Алексей КУРИЛКО. ПАМЯТНИК ПАМЯТИ. Горько-ироническое размышление

 

Алексей КУРИЛКО

ПАМЯТНИК ПАМЯТИ

Горько-ироническое размышление

 

Вот и мне довелось побывать в Первопрестольной и увидеть, так сказать вживую, памятник Высоцкому. Оба. И тот, что на Страстном бульваре, и более знаменитый, тот, что на могиле. На бульваре вообще тихий ужас. И вроде как поэту в пику. Он же написал: «Не поставят мне памятник в сквере, где-нибудь у Петровских ворот». А мы, дескать, взяли и поставили.

Шучу, конечно. Не назло. От чистого сердца. Пусть стоит с гитарой за спиной, раскинув руки, запрокинув голову вверх… Вроде как небо хочет обнять… Высоцкий в этом памятнике какой-то приплюснутый, страшно некрасивый и, что хуже всего, не совсем адекватный… Ну, поэт, понятно, как бы не от мира сего, небожитель и всё такое… Но кто-кто, а Высоцкий в облаках не летал, в быту был абсолютно вменяемым и в такой странной позе у Петровских ворот бы не стоял, даже злоупотребив… Я знаю, вы мне сейчас начнёте про условность, про особое виденье художника… Мол, живопись, скульптура, музыка – это не предмет для спора… Знаю, согласен. Но памятник мне не понравился. Он смешной. А уж вызывать смех скульптор явно не планировал. И никто в общем не смеётся. Даже не ухмыляется. Но только из уважения к фигуре Высоцкого. Не к этой приземистой фигуре гитариста, а к самому Высоцкому. К всенародно любимому поэту.

Скульпторам не везёт с этим героем. Он никак не хочет выглядеть органично в застывшем материале. Сколько я видел уже этих памятников. Штук восемь. Один другого гаже и смешней.

Хотя бы уже на могилу не ставили чёрт знает что. Уж для такого места должны были постараться.

Я-то на фотографиях видел место его захоронения. Но фото – это одно, а реальность – другое.

Напрасно я не верил фотографиям…

Значит, по поводу памятника Высоцкому на Ваганьковском кладбище, где он обрёл покой. О нём уже много писали. Я вряд ли обладаю способностью увидеть в нём что-то, чего другие до меня не подмечали. Скорее наоборот, мне не дано увидеть того, что в нём видят всякие эстетствующие снобы. Я не увидел ни пронзительного взгляда в будущее, ни напрягшегося всеми мускулами тела, «разрывающего узы политической цензуры». Я, к своему неудовольствию, узрел лишь угрюмую, с едва уловимой усмешкой на губах, покорность перед неминуемой гибелью. Я не уловил духа борьбы, а лишь ощутил какую-то неоспоримую тотальную фатальность образа в целом. Увы, каждому своё. Но ведь я эти смыслы в скульптуру нарочно не вкладывал, я всего лишь пытался разобраться в том, что несёт в себе этот памятник. Уж так я воспринимал то, что запечатлел скульптор, и думаю, я не одинок в подобном восприятии сего «шедевра» работы Рукавишникова. Не важно! Памятник явился мощным катализатором мыслительного процесса, я стал прислушиваться к непрошеным мыслям, связанным исключительно с подаваемым образом уважаемого мною поэта. Результатом этого свободного потока сознания и стало сие (иронично-горькое) эссе с неутешительным выводом.

Но сперва ещё несколько строк о вышеупомянутой скульптуре. Кто-то в восторге от этого памятника, кто-то не очень... Лично меня он донельзя болезненно огорчает. Я склонен скорее примкнуть к тем, кто этот памятник не любит. И не только по эстетическим соображениям. Ведь сей ужасно некрасивый монумент несёт откровенно банальную мысль. Но главное, он также неуместен и с этической точки зрения! Он неудачен и нелеп со всех сторон. Высоцкому в очередной раз безжалостно врезали под дых. И приковали к столбу позора. Стыдливо прикрыв простынкой... И что толку твердить про саван? Или узы цензуры? Про жажду свободы и быстротечность времени, что, кстати, должны были олицетворять эти кони за его спиной, вырывающиеся из гитары. Именно такую трактовку подсовывает нам художник зримых форм. А если мы об этом и не подозревали, и не заметили? Первое впечатление опередит и затмит всякое знание или попытки анализа! И неудивительно, что дети, ещё не разбирающиеся в хитрожопом символизме, первым делом недоумевают: почему дядя в простыне? И я, как разумное дитя, вопрошаю: о чём говорят нам эти – я настаиваю – именно «ржущие», с обезумевшими очами, кони за спиной?

