Платон БЕСЕДИН. ТОЧКА СБОРКИ РУССКОГО ЛОГОСА или КРЫМ В РОССИИ. Беседует Владимир Бондаренко

 

Платон БЕСЕДИН

ТОЧКА СБОРКИ РУССКОГО ЛОГОСА или КРЫМ В РОССИИ

Беседовал Владимир Бондаренко

 

Владимир Бондаренко: Платон, как вы считаете, стал ли уже Крым окончательно российским, или брожение идёт и среди крымчан?

Платон Беседин: Это процесс завершившийся, если мы говорим про умонастроения. Крым в России – и это уже навсегда, таково было дыхание судьбы, волеизъявление крымчан, выкованное в горнилах их сердец, если угодно. И российские особенности постепенно интегрируются на полуостров. Как это часто бывает, первыми идут неприятности и проблемы; хорошее проникает медленнее, и это тоже создаёт свой особый контекст. Другой вопрос, что Крым во многом и был российским. Чисто экономически даже. Крым в основном держался на российских инвестициях. Если же говорить о ментальности, метафизике, филогенетике, то Крым всегда был русским. И хотелось бы, чтобы к Российской Федерации данное свойство – в цивилизационном, идентичностном смысле – так же было применимо. Крым всегда был, есть и будет точкой сборки русского логоса, засечным камнем и форпостом русской культуры, русской цивилизации.

 

В.Б.: У меня возникло ощущение, что именно сейчас Крым и на самом деле стал островом, отгороженным и от российской экономики, и от российской культуры. Василий Аксёнов выглядит пророком. А как ведёт себя крымский Аксёнов?

П.Б.: Да, с экономикой – беда, есть такое. И причина тут во внешних проблемах – санкциях и прочем тяжком наследии, но фокус в том, что и есть причины внутренние – это странная кадровая политика, воровство, коррупция и свои собственные диверсанты. Ведь тень на Крым – это тень на Путина. Поэтому и в Крыму, и на материке, как мы говорим о России, делают всё, чтобы ситуацию усугубить, извратить. Таковы подпольные, подковёрные методы борьбы.

А вот насчёт культуры не соглашусь. То, что случилось с Крымом, чудо бескровного воссоединения – это, прежде всего, следствие действия русской культуры, русского логоса в хилиастической традиции преображения действительности через некий живой идеал, сакральный образ. Культура держала Крым в России, несмотря ни на что не отрывала его.

Касательно Сергея Валерьевича Аксёнова. Я незнаком с ним лично. Так что ответить не могу. Но есть ощущение, что он старается, но желания явно не совпадают с возможностями.

 

В.Б.: Меня поразило, почему в Крыму нигде нет ни банкоматов, ни просто оплаты по карте, если человек приехал в отпуск не с наличкой (а кто сейчас везёт с собой крупные суммы денег наличкой?), то ему придётся туго. Почему здесь нет ни отделений Сбербанка, ни других ведущих российских банков? Значит, Крым не Россия? Интересно, а как тут Путин обналичивал свою карту?

П.Б.: Насколько я знаю, зарплату Владимир Владимирович хранит в банке «Россия», а он у нас есть – так что всё нормально. Вообще банкоматов, на самом деле, хватает. Просто банков немного, и всё это такие себе искусственно созданные структуры. Но опять же вопрос санкций и личного патриотизма.

А крупные банки, в том числе и упомянутый вами Сбербанк, просто побоялись санкций, а потом не зашли на полуостров. Они струсили. Для них, да, Крым – не Россия. Но давайте поставим вопрос иначе: что в принципе для них есть Россия? Дойная корова, площадка для наживы – вот и всё. Здесь, в Крыму, новые смыслы проступают с особенной чёткостью.

 

В.Б.: Отмечу и другое, в Крыму нет ни лукойловских заправок, ни Роснефти. Значит, Крым не Россия?

П.Б.: Нет-нет, они есть.

 

В.Б.: Я думаю, Крым может стать индикатором русскости, через который надо пропускать всю нашу культуру, все кинофестивали, книжные выставки, литературные форумы. У нас полная свобода, но те, кто отказывается ехать в Крым, не могут претендовать на государственные гранты и дотации. Разве не так?

