Алексей ГУБАРЕВ 
Алексей ГУБАРЕВ
ЛИШЬ БЫ ПРОХА ВЕЧНО ПЕЛ
ЗРЯ Я НЕ ГРЕШИЛ
Ну и что с того, что упустил.
Что не смог словить за хвост удачу.
Надо мною пошло сброд шутил,
Зная – не способен я на сдачу.
Зная, что безвольная душа
Не ударит во грехи людские.
Что пустым карманом ни шиша
Не купить мне благости мирские.
И за это, ненавидя вас,
Вас – плюющих в тех, кто много слабже,
Я молил: – Прости, прости их, Спас,
Благоденствия глупцам пославши!
И взамен награды не просил,
Не просил себе от них покоя.
Так впустую жизнь и колесил,
Растеряв бесследно прожитое.
Жаль, конечно, жаль, что упустил.
Что не смог словить за хвост удачу.
Может быть, и зря я не грешил,
Может, оттого и горько плачу?
К Е.С.
Долго тайное под сердцем тлело.
А вчера нежданно случай свёл;
Ошибался, что тобой болел я.
Не жалею, что другой увёл.
Ты с тех пор ничуть не изменилась.
Не сменил и я на женщин взгляд.
Просто, много нового родилось.
Заиграла жизнь на новый лад.
В этом новом ты совсем другая.
Глупым неприметен твой порок.
Только, осторожный взор читая,
С ветки тень греха спугнуть я смог.
Слушал сердце… Ждал, что колыхнётся…
Но напрасно… Нет внутри огня.
Видно, ртуть во мне случайно льётся,
Видно, душу облекла броня.
И унёсся в прошлое с надеждой
Растревожить долгие мечты.
Но как будто бы разверзлась между
Нами бездна чёрной пустоты.
Был ли я тобой в ушедшем ранен,
Исцелён ли в этот горький час;
Затянула дымка чувства рано,
Развело невидимое нас.
Отболело то, что не болело.
Отрыдала без слезы тоска.
Ах, зачем немую песню пел я?
Ах, зачем ненужное искал?
Знай, что сердце тайным сладко млело.
Знай, что опьянённый этим брёл.
Только ошибался, что болел я,
И жалею, что напрасно цвёл.
Вышел срок… Уж больше не обманет
Обмелевший омут карих глаз,
Как отметину не нанести на грани,
Если гвоздь царапает алмаз.
И теперь, как одинокий тополь,
Сбросив на ветру усохший лист,
Буду голой веткой небо трогать,
И ронять оставшиеся вниз.
ОБМАНУЛА ОСЕНЬ
Загорелся березняк на взгорке,
Отжигая плачущую синь.
Разлился полыни цвет прогорклый
Под тоскливый вой дворовых псин.
Тощий бок покажет редко месяц,
Пьяно шляясь в чахлых облаках.
Словно бисером струя из-под навеса,
Бледный след оставит в далеках.
Обманула… Обманула осень…
Пламенью не тронула лица.
Бесшабашный ветер с клёнов сносит
Шапки золотого колдовства.
Обманула, обманула, обманула…
Сердце пеленой обволокла…
Отцвела, видать, любовь… Минула…
И печаль у сердца прилегла.
Сыплет брызги лжи костёр обмана.
Лижут небо языки осин.
Мы с тобой расстались, как ни странно,
А пожалуй, не было причин.
Значит, виновата только осень
И ее бездушное враньё.
Траура печать на очи бросив,
Над душою кружит вороньё.
Ты ушла… И я тебя оставил…
Молча… Молча, будто никогда
Ангел нам сердца огнём не плавил,
Не сжигал ночами нас дотла.
Обманула… Обманула осень…
Всё зажгла. Не тронула лица,
Оттого, что ветер с кленов сбросил
Шапки золотого плутовства.
ПОМИНАЛЬНЫЕ СВЕЧИ
Может быть, ошибся синий вечер,
Опоив вином закатный час,
Только набросал зачем-то свечи
Месяц по речным волнам для нас.