В общем, всё закономерно! Живое укатали в бронзовую пелену!

Только теперь я понимаю, почему в своё время родственники и друзья Высоцкого разделились по поводу надгробия на два лагеря. Вдова и коллеги Высоцкого по Таганке настаивали на «абстрактном» памятнике. Никого пафосного соцреализма. К примеру, кусок сгоревшего метеорита. Как яркий  и явный символ его судьбы. Всё равно ведь образ Высоцкого у каждого свой. Но мачеха и отец Высоцкого заявили, как отрезали: «Пока мы живы, Володя будет, каким он был!».

Так вот каким он был? Печальным Пьеро? Нет, кто-то говорил о едва заметной усмешке… Что-то не могу уловить. Но зато сразу поэта жалко! А ещё вглядитесь в само выражение лица и.о. (исполняющего обязанности) великого барда?  Вроде бы… А нет, ничего больше. Жалко только. (Подозреваешь, что он, как всякий сильный и гордый человек, жалости к себе не потерпел бы. Но мастер изваяния не оставил другого выхода – вот жалко, хоть убей!) Всё это убого, но претенциозно, и от того ещё более убого!

Но ведь большинство в таком диком восторге!

Само собой, тут дело вкуса. Повторно соглашусь, о вкусах не спорят. Но удержаться от субъективных высказываний не могу!

Боги, спуститесь на землю и станьте свидетелями жалкого зрелища! На «пафосомометре», направленном на памятник, стрелка пафоса лихорадочно  дрожит от восторга и гордости, достигнув такой небывало высокой отметки! В последний раз она так дрожала у памятника Зое Космодемьянской в деревне Петрищево. Откровенно говоря, эти памятники поразительно похожи. Что их так роднит? Высочайшая, ничем (кроме простынки, конечно) не прикрытая, «советская» патетика такого зримого и такого откровенного трагизма в тяжёлой судьбе непокорённого героя! Истинного героя, уничтожаемого врагами, но не сломленного. И наконец сама поза «незаслуженно обиженного» героя. А то и «униженного и оскорблённого», тешущего самолюбие плебса величием маленького человека. Прямо обиженный всеми подросток! («Подросток» Достоевского? Хуже!) Кто видит здесь Владимира Высоцкого? Сильного, честного, страстного, мужественного, порой непредсказуемого, импульсивного, часто непокорного, рискового человека и дерзкого художника? По-вашему, это Высоцкий? Я понимаю, что у каждого свой Высоцкий. Но это?.. Почему?! Зачем такой? Мягко выражаясь, жалкий.

Всмотритесь в памятник, подумайте, помолчите... Да! Всего одна минута молчания! И вы обязательно услышите строку из его песни об этом памятнике: «Неужели такой я вам нужен после смерти?». Я вот тоже недоумеваю.

Вам не кажется это каким-то изысканным извращённым садизмом – сотворить памятник таким, каким его не хотел видеть сам поэт? Нет, ну правда, всё это словно латентное издевательство над Высоцким: то, от чего он бежал всю жизнь, совершили с ним после смерти, сузили, как он, кстати, предсказывал всё в том же «Памятнике», согнули, «стесали азиатские скулы», причесали, спеленали, связали по рукам и ногам!.. Стой, не шевелись! Как на расстреле. Под бесстрастным прицелом наших глаз.

Как же так? А гитара его, то есть главный инструмент творчества, не в руках, а уже за спиной... Так, видимо, спокойнее. (Спокойнее кому?) И уж совсем пошлая дурновкусица делать из корпуса гитары Высоцкому нимб. Во как! «Мёртвой хваткой» приковали, как Прометея, чтобы всем стало ясно – герой, мученик, а теперь ещё и святой! Но это же дико и глупо, дорогие мои друзья по разуму. Не идут ему ваши разукрашенные и привычные для таких случаев маски да костюмчики!