П.Б.: Абсолютно верно! Несмотря на то, что Крым многонационален, он есть форпост русской цивилизации. Здесь, что называется, русский дух. И причаститься им надо. Через культуру становишься русским, и вот нам крайне важны на полуострове конкретные инициативы.

Насчёт грантов. Я вне этой системы. Но, по-моему, всё же их дают частенько не только «крымнашистам», а даже и наоборот, скажем так.

В декабре мы, кстати, задумали провести в Севастополе фестиваль русской словесности «Литературный равелин». И под него – конкурс. Этот фестиваль призван легитимизировать Севастополь через культурную инициативу, проложить магистраль между Крымом и Россией. Круглые столы, мастер-классы, чтения, лекции – всё это будет в программе «Литературного равелина». Необходимо продолжать колоссальные крымские культурные традиции. Севастополь, Крым – это точка сборки русского логоса, и здесь весной 2014 года пробудилась русская мечта, она явила себя. От русской идеи к русской мечте – вот тот путь, который должна пройти Россия. Это, если угодно, её новая идеология, хоть мы и страна официально без идеологии. Поэтому «Литературный равелин» – это камень в храме русской мечты.

 

В.Б.: Новый литературный нобелиат Светлана Алексиевич негодует по поводу оккупации Крыма, её бесит «Крымнаш», а как крымчане относятся к этой нобелиатке?

П.Б.: Светлану Александровну, похоже, в принципе напрягают любые действия России, только если та ни берёт под козырёк Западу. Стоит проявить волю, высказаться – и тут как тут обвинители.

Мне, конечно, трудно говорить за всех крымчан. Знаю, что были и сильно недовольные, именно в социальных сетях – в крымских группах так костерили её, будь здоров. Это глупо, конечно – скатываться на подобное. Но были и те, наверное, кто очень радовался за русский язык. Она ведь на русском языке пишет. Но думаю, большинство крымчан не слишком задумывалось над данным аспектом своей жизни.

Что до меня, то скажу так – это политизированная премия не по литературе. Алексиевич – большой автор, блестящий журналист, но там, где начинается создание миров, своих, а не пересказ чужих – там у неё проблемы. И если ей давать премию, то по журналистике, например. Но это вопросы не к Алексиевич, а к тем, кто премию это давал. Понятно, что это ещё один выпад против России, но так было, есть и, к несчастью, видимо, будет.

Да, и ещё одно. О разговорах вроде – это же русский писатель премию получил, радоваться, мол, нужно. Да, пишет Светлана Александровна на русском, но не в русской традиции, ни в коем разе. Она ей чужда. Сама Алексиевич обижается, когда её называют русским писателем.

 

В.Б.: Как чувствуют себя в Крыму местные писатели? Думаю, надо бы провести в Крыму пленум Союза писателей России, проехаться с выступлениями по городам Крыма.

П.Б.: Пожалуй, так же неуютно, как и большинство писателей на территории постсоветского пространства. Время такое – не писательское, хотя писатель сегодня, если глубже копнуть, необходим обществу, как первичный пункт по выживанию, по спасению. В перечне необходимых аспектов бытия он идёт в первых рядах. Надеюсь, скоро эта необходимость кристаллизуется в конкретику.

С писателями же крымскими такая шутка: они долгое время были между Россией и Украиной. Двойственность отразилась на них, безусловно. Их не принимали ни там, ни здесь – опять же островное мышление. И это также повлияло на разрыв, который в Крыму есть между красивым большим прошлым и весьма скудным, пустоватым настоящим. Сколько Крым дал России известных писателей за последние двадцать лет? При этом есть таланты, есть самобытность, как говорили когда-то. Крыму есть что дать России. И обратное тоже верно. Но пока – мост только в планах. Я сейчас не только о физике, нет, но и о метафизике, безусловно.