То ль прощальный освятить молебен
Вздумал, брося свет на аналой.
То ли, облаком порезавшись на небе,
Вдруг просыпал жемчуг золотой.
Ну откуда евнуху о чьих-то
Было бы утерях разузнать?
Пас бы молча звёздное монисто,
Чем в чужое хитрый нос совать.
Нем горбун, а зрение на зависть.
Да и слух что надо, не отнять.
Как бы эту гадину расплавить?
Чем бы неуёмного унять?
И стою… И от тебя такой же
С нетерпением озлобленности жду.
Сам не верю, но надеюсь всё же,
Что вдвоём, случись чего, – ко дну.
Не помогут в том ни зло, ни кара.
Смысла нет кого-то обвинять.
Это мы друг друга обокрали
И не пожелали возвращать.
Не ошибся этот синий вечер,
Спеленав разлукой пьяный час.
Поминальные рассыпал свечи
Месяц по хмельным волнам о нас.
АМЭЯ-ТЯН
В белой вазе пурпурная роза,
Затуманено тюлем окно,
У тахты нераскрытая проза,
Свет разбросан в углах травяно.
Печь трескучая тихо гундосит,
В крыше ветер гудит заводно.
И душа покаяния просит,
И в бокале уснуло вино.
Колыхнул память май непогодный,
В тот случайный, безумный приезд;
Твой жакет по-восточному модный
И дождя беспардонный протест.
Жгла углём золотистых миндалин.
Ветвью тонкою гнула свой стан.
Поцелуями сердце изжалив,
Ты шептала мне: – Амэя-тян.
Будто дождь среди жаркого лета,
Миг прохлады даруя цветам,
Ты исчезла, как он незаметно,
Жар недолгий оставив устам.
В белой вазе пурпурная роза –
Русь и Азия слиты в одно.
Ни к чему эти сладкие грёзы
Пусть в бокале прокиснет вино.
ТАК БЫВАЕТ
Так бывает, все мы покидаем,
Вырастая, сердцу милый дом
И в далекой стороне скучаем
Об ушедшем самом дорогом.
О налитом колосе пшеницы,
О лугах родимой стороны
И сочащей по стволу живице
Придорожной кряжистой сосны.
А ещё скучаем бесконечно
О бесценных маминых руках
И желаем жизни ей навечно,
Разбредясь в бездушных городах.
Так бывает, все мы покидаем,
Беззаботный, светлый уголок.
А проснувшись, тяжело вздыхаем,
Обживая собственный порог.
Скроет даль родную деревушку,
Но в душе оставит тёплый след
У реки задумчивой избушка,
И весны черёмуховый плед.
Срок придёт и выросшие дети
Выпорхнут из нашего гнезда,
И осевши в недоступье где-то
Будут навещать нас иногда.
Нас оставят, как и мы когда-то,
Растеряв душевное тепло,
Распахнули настежь жизни врата
И безмолвно встали на крыло.
Так бывает, все мы покидаем,
Вырастая, сердцу милый дом,
Но в далекой стороне скучаем
Об уснувшем самом дорогом.
КОЛДУН
Где бурелом как верный пёс
Охрану тайн чудесных нёс,
И безымянной речки плёс
В дожди шипит от мутных слёз,
Да солнцу радуясь, утёс
В улыбке скалит жёлтый лёсс,
Средь искоряженных берёз
Дом, почерневший, в землю врос.
Здесь вход от странника стерёг,
С времён древнейших оберёг;
Медвежий выбеленный череп,
Страша, вступившего на берег
Нечистых сил и колдовства,
Висел над дверью в этот склеп.
Был взор его глазниц нелеп,
Как в пустоши румяный хлеб,
Иль копьеносец, если слеп.
Уж спал пополуденный зной,
И солнце скрылось за горой.
Вот старый филин ухнул жутко,
А ворон огрызнулся будто.