Однако хуже памятника и столь же кондово стали ваять и саму память о нём! Начали, где только можно, подчищать, добавлять, ретушировать, кое-что вырезать, кое-где подшивать, лишнее отрубать, сжигать и развеивать. С поэтическим наследием тоже не церемонятся. Издают, продают, комментируют, анализируют, трактуют, перетрактовывают, выворачивают наизнанку и так и эдак, перекраивают как хотят, и уже так поднаторели в этом нехитром деле, что с помощью любой его песни могут при желании доказать что угодно, хоть самое невероятное, а их оппоненты с помощью той же самой песни готовы доказать как раз диаметрально противоположное. И столь же убедительно и успешно! С мёртвым поэтом стало удобно и жить, и работать абсолютно всем!

Нет, я очень доволен, что Высоцкого не забывают. Издают поэтические сборники. Выпустили полное собрание сочинений, академично, с комментариями… Пишутся бесчисленные мемуары, воспоминания…

Книги о Высоцком тоже радуют, хотя и бесят однобокостью, крайностями. Книги о нём делятся на две категории: обеляющие и очерняющие.

Последние всегда оправданно вызывают громкий резонанс, на что подобные авторы и рассчитывали. В очернительных опусах подробно муссируются остренькие темы интимных похождений, пьянства и наркомании.

Но конкуренция в чернухе такая же мощная, как и в священных писаниях жития великомученика Владимира, поэтому авторы изгаляются, как только могут. Когда всё исторически подтверждённое грязное бельё досконально изучено и описано, в ход идут слухи и сплетни, а когда и они переработаны, на помощь приходят домыслы и откровенная клевета. Последняя из такого разряда книга была нафантазирована скандальным щелкопёром, неким Фёдором Раззаковым в соавторстве с каким-то бывшем работником КГБ. Вы полагаете, название – лишь лёгкий маркетинговый ход? Как бы не так! Соавторы всерьёз, хорошо подготовившись, пытаются на четырёхстах страницах доказать, что Владимир Семёнович Высоцкий на протяжении полутора десятков лет был секретным сотрудником комитета государственной безопасности, выполнял разные задачи, собирал и поставлял информацию, получал за это хорошие деньги, имел заслуги, пользовался служебным положением для личных и карьерных целей, входил в элитный список «неприкосновенных» представителей творческой богемы: отсюда, мол, и материальное благополучие, и вседозволенность, и полная свобода перемещений не только внутри огромной страны, но и по всему миру. Этим же объясняется его нежелание эмигрировать за рубеж. А зачем? Ему, дескать, вольготно жилось и свободно дышалось в безвоздушном для других пространстве тоталитарного государства. Само собой, никаких существенных улик и доказательств у этих доморощенных «братьев Гримм» нет, только косвенные: всякие устные свидетельства каких-то работников КГБ, аналитический разбор поступков и речей самого Высоцкого, зашифрованные признания в песнях, устойчивые слухи среди коллег и другие, как писал поэт, «сплетни в виде версий». Короче, казалось бы, идиотический бред и галиматья! А тем не менее издание в несколько десятков тысяч было мгновенно раскуплено публикой. Так же жадно было сметено и прочитано вышедшее на следующий год дополненное новыми «фактами», расширенное и повысившееся в цене новое издание этого сомнительного качества чтива. Бешеная популярность такого рода книг говорит о полном презрении к памяти, и дополнительных аргументов не требует. Что же получается? Отовсюду талдычат о всенародной любви к поэту людей разных профессий и возрастов, об уважении к нему, почитании, о национальной гордости за признанного классика советской эпохи, и в то же самое время бесчисленное множество людей читает откровенные гадости о всенародном любимце. Мне интересно: это нормально для современного социума? К тому же, надо честно признать, себя я из отвратительной крысиной общности не выделяю. Я так же подвержен заражению и гниению в безнравственный век «всеобщей деградации». Это убедительно следует хотя бы из того, что я тоже купил ту дегенеративную книженцию, а профессиональное любопытство не может служить мне достаточным оправданием. О времена, о нравы! Только не подумайте, будто я идеализирую век прошлый. Двадцатое столетие и жившие в нём люди отнюдь не лучше нынешних, но вот заметное измельчание отдельно взятой личности всё-таки наблюдается. Назовите мне ныне живущего человека, чей масштаб личности был бы равен личности академика Сахарова. Дайте прочесть современный роман, который имел бы хоть половину той славы, какая была у «Тихого Дона» или «Мастера и Маргариты». Назовите поэта, чьё влияние на умы и сердца миллионов людей было бы таким же сильным, как у того же Высоцкого. Его концерты собирали стадионы. Такие же многотысячные залы собирали в начале шестидесятых, будучи совсем молодыми, Евтушенко и Вознесенский. Каждый из них в разное время являлся рупором эпохи. Евтушенко мечтал достичь величия Маяковского, который был ярчайшим народным трибуном своей эпохи. Вот таким народным трибуном как минимум на целое десятилетие стал как раз Высоцкий.

