Валерий БРАЦУН. ДОЛГОЖИТЕЛИ. Эссе

Валерий БРАЦУН

ДОЛГОЖИТЕЛИ

Эссе

 

Можно ли замедлить темп старения и неизбежно связанные с этим болезненные недуги? Вопрос не праздный, ибо медицина сейчас, к сожалению, занимается целиком больными, а не здоровыми людьми.

Жизнь дана человеку не просто долгая, а обязательно плодотворная и созидательная. Постоянный, пусть даже очень напряжённый труд − одно из обязательных условий долголетия, утверждают специалисты по геронтологии (наука о старении). Но что следует подразумевать под словосочетанием “очень напряженный труд”, и какое он занимает место в жизни современного человека?

В целях профилактики здоровья я отправился по социальной путёвке в подмосковный санаторий “Белое озеро”. Контингент отдыхающих состоял, в основном, из тех, кому за семьдесят и больше. Скоро и ты окажешься среди этих, кому “больше”, и ты почувствуешь себя другим, и тебе придётся разделить их судьбу, думал я. Ты уже не поднимешься своим ходом по лестнице на пятый этаж в свой номер, скорее, с помощью лифта...

Вопреки своему пессимизму, я увидел, что большинство этих людей не расценивают свой возраст как закат жизни. Их характеризует оптимистический взгляд на будущее и деятельное участие во всём: желание постоянно быть в гуще событий, энергия и активность. Я рассчитывал увидеть на их лицах отпечаток тяжести прожитых лет, скорбь, отрешённость от окружающего мира. Всё было по-другому. Я увидел женщин, переступивших порог 70-летия, не желающих отказываться от косметики, модной одежды и прически... Или мне хотелось их видеть такими, приняв желаемое за действительное? Где-то я вычитал, что с возрастом в человеке всё меньше видится дарованная ему природой красота и всё яснее становится приобретённая, порождённая духовностью. Поэтому во второй половине жизни мы уже сами отвечаем за своё лицо. Чем старше человек, тем ощутимее влияние прожитого, тем отчётливее воздействие всего образа жизни.

На досуге, между делом, я делал возрастные замеры у отдыхающих в санатории. Так, если биологический возраст значительно отстаёт от календарного, − очевидно, перед нами потенциальный долгожитель. Если же биологический возраст значительно опережает календарный, то старение развивается преждевременно.

Часть из них прибыла в санаторий на автобусе марки “Mersedes”, в сопровождении машины “скорой помощи”, других подвозили дети, внуки на личных авто. Сразу трудно было разобраться, кто есть кто, по какой путёвке: собесовской или коммерческой? Я их мысленно уравнивал, по социальному статусу относил к среднему классу. Одна приезжая откровенничала со мной: “Кому нужны старые люди? Мешаем только...”. Пускай, мол, хоть в санатории на время... Наверное, не одна она здесь такая, посочувствовал я моей собеседнице.

И почему-то сравнивал их со своей матерью, жившей в Беларуси. Она была несчастнее их всех, так поначалу показалось мне, − хоть и числилась, в реестре пенсионеров, “долгожительницей” и, что немаловажно, ушла из жизни легко и “на своих ногах”. Кроме клочка земли на своём подворье, она понятия не имела ни о каком санатории, профилактории, доме отдыха. У них супермаркеты в шаговой доступности, дачные дома, коттеджи, таунхаусы, санаторно-курортные карты. А что моя родительница видела на всем протяжении своей жизни? Вдруг я представил её тёмно-коричневое от загара лицо и мозолистые, шершавые руки...