В смятенье, к дому сам не свой,
Нарушив дьявольский покой,
Давно нехоженой тропой
Прибрёл охотник молодой.
И дверь скрыпучую открыв,
Одной рукой чело прикрыв,
В другую верный нож вложив,
Не ведая, что будет дале,
Но в любопытственном запале,
Страшась внезапности всё пуще,
Вступил под полог жуткой кущи.
И вырвался внезапный крик
Увиденному в этот миг:
В глаза охотнику смотрел
Обросший, сказочный старик.
В мерцании одной лучины
Над переносицей морщины
Свились как нити паутины.
Блестели серебром седины,
Сплетясь в змеиные пружины.
Медово-жёлтый страшный взор
Был проницателен и скор.
Всевластием лучился лик,
Настолько старец был велик.
Вдруг расступилась злая темень.
В цвету привиделись холмы
Напоминающие пламень,
Но, полыхнув, распались в камень.
Степь, прежде бархатная ткань,
Вмиг разлохматилась во рвань.
Вот дева мчится словно лань.
Глаза её грехом полны,
А формы девицы хмельны.
Хватает юношу за длань
И тащит, тащит в глухомань.
И помыслы её дурны.
Тяжёлый давит плечи груз.
Охотник молод, но не трус,
И страхом не затронув струн
Души младой Испуг-певун
Понять охотнику дал, лгун:
Над ним бесчинствует колдун.
Свеча беснуется как шельма,
Перед глазами чьи-то бельма…
И тут в него вцепилась ведьма.
Сгустилась снова полутьма.
Но распахнулась дверь сама
И… стаяла как дым тюрьма.
А в лунных отблесках тропа
К опушке прежней увела.
Охотник выбрался из леса,
Над памятью парит завеса,
Лишь дивом воспалённый ум
Печатает: – Колдун… Колдун…
НАБЕЖАЛА ОСЕНЬ
Набежала осень в поле русское,
Зрелью налила колосья хлебные,
Остудила ветром речку узкую,
Звонницей играя песнь хвалебную.
Обрядила рощу жёлтой блузою,
Пламенем зажгла осины бледные,
Озарила церковь голопузую
Светлыми крестами благолепными.
В деревнях пахнула медовухою,
Лес одела в проседи небрежные,
В темноте трещала, жутко ухала,
Филином пугая тишь безгрешную.
Косовище с окосью натруженным
Лета дожидать в сарай упрятала,
Сарафаном с золотистым кружевом
Зацепилась и дождём заплакала.
КРУЖИЛ ВОРОН
По безмолвной жёлтой степи
Ветр ковыль волною клонит,
Кружит ворон в сером небе,
Глазом сверху зорко смотрит
И, хрипя, ругает громко
Вражье рыцарское войско.
Блещут кованые латы
Сталью. Мертвенно трепещут
На знамёнах супостата
Две Горгоны в колесницах
Да кресты на красном поле,
Словно трещины в зарницах.
Гордый герцог озирает
Дали русские и птицу,
И с ухмылкой понужает
Молодую кобылицу.
Властью светит твёрдый взор
И несёт беду, разор.
Час летит, за ним другой.
Солнца шар, упав, дугой
Розовой за холм катится.
Горизонта нить зарделась,
Как лучина разгорелась
Зернью алой, рассыпной.
Вдруг вояка поднял руку,
В перстне полыхнул закат,
Тем, давая войску знать,
Мол, пора остановиться,
Возвести шатры и спать.
Войско пешится с коней.
Лязг железа, скрежет, гул
(То ль базар, то ли аул).
Замаячили костры.
В непогодье средь степи
Взмыли свечками шатры.
С темнотой угомонилось,
Тишина укрыла стан.
Переклик лишь часовых
Изредка нет-нет и эхом
Пронесётся над травой,
Да луна блеснёт меж туч
Над равниною степной,
Где река тихонько плещет,
И камыш едва щебечет.
Пред рассветом часовые
Проигравши бой со сном
Полегли в мечтах ничком.