Нет, пока что в нашем двадцать первом веке таких титанов не наблюдается. В наше время даже диктаторы гораздо мельче и в запросах, и в поступках.

Само собой, наш век только в самом начале пути. Он совсем ещё подросток. Юный. Наглый. И хриплого баритона Высоцкого уже не слышит, а тот декламирует:

У профессиональных игроков

Любая масть ложится перед червой,

Так век двадцатый – лучший из веков –

Как шлюха, упадёт под двадцать первый.

 

Когда-нибудь и в нашем веке появятся свои герои и боги. А пока их нет, и кажется (кажется, и только-то), что и не родятся вовсе никогда.

Да нет! Погоди! Ведь всё повторяется!

Ох, не знаю…

С чего вдруг так пессимистично? Стареешь, брат, стареешь…

Велик был век. Богат на гениев и злодеев. Но злобный маленький карлик уже подмял под себя великана. И мы, люди двадцать первого века, пинаем, унижаем и безжалостно расправляемся с кумирами прошлого. Их величие, их достижения, их труды и уж тем паче идеалы и идеи для нас ничто. Всё обнажим, раскритикуем, изничтожим, обосрём и забудем. Там всё лживо, убого, смешно и ничтожно. Ну прям как у нас!

Ладно, всё будет хорошо, и всё вернётся на круги своя…

Я думаю, учёные наврали,

Прокол у них в теории, порез:

Развитие идёт не по спирали,

А вкривь и вкось, вразнос, наперерез.

 

Это всё тот же прозорливый Высоцкий. Чья поэзия нам с каждым днём всё менее интересна. Если что и вызывает искренний и жгучий интерес, так это всякие скандальные факты биографии. Закончились факты – давай домыслы. Чернушки подавай!

Хотя! Справедливости ради следует сказать, что помимо двух основных потоков книг о Высоцком, иногда пробивается тоненький ручеёк более-менее адекватной литературы о нём. Авторы этих немногочисленных трудов не очерняют поэта и не возвеличивают, но только из-за того, что они больше озабочены своей собственной персоной. Они вспоминают о встречах с Володей, или с Владимиром Семёновичем, и со страниц книг перед нами предстаёт обаятельный, интересный, глубокий, добрый, щедрый и на удивление прозорливый… автор воспоминаний.

Вот характерный фрагмент такого рода книг.

«Он был бледен и растерян. Сказал, что ему негде ночевать. Я гостеприимно пригласил его к себе. А утром я ему честно сказал:

– Ты губишь себя, Володя. Если так будет продолжаться, то к лету ты сгоришь.

На дворе стояла весна 1980 года. Ему оставалось жить не более трёх месяцев. Ах, почему я его не забрал с собой в Большой Мухасранск, куда уезжал писать свой роман о Бухарине».

Как-то так примерно…

А сколько филологов и лингвистов набросились на тексты поэта и давай их препарировать!

Я недавно глянул в интернете, сколько есть превосходных разборов текста песни «Москва-Одесса». Почти столько же, сколько и безобразных. Но я им отметки ставить не собирался. Смех в другом. У каждого из них своя оригинальная трактовка. Каждый точно знает, что на самом деле хотел сказать автор!

Граждане! Господа! Товарищи! Какого хрена лепить из него раба Эзопа?!