Но существенная разница была в чём-то ещё ином, и в этом я убеждался с каждым днём, вплоть до последнего дня моего пребывания в здравнице. Вспоминал коробку из-под обуви, в которую мать складывала купленные ею лекарства и рецепты, прописанные по рекомендации специалистов по медицине. После она закопала эту коробку на огороде и разбила на том месте грядку с лечебными, по её разумению, травами. “Вот, сынок, − показывала она и восклицала победоносно: − здесь зарыты все мои болезни!”. Она добросовестно выполняла предписания врачей. Шла в аптеку и покупала, но, придя домой, складывала в коробку, даже не прочитав инструкцию к тому или иному лекарственному препарату. Как долго и мучительно она сомневалась: “принимать, не принимать?” − это неизвестно мне. Но знаю точно: мать преодолевала соблазн и затем отправлялась на огород или к скотине, словом, принималась за своё привычное дело. Скажут: “Если бы прижало, то вряд ли проигнорировала советы лекарей...”. Так где же таится разгадка воли к сопротивлению традиционным методам лечения и стремлению к единственному способу выздоровления: в преобразовании среды обитания и самой себя через труд на личном подворье или в чём-то другом, скрытом от глаз непосвященных? Существует интересный парадокс: то, что кажется понятным каждому, бывает очень трудно научно определить. Это полностью относится и к определению старения, и к объяснению продолжительности жизни.

Для полной ясности следовало бы напомнить предысторию этого сюжета, и поэтому с полной ответственностью заявляю: мать научилась преодолевать себя, когда заимела личное подсобное хозяйство. До этого наша семья ютилась в крохотной малогабаритной квартирке на втором этаже деревянного строения барачного типа. Хотя и был вид на природу, с идиллией и пасторалью окрест, но болезни, словно бесы, наседали со всех сторон. Как сейчас, вижу трясущиеся руки матери с водой в стакане и с пузырьками... Это у неё от города. Потомственная крестьянка, она спала и видела во сне дом с шестью сотками земли при нём. С неотвязной мыслью об этом стала ездить в город на заработки. По совету родни, устроилась агентом по страхованию здоровья граждан и их имущества. Бегала, агитировала, убеждала... Возвращалась домой “без ног”, душевно опустошена: от интеллектуальных поединков с несговорчивыми клиентами, а подчас с их едкими подковырками. Чуждый сельскому труженику город, со всеми “благами” цивилизации, не пощадит и его здоровье.

Но мать своего добилась: купила дом, и не где-нибудь в стороне, вдали от глаз завидущих, вроде хуторка на отшибе, а на пересечении людских потоков и без конца снующего мимо усадьбы автодорожного транспорта. Зато вид открывался на речную пойму, на краю которой дом стоял. Раньше он был пристанищем для временно проживающих. Да и контингент этих временщиков был весьма колоритен. Не только забулдыги на птичьих правах обживали эти углы, но и “долгожители”: общественный статус позволял им задерживаться здесь надолго. Если первые жили одним днём, то вторые − с прицелом на постоянное жительство. Этих, вторых, можно смело отнести к классу оседлых, имея в виду не сам факт их привязанности к конкретному месту, а их любовь к порядку, организованности, гармонии с окружающей средой. Однако и они мигрировали. Переселялись в пятиэтажки, которые были на балансе местной птицефабрики.

Временщиков пришлось выселять. Озлобленные, гонимые инстинктом страха, они стали мстить, и срубили под корень вишневые деревца... Когда новая хозяйка сдирала старые, выцветшие обои с уцелевших перегородок, то натыкалась на режущие и колющие предметы, коварно, затейливо, загнанные под эти обои. Там были гвозди, иглы, кусочки бритвы, стекла... Как сейчас, я вижу руки матери в ссадинах, порезах, бинтах.

Навещая родительницу, я не упускал возможности помочь ей и заодно проследить все этапы осуществления её замысла: стать самостоятельной хозяйкой своего двора! “Оценочная” комиссия беспристрастно выявила ряд серьёзных изъянов: крыша просела от сгнивших стропил, полы, двери и окна, печи и все четыре стены требовали замены. Сквозь широкие щели просачивался тлетворный дух из подпола...

Многих изумляло фанатичное упорство матери, с которым она билась за обладание гнилушкой и сотками прилегающей земли. Устроилась бы, советовали ей, на птичнике, глядишь, через пару лет − квартирка в пятиэтажке. И чего ради уперлась в этот людьми и Богом забытый клочок земли на самой кромке необъятной речной поймы?

