Павел РЫКОВ 
Павел РЫКОВ
У ЭПОХИ ОБМАНЧИВЫЙ ПРОФИЛЬ
Из новой книги «Излом»
* * *
У эпохи обманчивый профиль.
Но не станем поспешно судить,
Даже если за хлебные крохи
Полагается кровью платить.
Кто сказал, что цена неподъёмна?
Разве медь не равна серебру!
Меднозвонны сосновые брёвна
На сибирском, калёном ветру.
И с улыбкой – никак не иначе –
Покоряясь хуле и вражде,
Я молился, взыскуя и плача,
На медальные лики вождей.
На такие не русские лица…
Их глаза с вожделеньем глядят,
Как тебя, Православья столица,
Откуют, отсерпят, отзвездят…
Веру предков предав и покинув,
Рукотворным внимая богам,
Стражду я, будто в древности Иов,
На терзанья Нечистому дан.
* * *
Можно ублажать себя: «Знать, не судьба».
Но зажмуриваться, как в детстве,
не получается…
Нет, мой друг!
Копают не под картошечку погреба –
Русское погребается.
А могильщики пьяны ли,
нанюхались ли – не разобрать.
И хотя работают, охая да со стонами,
Однако землицы умудрились немало
перевыкопать-накопать.
Ишь, какими высится терриконами!
А назовёшь гробокопателями,
завопят: «Не тронь!
Не смей посягать на святую свободу копания!»
И снова, поплевав на ладонь,
Могильничают, не тая задора,
умения и старания.
ГЕРОИНОВАЯ БАЛЛАДА
– Ты не спишь, мой мальчик! Что ты услыхал?
– Белый конь прекрасный полем проскакал.
Серебром подкован, трензель золотой...
Он сверкает глазом и зовёт с собой.
– То не конь, мой мальчик, то туман и мгла.
То земля сырая в гости позвала.
– Нет, мой конь осёдлан и узда крепка,
Кованые шпоры рвут коню бока.
Не неволь, не надо, коли конь позвал...
И умчался мальчик. И во мгле пропал.
Стелятся туманы, мгла сильней, сильней.
Не слышны копыта призрачных коней.
РАБ
Минутной славы раб,
Рад хоть чему-нибудь:
Пустейшей из наград,
Пришпиленной на грудь.
Вручают, уколов,
За то, за сё, за всё,
За то, что был таков –
Ослейший из ослов.
За то, что без конца
Волок чужую кладь,
За толику сенца,
Да в спину матом: «…дь»!
А угодил в кювет –
Подмоги не проси!
Семь бед – один ответ:
По-рыбьи голоси.
И лыбься, будто рад
Клепать, лудить, паять.
Кандальный блеск наград,
Сквозь слёзы прославлять.
ИЗЛОМ
Дело вполне обычное;
Рассядемся за столом,
Выпьем. Да не поём.
Сядем, молчмя, набычимся…
Излом!
Ладили по-хорошему.
Да обернулось злом –
Неиствовал костолом –
Эко людей накрошено…
Излом!
Русская ты раскоряка –
В лавке посудной слон.
Ставшие ремеслом
Брань да по пьяни драка.
Излом!
Что нам? Пойдём, покаемся,
Грянем да об пол лбом –
Так, чтобы пыль столбом!
И… за ножом потянемся.
Излом!
ГАРМОНОЧИКИ
Каждому – по стиху,
как по краюхе.
Крупной солью посолони
да чесночиной натри.
У эпохи,
вскормленной на затирухе,
Простонародные вкусы,
что там ни говори
И как её ни кляни.
Там,
как им кажется,
в небесах
эстетствуют педерасты
А здесь – бабы по-прежнему
ломом долбают лёд.
Чтобы депутат, не поскальзываясь
на контрастах,
Валом валил за народ.
А народ, сидючи в плацкартном,
залупит яичко
И покатит
мимо призраков деревень,
Под завывание певички,
Разносящей по вагонному радио
рифмованную дребедень,
Потому что возвышенное не идет
за наличку.
Но утром
рельсы уткнутся в пригорок.
И это – конечная.
Дальше путь просто некуда класть.
Здесь только старики
да начальник-ворог,
Словно колодезный ворот,
наматывает на себя бесконечную власть.
Тут уж пир горой
да беседы за жизнь,
Да огурчики,
да шанежки,
да грибочки,
Да рюмочка,
да с настоечкой – пей, не тужи!
Да Степан Егорыч с трёхрядкой –
для вас, дражайшие гостечечки!