Но меня уже никто не слышит. Они уже сцепились друг с дружкой в смертельном поединке из-за трактовки песни «Охота на волков». Один кричит: «Это он о диссидентах!». Другой возражает: «Батенька, это о гонении на евреев!». Третий шепчет: «Ша! Не орите, это о лихом народе, о тех, кто всегда вне закона». И только женщина не ввязывается в спор, а спокойно пишет диссертацию на тему «Охота на волков: послевоенная жизнь советской интеллигенции».

А два месяца назад был на лекции Дмитрия Быкова – «Высоцкий. Сорок лет спустя». Ох он и попёр на Семёныча! Мол, типичный продукт советской эпохи, и больше сделал для укрепления режима, чем для его разрушения. И стихи, мол, не ахти какие, особенно, говорит, слабые стихи, когда тот не прячется за маску лирического героя, а пишет от себя лично…

И бубнят на разные лады и о конкретно о нём, и о его творчестве… Все кругом специалисты… Ну и обсасывают заодно, где и с кем был бы ныне…

Два раза в год особенно бурно вспоминают. Встречи памяти, конечно. И поют все, кто хочет и как хочет. И опять что-то вспоминают. И славят, конечно. Бубнят чего-то о добровольном сжигании, этаком нарочном, но медленном трусливом самоубийстве. Потому как жить он так не хотел! Не мог и не хотел жить там, так и тогда!..

Возразить всем бубнящим о нём он сам уже не может (да, пожалуй, и не стал бы). Уклониться от гримирующих и разрисовывающих его не в состоянии. И не скрыться от раздевающих и бесстыдно изучающих его! Он не живой! С ним никто не считается! Он уже памятник.

Не стряхнуть мне гранитного мяса

И не вытащить из постамента

Ахиллесову эту пяту,

И железные рёбра каркаса

Мёртво схвачены слоем цемента –

Только судороги по хребту.

 

И нынешняя власть с гранитным изваянием тем паче не считается. Вот-вот и присвоит его окончательно! Это нормально. Будет его прославлять. Громко, публично, с размахом! Славить будет перед телекамерами!

А без свидетелей будет вести себя, как власть привыкла вести себя со своей собственностью, а у неё в собственности всё и все. И поэт не исключение. Тем более мёртвый поэт. Ведь в России мёртвый поэт меньше, чем поэт… «А-ну, тихо тут! Не спорить! Какого решим, такого роста и телосложения будешь! И в какой потребуется позе! Это ты живой мог кобенится, ускользать, исчезать, лавировать, нападать да пихаться…  А теперь стой! Нам решать, как будешь стоять! Возможно, станешь… примером. А лучше, если станешь немым укором… нашим врагам! Нет, петь не будешь. Отпелся, отпился, откололся… Откололся ты от коллектива, мы тебя постараемся обратно к коллективу подколоть… То есть приколоть… В общем, приколотить тебя к нашему народу намертво! Который ты очень любил! Что? Маринку? Нет, народ ты любил! Любил сильнее, чем какую-то французскую бабу. Народ… И родину! Сначала родину, потом народ и только в перерывах немножко любил Марину, но даже в ней ты любил только то, что в ней было исконно русское, а всё французское в ней, и немецкое, и особенно – не дай Бог – американское, ты в ней ненавидел. И любил народ! А мы заставим этот народ любить тебя в ответ! Что говоришь? И так любит народ… А мы заставим любить тебя ещё сильнее! Твой образ заставим любить! Образ серьёзного и неутомимого патриота! Заставим любить образ и тексты! Всё, что прилично у тебя, отольём в бронзе, выставим на всеобщее обозрение и заставим любить и заучивать на память, как Отче наш»! 

Мне такое не мнилось, не снилось,

И считал я, что мне не грозило

Оказаться всех мёртвых мертвей.

Но поверхность на слепке лоснилась,

И могильною скукой сквозило

Из беззубой улыбки моей.

 

«А-ну прекратить пение и хрипы! Никакого пения после отпевания… Гитарку за спинку… А у твоей буйной при жизни, а ныне просто головы образуется от гитары как бы нимб! Тогда будет легче твоё лицо со временем преобразовать в лик. С каким надо выражением на лице! А петь тебе не надо! Ты не так и не то поёшь… Да ещё и хрип этот твой неуместный... Зачем?».

Тишина надо мной раскололась –

Из динамиков хлынули звуки,

С крыш ударил направленный свет.