На все упреки и советы у неё был один ответ: короткий жест рукой, отсекающий любые поползновения на её решимость − стать полноправной хозяйкой собственного подворья! Именно при таких условиях человек и способен на душевный взлёт, ощущает веру в свои силы и возможности.

Эта тяга к чему-то непременно своему с соответствующими атрибутами хозяйского двора заложена в самой природе земледельца. По наитию, подчиняясь генетическому голосу предков, мать налаживала систему жизнеобеспечения, традиционную среду обитания с особым энергетическим пространством. Она знала, зачем и для чего живёт!

Вскоре на этом, ставшем уже родным, собственном участке появились сарайчики для всякой живности и даже хлев для коровы. Чтобы свести концы с концами и вернуть долги, мать устроилась в столовую при заводе железобетонных конструкций. Мимо участка вела дорога в ангар, где не гасли высверки и всполохи от сварочных работ.

Кто-нибудь из рабочих нет-нет да свернёт, кинет доску, брус через забор: благо, пилорама вблизи. Иной водила самосвала поделится щебёнкой, раствором, песком. Незримая нить взаимопонимания между матерью и этими людьми свилась вовсе не за счёт её кулинарных расчётов, хотя и этого нельзя отрицать. “Рабочий человек должен сытно поесть”, − неустанно твердила она. Скрытый нерв этих, как теперь модно выражаться, межличностных отношений тянется к социальным корням. Труженики завода были в основном тоже выходцами из ближних и дальних деревень. Им была понятна бесконечная возня матери на огороде и хлопоты по хозяйству.

Эти люди доверяли ей свои душевные тайны. Приходили просто так или с жалобами на их “болесть”. С определённой целью, а может, по наитию, мать разбила отдельную грядку, которая благоухала многоцветьем луговых трав и растений, по её мнению, лечебных. Она делала из них отвары, и верила в их целебную силу. По-своему разумению заговаривала ушибы, вывихи, ломоту в костях, испуги и разные абсцессы. И ей верили. В благодарность люди помогли ей перебрать стояк в комнате. Расширили оконные рамы. Объявился печник и сложил настоящую русскую печь в прихожей.

Всё делалось по теории сосуществования личности и социума в её реальном преломлении! Трудовая этика человека от сохи, по сути своей, является духовной опорой жизни социума. Извечная тяга к земле, характерная для русского человека, заложена в него на генетическом уровне сотнями поколений наших предков, органично присуща его мировоззрению.

Это явление не частного порядка, а распространяется в целом на всё общество. При поддержке государства, от процветания личного подсобного хозяйства зависит жизнь миллионов людей, как утверждают учёные. Но и здесь не обойтись без парадоксов, научно необъяснимых: например, клочок земли моей родительницы не расширялся, зато отряд едоков прирастал внуками и правнуками с каждым годом. Какие-то родственники вдруг объявились. И никто не был в обиде. В подтверждение этого приведу красноречивый факт. Когда картофельный голод ощутимо прокатился по всей стране, мать собрала целый контейнер этого продукта со своего огорода и отправила родне в Краснодар.

Да я и сам всегда уезжал от неё с чемоданом и рюкзаком, полными разнообразными соленьями. С её уходом... прекратились и те гостинцы с её подворья. Подсознательно, подчиняясь велению зова, я продолжал запасаться на московском рынке продукцией непременно белорусской. А цены кусаются: из-за накруток, по вине посредников и перекупщиков,  поэтому приходилось запасаться импортной снедью в гипер- и супермаркетах, а чаще – в “пятерочках”. Но и там ты попадаешь в зависимость: не от своего кошелька, а от неких манипуляций на этикетках товара. Ты приходишь в магазин с определённой мотивацией: при покупке продуктов следует выяснить у поставщика их происхождение вплоть до головного производителя, смотреть прайсы и прочие документы, особенно внимательно прочитав то, что написано петитом, мелким шрифтом. И всё равно попадаешь впросак: съедаешь эти продукты быстрее, чем обнаруживаешь в них яд... Известно, что наше здоровье в очередной раз подвергается опасности из-за интересов мощных индустриальных компаний в фармацевтической и продовольственной сфере, где процветает откровенное мошенничество, крутятся бешеные деньги в ГМ-бизнесе, и, как следствие, приносят хаос и разрушение здоровья людей, их социума, их нравственности.