Преодолевать данный разрыв надо, в том числе и вот за счёт таких инициатив, да. Выступления, чтения – всё это в копилку реставрации крымского храма русской культуры. К тому же крымские авторы очень закупорены. Они абсолютно островное мышление, по большей части, и их личность, их персона находится, похоже, в центре мироздания.

 

В.Б.: Как идёт крымская блокада?

П.Б.: Это, конечно, лучше на границе спрашивать, но отсюда, кажется, что она, несмотря на свою кажущуюся логичность, упускает один важный момент: крымчане ведь не за колбасой шли, не за материальными благами или не сугубо за ними. Это было нечто более глубинное, а потому данная блокада в итоге своём безрезультатна. Да, она бьёт по ценам, взвинчивает их, будут и другие проблемы, у нас ведь всё сообщение с Украиной, но сути это не изменит.

Другой вопрос, что власти крымской не надо нагловато лгать, исполняя себе дежурные дифирамбы, а наконец-таки объяснить крымчанам, что всё-таки они, люди власти, собираются делать, как планируют преодолевать трудности и проблемы, которые будут, несомненно, только нарастать. Пока разговоров только о том, как некрасиво поступает Украина. Но разве кто-то ждал иного?

 

В.Б.: Мне местные крымчане говорили, что хоть и ухудшилось сейчас их благосостояние, резко подскочили цены, снизились пенсии, но они всё равно рады возвращению в Россию, будут привыкать к российским условиям жизни.

П.Б.: Тут, наверное, дело не только в говорящем, но и в слушающем тоже, верно? Но полагаю, да, в целом – это может быть так. Другой вопрос, что подобное мутное стекло социально-экономических проблем может заслонить сияние русской мечты в конечном итоге, если всё будет продолжаться так, как идёт. Мне, знаете, сейчас менее всего хочется жалиться и стонать, как всё плохо. Во-первых, потому что в стране в принципе сейчас нелегко. Во всей стране. А во-вторых, сам я ожидал чего-то похожего, и выбор мой был не за конфету послаще и не за батон позолотистее. Так и у многих крымчан, да. Но желудок диктует свои требования, так или иначе. И я вижу, в какой жуткой задавленности существуют сейчас люди. К проблемам украинским – они ведь никуда не ушли! – добавились проблемы российские. Двойной удар, так сказать. И это заслуживает спокойного, вдумчивого, без истерик обсуждения – иначе мы рискуем получить куда более неприятные вещи. Поверьте, я знаю, о чём говорю, потому что с точностью предсказал события в Украине.

Так вот, в этой ситуации жутко раздражает, что пока люди терпят трудности, крымские власть имущие, сговорившись с бывшими представителями «Партии регионов», а также с крохоборами на материке, делают хорошие деньги, отгрызая то, что при Украине не отгрызли. Они ведь все с тех, незалежных, времён в кабинетах сидят. И это, конечно, отвратно.

 

В.Б.: Я понимаю, многие крымчане из коррупционной Украины хотели вернуться в советский Крым, а вернулись в криминально-коррупционную Россию, может быть, Крым и может стать зачинщиком общей российской чистки от коррупции?

П.Б.: Вы блестяще сформулировали главную крымскую повестку дня на сегодня! Да, мечтали сделать камбэк в СССР, а попали во что-то ванильно-мазутное, но ведь были в Крыму и те, кто прекрасно понимал ещё тогда, зимой-осенью прошлого года, во что вступают. Но всё равно они шли на баррикады. Шли, чтобы бороться, чтобы отстаивать Родину. Крым дал колоссальный энергетический посыл России. Сможет страна его векторизировать – и она станет той, какой была задумана. От русской идее к русской мечте и обратно. Не сможет – что ж, жалкая судьба.

Но я всё же думаю, что сможет. Таков замысел, таково промышление. И как раз идеализм по-крымски может быть главной движущей силой на этом судьбоносном для всех цивилизаций пути. Мне сильно не нравится нынешнее патриотическое движение – по большей части это люди при деньгах и на деньгах; они любят Родину профессионально, каков толк от них? Про либералов и говорить нечего. Понятно, вся эта градация весьма условна, но тем не менее. Так вот идеалисты, идеалисты действенные, преображающие реальность, могут и должны стать новой движущей силой России. Я уверен в этом. Я сам один из них.