Мой отчаяньем сорванный голос

Современные средства науки

Превратили в приятный фальцет.

Я немел, в покрывало упрятан.

Все там будем! –

Я орал в то же время кастратом

В уши людям.

 

Его песни теперь поют и популярные звёзды эстрады. И рэперы. И рокеры. И всякие исполнители шансона. Все поют.

Песни ушли в народ. И там многое затерялось и затёрлось. Но без этого никак нельзя. Это жизнь.

Нет, его жизнь закончилась. Началось бессмертие. А у бессмертия свои законы. Тут либо потихоньку отходишь в тень, опускаясь в воды забвения, либо стоишь обнажённый в свету, у всех на виду, стоишь и бронзовеешь, ноги в ступе, над головой – нимб. Таков порядок!

Смех и слёзы! После смерти всё как в жизни! Либо – либо! Вечно толкают делать решительный выбор! И ни шагу назад!

В нимбе он никогда нужды не чувствовал и никогда не хотел и не мог быть святым, поскольку был честным, порой до резкости и жёсткости, свободным и живым, по-настоящему живым. Словом, Высоцкий был самим собой! Стремился быть самим собой настоящим.  Не ангел и не демон, а человек, и тут –  в сторону ироничные нотки! – человек и по совместительству великий автор и исполнитель собственных песен. «Ведь он был гений, как ты да я», – повторю я вслед за пушкинским Моцартом и напомню, воспользовавшись метким довлатовским определением этой редкой породы людей, что гений – всего лишь бессмертный вариант простого человека. Но вариант неповторимый...

Но и уйти забытым, преданным, уйти насовсем… После всех мытарств… Ведь столько сделал! А сколько мог сделать ещё!

Была всенародная любовь при жизни, была! Не было только официального признания. Ни одной книги при жизни, ни одной трансляции концерта, ни одной большой пластинки на родине, ни одной правительственной награды, никакого звания… Официально только запись в трудовой «актёр театра на Таганке»…

Вы скажете, подумаешь, тоже нашёл, из-за чего огорчаться… Всенародная любовь была? Была! Вот и наслаждался бы!

Э-э, ребята, всё не так, всё не так, ребята…

Любовь… Публика – как баба… Любит победителей… А проигравших и неудачников она жалеет, но презирает…

Он работал всегда на разрыв аорты! Но он же знал, что не вечен. Сгинет – и что после него останется? Ну, был, дескать, менестрель с гитарой… Уж он точно знал, как коммунисты умеют вычёркивать ушедших и уже неугодных поэтов, писателей, художников… Вон Бабель чудом вернулся в шестидесятые, а Платонов и Корнилов только аж после падения режима. А скольких вычеркнули бесследно!

Правда, на дворе был двадцатый век. Останутся бобины, плёнки, тексты, фильмы… И просто человеческая память. Авось, не забудут, оценят… Но гений никогда в себе и в силе дара до конца не уверен. Гений всегда сомневается! Он постоянно мечется между манией величия и комплексом неполноценности! И Высоцкий, как истинный Художник, никогда не был чересчур самоуверен. Его тоже тревожили обычные страхи: а если со временем пересмотрят отношение к тому, что я делаю... Скажут, да разве это поэзия… Мне ведь передавали слова того гордеца, который после получения премии вообще стал окончательным полуживым классиком, так вот он, говорят, сказал, что Высоцкий никакой не поэт, а просто настоящий мужик… Поговорить бы с ним по-мужски… Да и эти наши «звёздные шестидесятники» тоже хоть и слушают благосклонно, а всё равно чуть-чуть свысока… И хвалят слегка снисходительно так … Сильно, Володя, сильно! И текст, и ритм пробирает до кости… Текст… Никогда они мои тексты стихами не называют! Сильно, Володя… А между слов многоточие… И в поведении прямо читается: а что, дескать, мы, профессиональные поэты, всегда любили всякую такую самодеятельность…

Такие мысли вполне могли преследовать его, ведь с друзьями он этим делился. И в стихах мелькало:

И мне давали добрые советы,

Чуть свысока похлопав по плечу,

Мои друзья – известные поэты:

Не стоит рифмовать «кричу – торчу».

 

Всё это радости не прибавляло.