И в русском (пока ещё) доме –
только держись:
«Гармонь моя! Гармоночики!
Золоченые да уголочики!»
Да только немощен голос;
не достигает и до огородной межи.
РАЗГОВОР СО ВСТРЕЧНЫМ
– Куда дорога, брат?
– А в никуда.
– Как в никуда? Ополоумел, что ли!
Там мост стоял…
– Теперь бежит вода.
А дальше сплошь непаханое поле.
– Но Божий храм? Но старое село?
Иконы намолённые… А школа?
– Упразднена. Детей не наросло.
– Рожать тут бабы разучились что ли?
– А где ты видел баб? Где мужики,
Что до подола бабьего охочи?
Ты помнишь раньше: поле, огоньки,
А ныне непроглядны стали ночи.
Ах, милый, милый! Русское село
Сдано на откуп ветру да бурьяну.
Вот почему детей не наросло,
Вот почему в угареполупьяном
Куражась, кочевряжась да бранясь
Всё прогуляли, всё пустили дымом…
На грейдере под ветром стынет грязь.
– Как жить, скажи! Как жить в краю родимом?
Ответ искать? Но как его найти,
Когда тут ни проехать, ни пройти!
ПРИВОКЗАЛЬНАЯ МЕЛОДИЯ
У привокзального буфета,
Где всяк заезжий сыт да пьян,
С утра до ночи в это лето
Рвет воздух надвое баян.
А баянист – он знает дело!
По мелочам не мельтешит.
Играет не за ради тела,
А для спасения души.
Он голову к баяну склонит,
Вразмах рукою поведет.
А то – сожмет баян в ладонях,
Как будто женщину берет.
Он кнопки пальцами ласкает,
Он нежен, зная наперед,
Что музыка то зарыдает
То засмеется, то замрет,
То вдруг задышит часто, жарко
Да так, что жара не унять.
И ничего тогда не жалко
За эту музыку отдать.
А баянист махнет рукою:
– Да что вы, братцы! Это ль труд!
Сейчас бы водочки – не скрою!
Да передышку в пять минут.
А то, что в кепку налетело,
В ту, что у ног моих лежит,
Так это, братцы, не для тела,
А для спасения души.
А для души отказа нету –
Все остальное ни к чему!
И посылают из буфета
В награду стопочку ему.
И пусть кудлат он и похмелен,
И бестолково говорлив –
Не будет Господом затерян
Его заливистый мотив.
И там, в нездешнем измереньи,
Где музыкой пронизан свет,
Ему даровано прощенье
И избавление от бед
За то, что он играл, старался,
За то, что во хмелю чудил.
Что он души людской касался
И хоть на миг её будил.
* * *
Полночный вагон электрички.
Накурено – вешай топор.
При отблеске вспыхнувшей спички
О жизни идет разговор.
Философ вагонный, пропойца
Вдруг вымолвит, тронув усы:
– Не жди, не проси и не бойся.
Не бойся, не жди, не проси.
Сказал и как будто отрезал
И спрятал отрезавший нож.
Противу такого железа
Не сразу в ответный пойдешь.
Ты скажешь себе: «Успокойся
Да в память навек занеси:
Не жди, не проси и не бойся.
Не бойся, не жди, не проси».
Кто вымолвил средь бурелома
Не ради словца, но судьбы,
Когда семена – от соломы
И прямо под корень – дубы?
Такое завидное свойство –
Словечком гульнуть по Руси:
– Не жди, не проси и не бойся.
Не бойся, не жди, не проси.
Почуяв спиною облаву,
От воя погони устав,
Прошепчет, упав, бедолага,
К неведомым силам воззвав:
«В дороге, в тюрьме, среди войска
Свой крест со смиреньем неси.
Не жди, не проси и не бойся,
Не бойся, не жди, не проси».
На стыках вагон громыхает.
Цигарка, дыханью вослед,
То вспыхнет, а то остывает.
Молчит философски сосед.
Ты тоже у стенки пристройся,
Горчайшего дыма вкуси.
Не жди, не проси и не бойся.
Не бойся, не жди, не проси.
ДВОР
Двор, где я вырос, не помнит меня.
Новые люди, чужая родня.
Двери, засовы, замок-интеграл.
В детстве задач я таких не решал.
Пить захотелось – в окно постучишь.
Спросит соседка: «Чё хочешь, малыш?»
Выпил воды и опять ко двору
Вместе доигрывать нашу игру.