...Теперь я подумал о моей знакомой старушке в санатории: захочется ли ей изо дня в день считывать те занудные микроскопические буковки и циферки, следовать по такому поводу рекомендациям: есть понемногу, небольшими порциями, прислушиваясь к своему организму?.. Да разве она одна такая!

 И незаметно моя жалость, обращённая к матери, перекинулась к моим коллегам по профилактике старения в том санатории. “Они менее счастливы, чем она...” – искренне посочувствовал я им. После прогулок в сосновом бору и шезлонгов на берегу озера они начнут возвращаться в свои высотки, каждая из которых напоминает реанимационный блок, где, как в больнице к больному, подключены бесчисленные провода, отвечающие за систему жизнеобеспечения. И стоит нарушить один из них, как произойдёт неминуемая катастрофа. До критической отметки всего лишь шаг...

Учёные и руководители различных государственных структур единодушны в своём суждении: современный город является искусственной средой обитания, гибельной для человека. По подсчётам специалистов на 2,8 млрд. кв.м. российского жилья около 0,5 млрд. кв.м. в ближайшие 5-10 лет перейдёт в разряд аварийного, непригодного для жизни. Уже сегодня необходим капитальный ремонт 290 млн. кв.м. жилья. Созданием новой городской инфраструктуры практически не занимаются, используют сети бывшего Советского Союза, 70% которых вплотную приблизились к официальному порогу.

Как при такой безысходности добиться продления жизни и замедлить темп старения? Где же выход и где жить: в городах или в малых населённых пунктах? Помечтаем в духе фэнтези...

Выход, оказывается, есть: создать положительный образ сельского труженика! И не только создать его в общественном самосознании, но и материализовать на практике: заселять, обживать заново земли, строить новые поселения, наращивать исконную культуру через возрождение православной концепции труда, через возвращение к отечественным методам земледелия и продовольствия. Суть нашей “фантазии” в том, что каждый человек должен жить на земле, что родина − это обязательно ощутимая земля, почва. А не какой-нибудь барак вроде общежития или пятиэтажки и даже не высотка. Зов предков, их генетический голос возвращает нас к исходным истокам жизни, и земля становится средством нашего спасения.

Итак, продолжая мечтать, мы с вами дружно переезжаем в экологически безопасную зону, в пригород, и встраиваемся в сеть поместно-усадебной дезурбанизации. Наше личное поместье удалено на 60-70 км от ближайшего города. Минимальная усадьба 20 соток. Но тут поджидает нас главное условие: земля требует от человека максимальной самоотдачи! Она не терпит барского отношения к себе. Общение с землей ─ это не способ приятного времяпрепровождения, удовольствия и наслаждения, относящимся к благам цивилизации. Это, прежде всего, ежедневный тяжёлый труд, постоянно требующий физического и морального напряжения. Философия жизни труженика на земле отныне подчиняется идеологии труда, в процессе которого раскрывается космизм человека: он един с плотью мира в потреблении, в обмене веществ. Наш житейский практицизм вполне оправдан: произвести чистый, не заражённый пестицидами продукт, годный к неопасному для здоровья потреблению, и создать благоприятные условия для укрепления собственного организма при непосредственном общении с природой и на вольном воздухе.

Вы оставляете город с его техногенными проблемами, с его человеческими жизнями, ставшими заложниками трансгенного геноцида...

Готов ли современный житель города трудиться на селе? Кто они, эти новоиспеченные переселенцы? Это и простой горожанин, прошедший все ступени к цивилизованному “процветанию” в тисках мегаполиса (от коммуналки до однушки и даже двушки...), это и какой-нибудь интеллектуал, чувствующий всю зыбкость жизни в большом городе, и отечественные городские капиталисты − все (представим себе!) в массовом порядке ринулись на сельские просторы. Сможет ли этот переселенец с его асфальтовой ментальностью переломить свои привычки и навыки, где быт уже зацементировался?

