобожия: лишь «избранные», богоподобные «сверхчеловеки» должны, якобы, править миром...
И неминуемо встаёт вопрос: насколько всё-таки жизнеспособен в социально-нравственной практике этот своего рода «гибрид» западного атеистического человекобожия и православного, по сути, человеколюбия, уверованности в добрых началах в человеке, где «всякая душа – христианка»?
С тем движением, что называют «толстовством», история обошлась немилосердно, как мы видим, оставив разноречивые толки и, сдаётся, вовсе нерешаемую морально-нравственную «квадратуру круга», очень уж сгустились и усложнились сейчас все крайне болезненные социополитические и экзистенциальные проблемы человечества.
Наследие же Ефремова (и Фёдорова, да и Тейяр де Шардена) открыто в будущее – весьма тёмное после крушения альтернативной нынешнему разбою мировой социалистической системы с её ядром СССР-Россией и всё более удаляющееся, я бы сказал – удаляемое от нас нашими же человеческими «усилиями», крайне негодной исторической практикой. Кстати сказать, капитализм как общественно-политическая формация стоил человечеству едва ли не в сотню раз дороже (в смысле человеческих жертв и прочих напастей), чем социалистические движения вообще, а тем паче русский социализм. Вместо его выстраданных народом начал россиянские власти предложили ему мерзкую олигархическую Антисистему, где социальное неравенство в богатейшей по ресурсам стране мира зашкаливает за все цивилизационные пределы.
И, конечно же, прав Николай Фёдоров, который утверждает, что главный враг человека – это Природа. И не только во внешнем его окружении (вспомним два-три миллиарда людей, ведущих сейчас голодное существование, а то и умирающих от голода – это через столетие-то после Фёдорова). Она и в самом человеке, какой безумствовал в самоистреблении всю свою историю и продолжает изощрённо безумствовать под гуманитарную трескотню политиков, инфернальные махинации «сверхчеловеков» ротшильдов-рокфеллеров и визги всякоразной мировой попсы...
Удастся ли ему, человеку, преодолеть в самом себе это животное, исподнее начало и подняться на новую, истинно человечную духовную ступень?
Либерально-компрадорская ре-эволюция 1985-1991 годов у нас говорит о том, что это крайне трудная, если вообще когда-нибудь выполнимая задача, в очередной раз словно бы материализовавшиеся Иуды горбачёвы-яковлевы-ельцины и Маша Гайдар тому порукой. В результате этого трагического отката «русского социализма» далеко назад «облико морале» нашего народа, надо признать, сильно упал, потери здесь неисчислимы – у кого из-за нужды выживания, а у кого из-за неуёмной корысти, шанса хапнуть не тебе принадлежащее или жажды бесконтрольной власти... А выправлять это массовое «облико», в смысле усилий и времени, весьма и весьма проблематично, тут нужны смены поколений.
Что ж, ситуацию здесь можно описать лишь формулой эн плюс единица, где эн – предполагаемые человечеством варианты развития, а единица – Божья... Постоянно действующая «оптимистическая трагедия» земного человеческого существования продолжается. Лишь бы она не обернулась окончательной «трагедией оптимизма» – как думают довольно многие оппоненты и Толстого, и Ефремова.
Но нравственные искания, как и страдания, по всему судя, есть одно из самых главных предназначений человека здесь, в земном мире, – хотя бы потому, что без них он перестал бы человеком быть.