Только русский князь не спит.
С ратью в балке он сокрыт,
Что степной рекою тихой
Рождена. Дождь каплет, хмарь,
Конь тревогой обуян;
То всхрапнет, то крупом дёрнет,
То копытом бьёт Буян.
Ждёт знаменья государь.
Рать притихшая молчит,
Слух щекочет скрытный шаг.
Свой ли? Иль коварный враг?
Чу-у-у! Дозорный?
Тишина…
Всё ж дозорный!..
Что-то бойко шепчет князю.
Вот и посвет из-под туч.
Вестью радостной обнесся
Русский полк. Зашебуршало.
Долгий час ещё проходит.
Рать волнуется: – Пора?
Или ожиданье зря?
Или бледная луна принесёт
Погибель?.. А?..
Воевода непреклонен.
Ждёт, чтоб занялась заря.
Вот край солнца объявился,
Русский стяг над степью взвился.
И по солнцу брань мужская
Птицей смерти понеслась…
Средь поваленной полыни
Чужеродный шлем измят,
Панцирь чей-то в землю вмят.
В небе, чистом как сапфир,
Коршун хищный заскользил.
Клёкот льётся в тишине.
Это падальщик бездушный
Мёртвых криком поминает,
К пиру братьев зазывает…
У реки в степи бескрайней
Непокорных русских мест
Пал воитель чужестранный,
Обронив бесславно крест.
ОДИНОКИЙ КУРГАН
Здесь нет села и нет посёлка
Лишь слышен вой степного волка,
Здесь коршун вьётся над убитым,
Легко здесь сгинуть, быть забытым.
Полынью степь в полон взята,
Ковыль, как будто клочья шерсти.
Пропавший проклял здесь места,
Здесь дух гуляет чёрной смерти.
Здесь, где маслины обозначив
Лагутника извив крутой,
Луч солнца ласков, но обманчив,
Роднится с траурной чертой.
Здесь у землицы нет осколка,
Где горизонт степи Донской
Шалфей, тысячелистник, смолка
Бы не украсили собой.
Здесь шампиньоны встанут вдруг
В октябрь – месяц непогодный,
В манящий, жуткий ведьмин круг
И танец водят хороводный.
Здесь в половодье Дон широкий
Питает пресною водой
Курган могильный одинокий
Под путеводной звездой.
А в том загадочном кургане,
Упрятанном от глаз людских,
Прах Князя в каменном кармане
Давно здесь на века утих.
Он, за сожжённые деревни
И за пленение селян,
Из Лыбедь-града в эти плавни
Рать славную привёл славян.
И растворился ворог в степи,
Не устояв пред силой той,
Но подлые сготовил крепи
Враг хитрый с чёрною душой.
В честь силы Князя богатырской
На откуп шлёт ему дары,
Средь них восточная девица
Необычайной красоты.
Глаза, что уголь, волос – смоль
Во взгляде слёзы, даже боль…
Уста как сахар, гибкий стан,
Не устоять, коль славой пьян!
Объятия с девицей хмельны,
Князь русский в своих ласках рьян
И руки воина сильны,
Но в сердце девицы изъян.
Душа её как ночь в ненастье,
А девичья рука тверда.
Беда тому, кто с ней! Несчастье.
Она воинственна, горда.
Её любовь не мёд – кинжал,
Смертельный яд налит в бокал.
Вино, в нём вех и чемерица
И перестало сердце биться.
Так сгинул славный победитель,
Найдя в земле свою обитель.
Так ум встревожил тот далёкий,
Курган могильный, одинокий.
ТЕПЕРЬ ДАВНО НЕ ПИШУТ ПИСЕМ…
Теперь давно не пишут писем…
Луна, красуясь в темноте,
Стекает патокой по листьям.
Всё спит… Не спится только мне.
Давно. Давно не пишут писем.
А я не смог пера сдержать,
И мчит оно орловской рысью,
Стараясь сердце обогнать.