 

В.Б.: Наглядный пример: Дом творчества писателей «Коктебель» именно за последние два года был разворован окончательно, перегородили разворованные участки на десятки клеток с высоченными заборами, настроили десятки отелей, увы, Российский и Международный Литфонды даже и не попытались вернуть писательское имущество.

П.Б.: А какая беда творится с крымской «Ясной поляной» в Гаспре, где жил Лев Толстой! Десять месяцев жил и работал над повестью «Хаджи-Мурат». Там, в поместье, был организован его музей, а позже, после войны Второй Мировой, открыли санаторий матери и ребёнка. Остальная территория поместья – парк, шикарный парк, спускающийся зеленью к морю. При Украине всё это уничтожили, застроили коттеджами. Была надежда, что изменится положение дел в России – нет, застройка продолжается. Какая мерзость! Я писал об этом в прессу, писал президенту. Разные писатели подписали обращение по спасению «Ясной поляны» в Гаспре. Письмо вместе с моими статьями и материалами дела было передано Владимиру Толстому. И… тишина! А вот в самой «Ясной поляне» – шум. Застройка продолжается.

 

В.Б.: Как идут дела с вашим романом «Учитель»? Как вы его соотносите с жизнью русского Крыма?

П.Б.: Сейчас выйдет переиздание первого тома. «Учитель» ведь – тетралогия. Первый том с подзаголовком «Роман перемен» вышел в Украине и попал во все крупнейшие российские премии. Символично. И ваша роль, Владимир Григорьевич, как и моя благодарность вам, тут огромна. Однако в России «Учитель» не продавался. Был запрещён. А в Украине его запретили недавно, когда глава Союза писателей написал на меня донос. Жуткая практика! Я стерплю, но крайне обидно за издательство – оно во многом образцовое, на мой взгляд. Так что пришло время переиздать первый том в России, чтобы читатели могли свободно приобретать его.

Второй том я пишу сейчас. Многое мешает. Но пишу. И слава Богу.

Касательно соотнесения с Крымом. Первый том как раз таки о жизни семнадцатилетнего парня в начале нулевых на полуострове. Плюс там серьёзная ретроспектива в девяностые. Это своего рода альтернативная история Крыма, слепок и реальности, и сознания того времени. Данная книга крайне важна для понимания основы, базы событий Крымской весны. Тем важнее, что роман замыслен и написан до эпохальных событий.

 

В.Б.: Ваш круг литературного общения? Кто из писателей вам близок? Что вы думаете о современной литературе?

П.Б.: Скажу так: я интересуюсь всеми писателями как читатель максимально. К тому же я ещё и редактор отдела прозы в журнале «Лиterraтура», так что по долгу службы положено. Да и без чтения – для меня беда. Я читатель, страстный читатель! Круг общения различен, но я из тех, наверное, кто предпочитает общаться с друзьями детства, юности. Мне с ними более комфортно, чем с литераторами. От литераторов – мне интересны их книги. Для продвижения, конечно, такая позиция – крах. Тусовка литературная – штука ужасно запаянная, замкнутая, законтаченная литераторами на самих же себя. Я, знаете, угадываю 80% лонг-листов, шорт-листов в премиях. Знаю, кто за кого голосует. По дружбе – как это говорят.

Что думаю о современной литературе? Русской литературе? Она, как и наша жизнь, подверглась ломке, в неё постарались привнести ценности, чуждые и ей, и русскому человеку в принципе. Это во многом такой себе суррогат западной прозы, причём, не лучшего образца, довольно кастрированный, поверхностный. Нет глубины, нет человека, и главное – в современной русской литературе по большей части нет Бога. Не потому, что его выдавливают, как было при атеизме, нет, но потому, что большинство нынешних авторов просто не способно его увидеть. От этого происходит обмельчание, а дальше – пародия на западную прозу. В общем, да, всё как в нашей повседневности. Нет глубины, нет цельности.