Есть опасение: воспитанный на идеологии потребительства, городской человек утратил зов предков, удерживающий людей на земле. Романтические иллюзии массового возвращения блудного сына к родной земле могут рассыпаться в прах даже при одном беглом взгляде на барханы реалий: бесхозные, заросшие бурьяном сельхозугодия, обезлюдевшие деревни, наркомания, пьянство... Деградация среды обитания неизбежно приводит к деградации человеческой жизни, её генетической поломки, уничтожение генов здоровья. На десятки, а то и сотни километров один медпункт с медсестрой... Стремительно расширяется депопуляция важнейших территорий страны. Какие там артели с пилорамами или заводы по изготовлению железобетонных конструкций?..

За последние годы обанкрочено выше десяти тысяч хозяйств. Из 220 миллионов гектаров сельскохозяйственных угодий − половина в запустении. Старопахотные земли зарастают лесом или уничтожаются возводимыми на них таунхаусами, малоэтажными строениями по типу городской деревни... отданы под гольф-клубы. Закон о купле-продаже земли развязал руки новоявленным латифундистам. А мы, как и те старушки, по своей наивности всё ещё надеемся на прибытие рефрижераторов с мясом, с молоком, с овощами из русской глубинки.

Отбили у людей охоту трудиться на своих подворьях. Крестьяне оттёрты от земли. Маленькому сельскому производителю строят и строят непреодолимые бюрократические преграды. Чтобы получить, к примеру, статус фермера, надо оформить целую дюжину правоустанавливающих документов, пройти по инстанциям: обратиться к представителям комитета местного управления имуществом, областного минсельхоза, министерства имущественных отношений. И всюду крестьянин услышит категорическое “нет”. Мы вправе спросить: «Кому же тогда помогает правительство, давая льготные кредиты, субсидируя закупки горючего, удобрений, средств защиты растений? Частному бизнесу? Олигархам и банкирам?».

А как было при советской власти? Вспомним! Колхозное крестьянство занимало одно из ведущих мест в земельной политике. Сейчас даже в конституции РФ говорится о сельском труженике как об абстрактной личности, для которой права и свободы – пустой звук. Крестьяне-единоличники приравнены в правах к собственникам садово-огородных участков со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Но там, где ещё теплится жизнь, цветут огороды на частных подворьях, можно видеть и другую её сторону: молодёжь из местных и приезжих на иномарках кайфует... вкруг дымящихся мангалов, жарит мясо... на берегах какого-нибудь заросшего камышами пруда. Их мысли сегодня связаны только с пышным праздничным столом, с весельем, с разгульной суетой на вольном воздухе, за высокими заборами коттеджей. Здесь всё к их услугам: готовые продукты первой свежести из специализированных ферм, дешёвая рабсила гастарбайтеров... – имел я разговор с теми, которых не научили духовно-волевым усилиям: воспроизводить свою человечность, своё полноценное потомство, да и просто хотеть стать долгожителями... Не разумеют, что все эти коттеджи, вся эта их собственность в том виде, как она есть, является, главным образом, функцией дикого капитализма, а не личного труда, что их комфортное проживание не тождественно праву на эту собственность. И что атрофия, в конечном счёте, наступает и от сибаритства, и от бездействия. Всё, выключённое из действия, обречено на вырождение и гибель. О каком долгожительстве тут можно мечтать?

 

Абсолютных истин не бывает: это факт! Так, где же она, эта истина: или в судьбе крестьянки, доживающей свой век со своими мозолистыми, шершавыми от неустанного труда руками, или в судьбе той старушки, что коротает дни в своём чепчике, укутанная в плед, и с неотложкой возле подъезда? Одним уготовила судьба уйти из жизни у домашнего иконостаса, с ликами святых мучеников на нём... Другим – под капельницами, в окружении людей в белых халатах... Каждому да воздастся!