Ты рассмеёшься, прочитавши
Далеких грёз никчёмный блик,
И выбросишь, надменно смявши,
Чужой души безмолвный крик.
Прости за путанные мысли,
За так негладкие слова,
Которыми я плохо выстлал
Дорогу к тайне волшебства.
Ах, если б довелось поэтом,
Или рассказчиком… А то,
Пишу, как думаю при этом.
Хоть буду и казним за то.
И не оставит строк корявых
Мечта несбыточная след,
Как отблеск в локонах кудрявых
Их не принудит обгореть.
Пусть и давно не пишут писем,
Я напишу. Мне – всё одно;
Больное сердце скачет рысью,
Стегая чувствами перо.
ПРЕД ЗАРЁЮ КРАСНОЙ
Не к тебе ль, зазнобе,
По росе липучей
Крадучись пугливо
Под седой луной,
В кандалах озноба,
Обожжён крапивой,
Я петлял колючей,
Буйною травой?
От тебя ль, желанной,
В злобе окаянной,
Изодрав рубаху,
Плелся я долой?
От тебя ли, милой,
Кудри разлохматив,
Ветер оголтелый
Гнал меня домой?
Не к тебе ль, красивой,
С расписным букетом
Полевых соцветий
И немой мольбой,
Через палисадник
Тропкою игривой
Я, в окно со скрипом,
Залезал порой?
От тебя ль медовой,
От шальной, бедовой,
Опьянённый жаром,
Глупый и смешной,
Пред зарёю красной
Под луной пытливой
Я, такой счастливый,
Убегал домой?
УХВАТИЛА ТУЧКА
Ухватила тучка золотую нить,
К подолу оборку стала ею шить.
По бурлящей речке золотая пыль,
И твоя улыбка – розовая ширь.
Синих глаз озёра – глубока любовь,
На носу веснушки, разговор не нов.
Поцелуем вкусным захмелеет взор,
Ты со мною рядом, остальное вздор.
Сердца стук, дыханье, будто сажа прядь…
Рыжий и смуглянка, только не разнять.
Не разнять как тучку с золотым лучом.
Нет на них управы, всё им нипочём.
ТИХО ВЫ НЕПРИВЕТНОМ УГОЛКЕ
Тихо в неприветном уголке.
В копани водица дождевая,
А в тенистом и сыром колке
Переспела ягода лесная.
Пономарь на звоннице – ручей
Серебристым стоном умывает,
Ты ничья и я давно ничей,
Пагуба любовь одолевает.
Леса тёмно-синяя кайма
И полян расстеленная камка…
Отчего же нету мне житья –
Веретье на сердце, а не манка.
То ли растоптать, то ли предать
Пустоцвет любви недогорелой.
Или может нагло чьё-то взять,
В жлобстве утопая оголтелом?
На душе темно – ни то ни сё,
Судороги на тяжёлом вздохе,
Как бы вот забросить это всё
И напиться, чтобы стало плохо.
Тихо в неприветном уголке.
В копани водица дождевая,
А в тенистом и сыром колке
Опадает ягода лесная.
ИГРУН
– Закадычный друг, гармоха,
От чего не рвёшь меха?
Али пьян хозяин Проха,
Аль случилася бяда?
– От того, мой друг, приснула,
Что хозяина мово
Позавчёра рогом ткнула
Животина под ребро.
И ляжит игрун на полке;
Смежил очи, посярел.
Дохтур, влезши на двуколку,
Обсказал – своё, мол, спел.
Тольки дохтуру не верю,
Жду, что Прошка ввечеру
Как-нибудь оздоровеет,
Не поддавшися нутру.
На ноге меня приладит,
Кнопки ласково прижмёт,
Словно девицу облапит
И меха на всю рванёт.
И заплачу я от счастья,
Что хозяин оживел.
Песней разгоню несчастья,
Лишь бы Проха вечно пел.
– Ну так верь в удачу, Хромка,
Жди хозяина свово,
Разливай напевы звонко
И не слухай никаво.