Вовчик, Наташа, Серёнька, Колёк,
Двор наш теперь, словно небо, далёк.
Улица та же, и дом наш стоит,
Солнце закатное в окнах горит.
Только незнаемый нами народ
Входит-выходит из арки ворот.
Станем ли строго мы Время судить,
Память в напрасной тоске бередить?
ТОВАРИЩ ВОЙНА
Из чеченской тетради
Товарищ Война, посидим, помолчим,
Из кружки допьём да по дну постучим.
Мы прожили день, начинается ночь,
Мы скажем себе: «Ничего не пророчь».
Мы скажем себе: «У кавказских высот
Пусть каждый из кружки солдатской допьёт.
За прожитый день, за сверканье вершин
За то, что в ауле поет муэдзин,
За хлебную корку, за злые слова,
За то, что седа у тебя голова.
За то, что Всевышний не прячет лица
И кружку позволил допить до конца».
* * *
Ни чина, ни хвальбы,
Ни пушечной пальбы
У Времени не требуй понапрасну.
Всё это суета. Но может, ночью ясной,
Когда на нет сойдёт весёлая гульба,
Вдруг кто-то вскинется: – а видно, не судьба
Ему средь нас сидеть. А было бы прекрасно
Стакан налить, вполголоса запеть…
Ах, сука – жизнь! Ах, эта сука смерть! –
И согласятся бражники, что сказанное верно
И снова замолчат. А над рекою, мерно
Колёсами стуча по гулкому мосту,
Прокатит поезд, взрезав темноту.
* * *
Ты, несомненно, права: шутки давно не ко времени,
Как не ко времени исчисленье заслуг и грехов.
Время сегодня незнаемым чем-то беременно.
Жаль только, мало рождается слов для стихов.
Вспомнишь ли, сколько листов перепорчено начерно!
Набело переписать – не достаёт ни желанья, ни сил.
Да и зачем? Если проще сказать затаённое матерно,
А за благозвучье сегодня никто ни гроша не платил.
Слышишь, талдычат? Послушаешь и обхохочешься.
Нет языка. Остаётся E-MAIL да дыра – интернет.
Видно, настала пора и сбывается чьё-то пророчество:
Тьма впереди. Безъязыкого времени нет.
* * *
Стена крепка, когда охрана –
Гранит. Хранит и день, и ночь.
Вперяет очи неустанно,
Чтоб было сволочи невмочь
Ни укусить, ни покуситься,
Чтоб злое не умыслил тать,
И в небеса, чтоб даже птицы
Без спроса не могли взлетать.
Но сколько бы ни караулил,
Штыки наставив, караул,
Не остановят штык и пули
Звучащий днём и ночью гул.
Нет, не подспудные стенанья,
Не всхлипы: «Боже, боже мой».
Ты слышишь лавы клокотанье
Там, под истерзанной землёй.
Прорвётся ли она сквозь своды?
Взметнёт ли пламя до небес?
Заскачет ли среди народа
В плаще кроваво-чёрном бес?
Кто знает верные ответы?..
Властитель за Стеной всхрапнул.
И от пронзающего ветра
Носы попрятал караул.
НЕНУЖНЫЕ ДЕТИ
Ненужные дети… Россия!
Какою ты щедрой была:
Могилы в Белграде, Софии
И в Сент-Женевьев де Буа.
Немыслимо, сколько народа
Во все закоулки земли…
Одних увезли пароходы,
Другие по шпалам ушли.
Под звук пролетарского рыка
Да грохот чекистской стрельбы
Сикорский ушёл и Зворыкин,
От лютой спасаясь судьбы.
И в праздник пресветлый, и в будни,
Во все окаянные дни
Вослед за Шаляпиным – Бунин…
Гони их, Россия, гони!
А детоньки, что без призора?
Кто смог избежать топора?
За крепким, высоким забором
Живи, подрастай детвора.
В мороз, без одежды: – В повозку!
Что? Ёжитесь, сучьи сыны,
Кулацкие вы подголоски!..
Крестьянское сердце страны.
……………………………
И ныне, как в годы иные,
Нам детский вопрос – не вопрос.
Прекрасное утро России
Уходит в развес и вразнос.
– Вы, дети немилые, знайте –
Напутствуют, слов не тая –
Езжайте, езжайте, езжайте.
Спешите в иные края.
Там реки, текущие мёдом,
Там Кола фонтанами бьёт.
Свободна там даже Свобода.
Хлебайте! Хлебайте её!