А всенародная любовь была.

Были периоды, когда в газетах травили, критиковали, растаптывали…

Но зато всенародная любовь… Вся страна слушает записи… Но сказать, что ты поэт, исполнитель, композитор, писатель, ты не можешь! Нет у тебя никаких на это прав. Официально тебя как автора не существует! Ты даже концерты давать не можешь, ты должен их оформлять исключительно как «Творческий вечер встречи с актёром Высоцким». Зато вся страна слушает записи… Все любят… В театре, правда, второй год большая часть коллег даже не здоровается, носы воротят, за спиной шушукаются… А так все любят… Органы второе дело завели в связи с левыми концертами… Спят и видят тебя на нарах с гитарой!.. Но кроме этих все любят… И кто-то из любви всякий раз на твоём «Мерседесе» шины прокалывает… А родной отец на тебя доносы гэбешникам пишет!.. И мать от тебя устала… И друзья давно ушли, остались только те, кому ещё что-то позарез от тебя нужно, а так бы и они свалили куда подальше… Никому ты – именно ты – не нужен! Только «всему народу» и только с гитарой и в голосе, а иначе… Ох ты Господи Боже!

И не каждый такую славу и любовь способен вынести, верно?

Вокруг меня кликуши голосили:

«В Париж мотает, словно мы в Тюмень.

Пора такого выгнать из России!

Давно пора, видать, начальству лень».

 

Судачили про дачу и зарплату:

Мол, денег прорва, по ночам кую.

Я все отдам – берите без доплаты

Трёхкомнатную камеру мою.

 

Так что тюрьмой уже можно не пугать! Теперь только смертью!

Но и со смертью уже дважды как минимум встречались, плотно так общались, беседовали…

Умирать не спешил. Наркотики, конечно, подгоняли, но и он упирался. Не хотел он умирать. Он любил и жить, и работать…

Но не давали ни жить спокойно, ни работать!

И лопнула во мне терпенья жила,

И я со смертью перешёл на ты.

Она давно возле меня кружила,

Побаивалась только хрипоты.

 

Я от суда скрываться не намерен:

Коль призовут – отвечу на вопрос.

Я до секунд всю жизнь свою измерил

И худо-бедно, но тащил свой воз.

 

Понятно, что всё это ясно как день… И в общем обычная история… И не он первый… Ничто не ново на земле… Это понятно…

«Но другие же так не мучились, –  скажет некто весь в белом. –  И так себя не губили, как он!».

Ну, опять начинается! Я им одно, они мне другое!

Сколько там книг уже о Высоцком написано? Десятки? Сотни? Тысячи? Уважаемые авторы книг о Высоцком, глубокопочитаемые высоцковеды и так, временно присоединившиеся, позвольте пару слов!

Вы рожаете эти книги на известную тему без зачатия, самолично печатая своими руками, которые больше и девать некуда. Скажите! А кому хорошо от этих книг? Рядовым читателям? Я вас умоляю! Не льстите своему сомнительному дару! Поклонникам и любителям его творчества? Да они уже этим сыты по горло! К тому же они любят его творчество, а не ваше. Кому? Его родным и близким? Тоже нет, вы у них этим их хлеб отбираете! Кому же? Ему? Уж кому-кому, а ему точно до вашей писанины дела нет! По большому счёту, лучше всего от вашей писанины вам! И руки заняли, и мозг хоть частично задействовали, и время убили, и способности свои показали, и бабло за свой труд получили. Так поблагодарите того, кто вас кормит! А то только хаять умеете и рассуждать авторитетно, правильно он поступил или неправильно, имел право или не имел, сам виноват в своей судьбе или другие виноваты… И тому подобная лабуда.

«Так что, – скажет некто в чёрном и на каблуках, так что, только тебе можно о нём писать?».

 Да нет, милые, всем можно! Только будьте людьми!

И пишите честно. И думайте, прежде чем писать. Не повторяйте глупости за другими. Не клевещите. Не сплетничайте. Не умничайте. Не увлекайтесь. Не очерняейте, не обеляйте… 

И не отвлекайтесь, как это постоянно делаю я.