И нет литературного процесса – вот что тоже страшно. Уничтожен институт критики, полностью, при смерти институт редакторства – шаляй-валяй по всем фронтам. При этом работает жутчайшая корпоративная машина, которая через премии, рейтинги навязывает читателю определённых авторов, определённый сорт литературы. А читатель эту дрянь – главным образом – читать не хочет. Тогда думают: ага, мы же не скажем, что это дрянь, – скажем лучше, читатель, мол, исчез, и точка, нет читателя. Но люди читают. Фокус в том, что читают они классику. И видят в ней колоссальный масштаб. Та литература, как и страна, – гигантские тектонические платформы. И это не маркер, не очарованность именами – за Толстого, Чехова, Лескова, Достоевского, Трифонова, Маканина, Проханова, Искандера, Шолохова и многих других прежде всего говорят их произведения. Текст, который кровоточит и воскрешает до сих пор, хотя написан десятки, сотни лет назад.

 

В.Б.: Россия и Украина, что будет дальше?

П.Б.: Будет война. Её не избежать. Это очевидно. Она, собственно, уже идёт. Война нового типа, нового класса. В информационном, политическом, экономическом, идеологическом и, конечно же, метафизическом пространстве. Донбасс, который то затухает, то вспыхивает вновь – это фактическое выражение брани. Как и Сирия. Вообще ситуация между Россией и Украиной – это из разряда семейных историй. Неслучайны ведь все эти разговоры о братских народах, а нигде не достигается такого градуса напряжения, ненависти даже, как в семье. Брат идёт на брата, убивает его в поле, супруги за секунду приходят в состояние бешенства друг от друга – всё это есть, и тут важно, чтобы хотя бы одна из сторон конфликта не подтаскивала вязанки дров к пылающему костру. К тому же вся эта история осложнена тем, что в основе её – филогенетические, скажем так, причины, змии древнего мира проснулись и терзают два братских народа: в украинце есть то, чего нет в русском, и наоборот – то есть, они как бы дополняют друг друга, лишний раз подтверждая, что Создатель замыслил их единство. Я согласен с нашим великим пророком, мистиком: само мироздание декларирует наше единство, нашу обязанность быть вместе. Не получится? Ну что ж, тогда будет совсем дурно, совсем тяжело, а, возможно, и ничего не будет в принципе.

 

В.Б.: Доходит ли газета «Завтра» до Крыма? Что в ней интересно?

П.Б.: С газетой «Завтра» у меня, кстати, был совершенно чудесный эпизод в жизни. Я возил гуманитарную помощь в Донбасс. Это регулярная практика, но в тот раз мы застряли. Семь дней на границе. Я никакой. А стояли мы в небольшом городке Куйбышево Ростовской области. И вот я иду в его центр, сам город крохотный, вижу газетный ларёк – их раньше приятно называли «Союзпечатью» – и, подойдя, понимаю, что в нём главным образом продают «Завтра». Оно и только оно. Нечто невероятное просто! Уж не знаю, как так получилось. Я купил, наверное, выпусков пять и читал, перезаряжаясь. Это была реальная помощь тогда, реальная сила.

В Крыму «Завтра» есть. И читатель, покупая её, взыскует правды. Собственно, русский читатель всегда взыскует правды, а в Крыму, ещё и в наши дни, особенно.

 

В.Б.: Сможет ли Крым стать образцовым регионом России? И что для этого надо сделать?

П.Б.: Ох, тут можно, конечно, писать диссертацию, отвечая на данный вопрос. Ну или проект, как минимум, подавать его на президентский грант – и будет нам счастье. Если очень коротко, то думаю, начать фактическое приращение Крымом надо с анализа прошлых ошибок. И своих собственных, российских, и украинских. Не наступать на те же грабли. Необходима кадровая политика, близкая к идеальной. Искать синтез людей, приглашённых с материка, и местных, но не «старой гвардии», а людей новых, идеалистов, подлинных патриотов, готовых работать, искать, развиваться. Поверьте, здесь таких хватает. Мосты необходимо строить. И физические, и метафизические. Я сейчас не только о мостах в Россию, но и во весь остальной мир, а не отгораживаться, не замыкаться, как это происходит сейчас. Нащупывать точки силы Крыма. Я уверен, что это должна быть выставка патриотических достижений.