Один лишь заступник у Бога
Молитвою детской своей.
Услышь нас в небесных чертогах,
Царевич! Малыш! Алексей!
ДУРКА
Дурка, поломойка, замарашка,
В придорожном, дрянненьком кафе
Пред тобою на груди рубашку
Рвёт заезжий, крепко подшофе.
Нараспах: о жизни и о всяком,
О достатке, что ему не впрок.
И на пальце, в кулачище сжатом,
Перстень, как в яичнице желток.
Где-то он властитель, и в могилу
Без лопаты может закопать.
А не без слабинки… Замутило –
Надо малость душу опростать.
А она? Зачем ему такая!
Ей ли глупой рассуждать о ком…
На столе, уже совсем пустая,
Фляжка с иноземным ярлыком.
Так он завершает день прожитый.
За дверями дождь трамбует двор.
И везет его домой на джипе
Персональный сторож и шофер.
Завтра он её не вспомнит вовсе.
Помнить дуру – этакая блажь –
Если снова завертелись оси
Механизма купли и продаж.
А она для пола воду греет,
Отскребает по сортирам грязь,
И, вздохнув по-бабьи, пожалеет
Жизнь его, что так не задалась.
* * *
У базара речь да разноречье
В стеганый укутаны халат.
Ах, кишмиш, урюк, халва, рахат,
Ах, лукум, лиловый лук в придачу
Да зеленый, цвета жизни чай!
Покупай! Торговцу шли удачу…
В воздухе как будто невзначай
Сладкий дух предгорий Алатоо –
Яблоки! Сиянье золотого,
Красного неукротима ярь!
Даже от рождения слепого
Ослепляет эта киноварь.
А торговец свой товар покажет,
Над плодами денежкой помашет
И смиренно выдохнет: «Рахмат».
Азия! Твой стеганый халат,
Азия! Твои шелка в разводьях,
Столь похожие на миражи…
Азия! О чем молчишь? Скажи!
Но сверкнув в уральском мелководье,
Выкатилась дынею луна…
Значит, наступает час вина.
Девочка, киргизочка-тростинка
Нам кумган с водою подает
И в ладони наши воду льет
Ломкой струйкой.
Лунною тропинкой
К нам с небес нисходит благодать
Муэдзин навзрыд кричит молитву,
Чтобы и неверный мог узнать:
Сам Всевышний вышел на ловитву;
Он везде: среди земных плодов,
Среди слов, среди речений
Средь небесных, призрачных течений,
Что влекут прохладу облаков
Над пустыней жажды и мучений.
Наливай же, девочка полнее!
У вина удел, увы, таков:
Быть утехою для дураков.
А для тех, кто чуточку умнее,
Быть словами, что сказал Пророк.
Он сказал: «Ужель Творец Небесный
Равен тем, кто сотворить не смог
Твердь земную, солнце иль глоток
Этого вина, чей вкус прелестный
Нас вознес в полуночный зенит
В час, когда базар восточный спит!».
УРАЛЬСКАЯ БАНЯ
Т.В.
Стоит баня на задах.
Утопает во снегах.
А над банною трубой
Дым упругий, молодой.
Всем на зависть дым – торчком –
Не своротишь нипочём!
В печке банной – хрусть да хрясь;
Два полена, распаляясь,
Бок железный баку лижут:
– Закипай же! Ну же! Ты же,
Бестолковая вода.
Что ты медлишь, как всегда!
А в углу, в дубовой шайке
Два зелёных попрошайки:
– Ливани! Плесни! Поддай!
Дай же жару! Дай же, дай!
Ж-жах! С настойкой травяной
Ярый! Спорый! Озорной
Пар! Ах, Боженька ты, Боже!
По ушам, ноздрям, по коже
Прямо в душу хлынул зной!
Пар духмяный. Дух Святой!
А теперь, моя царица.
Соизволь поворотиться:
По плечам да по спине
Дай поразгуляться мне.
Не наотмашь, а тихонько,
Исподволь сперва, легонько.
А потом вразмах, вразмах
Словно два крыла в руках.
Банный лист прилип к спине –
До чего ты люба мне!
Двери настежь – и в сугроб.
Хорошо! Помилуй Бог!
И в предбанник. Там потом
Может быть, и отдохнём…
А за банным за оконцем
В чёрный лес садится солнце.
И на крышу возлегла
Лютая ночная мгла.
Ну, и пусть себе лютует,
Злобствует напропалую.
Нам ли горевать о том,
Коли дым стоит столбом.