Пишите от души. И рисуйте от души. Ваяйте! Снимайте! Записывайте! От души! Без расчёта поразить или срубить побольше!
         И наконец кто-то в золотом уточнит: «А мы же хотим популяризовать! И приобщать! И вызывать любовь! И хотим, чтобы было красиво, познавательно и увлекательно».

Это сколько угодно! Популяризуйте, увлекайте, приобщайте… А что касается любви… Окститесь, дорогие хорошо оплачиваемые мифотворцы! Мы его любим и без вас. Вы только коробите чувства живых безвкусно и отвратительно спетой «Аллилуйей»!  Высоцкий весь этот цирк предвидел заранее!  И пока был жив, высмеивал беспощадно. Его нет, и нам придётся высмеивать самим и эти претенциозные монументы, и фантастические мемуары двух сотен самых лучших и близких друзей, и аляповатые, масскультные, острохудожественные фильмы с обсасыванием  скандальных подробностей его зависимости... Возможно, у мифосеятелей благие цели, но средства низкопробные. Пусть память о нём будет достойна масштаба его личности и дарования. Нельзя отдавать забвению его стихи, песни, фильмы, биографию, но и нельзя насильно навязывать его школьникам, предлагая написать сочинение о Высоцком с уже одобренным министерством образования названием «Мой самый любимый русский поэт двадцатого века». А если у какого-нибудь школьника Владимир Семёнович не самый любимый поэт, а лишь один из любимых? А если кому-то он вообще не нравится? Так что – этот школьник будет предан остракизму? Ату его! Будем гнать его на выстрел, пока он, побывав в шкуре загнанного зверя, которого окружили и обложили красными флажками, не полюбит, прочувствовав силу и точность метафор, всем сердцем песню «Охота на волков»? Мы знаем, как вы умеете насаждать всюду любовь к умершим гениям! Любовь насаждается усиленно вплоть до тайного сопротивления, а то и ненависти! Если говорить о совковой системе образования при всех её однозначно имеющихся плюсах, то я из-за насильственного втюхивания без надежды на компромисс лет до восемнадцати имел стойкую аллергию на Шолохова, Горького, Некрасова и Маяковского. Слава богам, лично я, несмотря на бездарно навязываемую нам обязательную любовь к вышеназванным, а равно и к другим достойным титанам литературы, зародившуюся и с каждым годом школы крепнувшую антипатию преодолел и открыл путь к моему сердцу для их творчества. Но не все столь упрямы и самодостаточны! (О, заодно и себя по дороге к уже всеми замеченной невдалеке морали похвалил со свойственными мне прямотой и редко ложной скромностью!) Коротко говоря, умерили бы вы все – и друзья, и враги, и читатели с почитателями, и ругатели да хвалители, и завистники как с, так и без хулителей  – свой неуёмный пыл в привычных спорах «без сна и покоя» с так глубоко за пазуху припрятанной пристрастностью, что аж реально забыта, и попробовали бы просто объяснить другому человеку, отчего, почему или за что лично вы любите (или не любите), уважаете (или не уважаете), помните (ну или не хотите даже вспоминать) Высоцкого. И тогда, если вы это честно проделаете, вы вдруг осознаете, что говорите о себе, о том, что вы любите, уважаете, поощряете, цените, ищете в себе. А знаете, почему так? Потому что всю свою творческую жизнь он писал и пел именно о нас. О людях. Плохих. Хороших. Трусливых. Храбрых. Честных. Лживых. Сильных. Слабых. О разных людях. И о разном в людях. О человеке. Который такой разный.

К чему я это? Да всё к тому же. Неудачный памятник. Но хоть такой… «Скажи ещё спасибо, что…» помнят и чтут. Он заслуживает и памяти... и почёта... и уважения... и любви! Искренней. А не искусственно выращенной за счёт истины.

И помните! Всё самое главное он о себе уже сказал и объяснил. Своим творчеством.

Все, кто ведёт себя с ним, как обычно живые ведут себя с мёртвыми, помните, герои, боги и поэты не умирают. Проявите уважение. Поэт не умер. Он обрёл бессмертие!

Дайте звук, пожалуйста! Пусть Высоцкий закончит нашу затянувшуюся беседу.

И, улыбаясь, мне ломали крылья,

Мой хрип порой похожим был на вой,

И я немел от боли и бессилья

И лишь шептал: «Спасибо, что живой».