Касательно образцовости. Если уж Крым не сможет, то кто тогда? Ведь он теперь не просто ещё один регион, но символ новой России, и он, несомненно, должен быть образцовым.

 

В.Б.: Какая идея может сблизить и объединить все народы Крыма? Есть ли опасность национальной междоусобицы?

П.Б.: Русская мечта, о которой я говорил. Она симфонична, она включает в себя разные народы, разные религии, но позволяет им, обогащаясь за счёт друг друга, сосуществовать вместе. Мы же вот говорим постоянно, ну или слышим, о толерантности, да? Но ведь сами являем идеальный пример в данной области. Где ещё есть столько народов, столько народностей, культур, языков? Россия огромна, разнообразна – широчайший спектр, и мы живём вместе в одной стране. В Крым же эту идею надо интегрировать, учитывая тот заряд, что дал полуостров всей стране. И в основе должна лежать, конечно же, правда. Как истина и как справедливость.

Можно сказать, мол, что за общие слова, да? Но это не так. Крым доказал в прошлом году, что действие правды реально, оно преображает мир вокруг.

 

В.Б.: Кого бы вы могли назвать героями Крыма? Что происходит с Чалым?

П.Б.: Каждого. Это правда. Я не скажу за весь Крым, но Севастополь во время Крымской весны бурлил. Я видел не просто блеск в глазах, но сияние. Эти люди шли к великой мечте, к великой цели. Кровь их предков говорила в них. Сама земля питала их. Это было колоссальное по своему масштабу, по своему энергетическому выплеску событие. Его невозможно забыть. Мы все стали свидетелями чуда. И сейчас, несмотря на трудности, неопределённость, люди достойнейшим образом встречают их, ведут себя, являя подлинное мужество. Все они – герои.

С Чалым что происходит? Хороший вопрос. Он выполняет свою работу, он продолжает оставаться символом революции, он достойнейший человек. Уверен, его роль в Крымской весне огромна, для Севастополя – первостепенна. Но сейчас, к сожалению, контекст изменился, нужны люди несколько иного типа. Алексей Михайлович не смог встроиться в него. И я думаю, что тут не столько его вина, сколько той матрицы, которая существует вокруг него. Он, полагаю, немного растерян от того, куда попал. Но это, опять же, вопрос решаемый, преодолимый.

 

В.Б.: Считаете ли вы себя крымским, украинским или русским писателем? И почему?

П.Б.: Русским, конечно. Во мне – русская кровь. Я инспирирован великой русской культурой. Но и Украина, безусловно, мне не чужая. Она обогатила, развила меня. Я обожаю украинский язык, обожаю настоящую Украину. Эту землю свободы. Крым и Севастополь – это моя малая Родина. Я люблю всем сердцем эти святые места. Места силы. Знаете, мне ведь безумно повезло: я жил в Севастополе и в Киеве – в двух городах, которые имеют колоссальнейшее значение для русской культуры, русской цивилизации, если угодно. Это две точки сборки. Думаю, в этом есть и особый смысл, и особый знак. Потом, в сущности, крымский, украинский, русский писатель – это всё часть одного, часть единого пространства, часть одной Родины.

Но русский писатель – это особый контекст, особый смысл. Не так много на планете мировых литератур, как и цивилизаций, культур. Так вот, русская литература – одна из них, системообразующих. Русское слово – один из китов, на которых возвышается мировой, вселенский логос. И, называя себя русским писателем, стараясь соответствовать данному статусу, званию, я, конечно, веду магистраль к великому прошлому, формируя достойное настоящее и стараясь создать правильное будущее. Я апеллирую к великим писателям и прошу у них совета, благословения – вот что значит для меня быть русским писателем, частью величайшей русской литературы. Это вызывает во мне особый трепет, но в то же время даёт колоссальную силу, питая и оберегая меня.