Валерий СДОБНЯКОВ. ГОСПОДЬ ВСЕМ ХОЧЕТ СПАСЕНИЯ. О книгах о. Евгения (Юшкова)

 

Валерий СДОБНЯКОВ

ГОСПОДЬ ВСЕМ ХОЧЕТ СПАСЕНИЯ

О книгах о. Евгения (Юшкова)

 

Уже само название первой книги о. Евгения Юшкова одновременно несло в себе и нечто поэтическое, и предполагало духовную, внутреннюю созерцательность, и настраивало на глубокое осмысление пройденного жизненного пути. Название выглядело внешне незатейливо – «Моё поле». Но это если не брать во внимание того, что автор книги священник, если не знать, что он один из целого рода священников Юшковых, отдавших свои жизни служению Богу, преданному пастырству в Русской Православной Церкви.

Мне эта книга попала в руки в 2000-м году. Не помню точно, но, кажется, это случилось на Пасху. Священник Владимир Чугунов показал мне её и порекомендовал непременно прочитать. Я быстро пролистал маленький томик, обложка которого была обтянута зелёным коленкором, и по нему золотыми буквами выведено название книги и имя автора. Форзац украшала фотография милого букетика из засохших полевых цветов и трав. На второй странице воспроизведено факсимиле благословения митрополита Нижегородского и Арзамасского Николая (Кутепова). Внутри книги тексты иллюстрировались семейными фотографиями, рисунками автора (о. Евгений закончил Горьковское художественное училище, принимал участие в реставрации многих православных храмов), фотопортретами известных священников (о. Григорий Долбунов, игумен Исайя, о. Николай Юшков). Книга как бы дышала спокойствием, сосредоточенностью, уважением к читателям. Она напоминала внешне опрятный, внутри ухоженный дом, в который, несмотря на то, что хозяева тебе не известны, непременно хочется войти.

Когда же я углубился в чтение, то уже не смог оторваться от текста, пока не дочитал до конца последнюю 220-ю страницу книги. Мирный, любящий дух обитал внутри её.

Всё – будь то дневниковые записи («Васильсурск. Летняя дача», «Из записных книжек разных лет»), воспоминания о близких людях («Отцу в годовщину смерти», «Грешник», «Отец Григорий», «Старец», «Борис Николаевич»), проповеди («О покаянии», «О молитве», «У креста»), беседы православного священника («Поднимите взор ваш в высь», «Откуда же пришёл Христос?», «Иди и не греши», «Путь света и жертвы») – было написано просто, доступно, без придуманных литературных изысков, но с любящим и сострадающим сердцем. После этой книги имя священника Евгения Юшкова стало для меня почти родным, хотя я ни разу в жизни его не видел, не бывал на его службах, не разговаривал с батюшкой.

Но повидаться, конечно, хотелось. И потому, когда один из знакомых писателей мне предложил переправиться на теплоходике на другой берег Волги, в город Бор, чтобы там, в местном краеведческом музее, посмотреть только что открывшуюся выставку картин отца Евгения, я, не раздумывая, с радостью согласился.

Мы встретились.

Батюшка – невысокий, худощавый, в очках, но сама доброжелательность и отзывчивость – провёл нас по своей выставке, многое рассказал, а в завершение вручил каждому в подарок по альбому «В Той стране», где были напечатаны материалы и о родословной семьи Юшковых, и репродукции картин о. Евгения, и его рисунки (всё больше опять же портреты родных и близких), и фотографии друзей-художников (ещё молодых, полных сил и творческих замыслов), с многими из которых к тому времени (Виктором Тырдановым, Николаем Мидовым, Евгением Юсовым, Альбертом Данилиным) я уже тоже был знаком.

Ощущение праздника от той встречи и по сию пору живёт в моём сердце. Хотя отца Евгения куда-то срочно звали, его торопили ехать на какую-то требу, так что наговориться вдоволь нам не удалось.

Кстати, ничего не изменилось и сейчас, восемь лет спустя, – батюшка всё в таких же непрерывных заботах, хлопотах, спешке – везде его ждут люди. И ведь все в большинстве своём страждущие. Мало кто с радостью-то.

Подаренный альбом уже какой-то незримой нитью меня с ним связал. Юшков отчего-то стал мне ближе, родней, что ли.

Я множество раз за прошедшие годы пролистывал этот альбом с доброй дарственной надписью от автора на титульном листе. Я разглядывал репродукции картин, фотографии, читал проповеди и заметки священника. Книга продолжала жить вместе со мной, неотделимо от меня. И это было странно, потому что в ней рассказывалось о судьбах чужих для меня, незнакомых людях. Но все мы в этой жизни, как видно, незримо связаны, все родня во Христе, все братья и сёстры. И искренние переживания одного из братьев странной, непостижимой полифонией звучат в наших сердцах. И нас трогают, и нас заставляют сострадать, сопереживать, как часть одного живого организма.

Да и как может быть иначе, если, по словам автора:

«В Той стране» – это прежде всего в стране памяти, где живые и мёртвые, где воспоминания-мечтания детских лет, мечтания и стремления в неведомую и влекущую необъятность. «В Той стране» – это то, что есть и сегодня, но не укладывается в обыденные житейские рамки, а уводит в далёкое прошлое или в мир предчувствий предполагаемого будущего. Это мысли, схожие с нашими, людей, побывавших в Той стране, будучи ещё здесь на земле и предвосхитившие, силой молитвы и милостию Божией, своё будущее. «В Той стране» – это попытка осмысления состояния «беспамятства Иванов» о своих корнях, об утраченной в «Затоне Октября» вере отцов и наблюдение, как род один, посредством веры, выручает род другой и оба рода, приходя к «Последнему закату», взирают на Спасителя и молят Его о спасении своём».

Вот такая запись и репродукция самой картины «В Той стране» предваряют наше вхождение в книгу. И это говорит о многом… Да, пожалуй, обо всём, что ожидает нас впереди на её страницах. И только ли в книге?..

Но, как я уже говорил, главное в материалах, собранных под одну обложку – это вдумчивое, последовательное, доказательное (фотографиями, схемами, воспоминаниями) изложение истории рода Юшковых.

Прадед отца Евгения Стефан имел двенадцать детей (правда, живыми остались только шестеро), участвовал в Первой мировой войне. После ранения вернулся в родное село Биляр Можгинского района Удмуртии, что в ста километрах от города Ижевска. Стефан был добрым христианином, старостой в сельском храме, за что, как и многие ему подобные, пострадал в годы гонений. Умер он (а по некоторым сведениям, был расстрелян) в 1936 году в тюрьме города Вятки (Киров).

Два сына Стефана Михайловича Юшкова Николай и Михаил стали священниками. Они же, в свою очередь, продолжили священнический род. У Николая Стефановича стали священниками сыновья Геннадий, Константин, Александр, Евгений. У о. Михаила – Лев и Валерий. Но всё это было потом. А вначале отец Евгения Юшкова Николай Стефанович, когда наступил ему срок идти в армию, был призван в тыловое ополчение (что-то наподобие современного стройбата). В строевые войска не взяли «по религиозной причине», потому что был сыном церковного старосты, да и сам пел в церковном хоре. Ополчение в те годы строило первый в Нижнем Новгороде мост через Оку. Теперь он в народе называется Канавинским.

После окончания службы Николай Стефанович в родное село не вернулся, остался в городе, где вскоре и женился на местной девушке Клавдии. Тяжело дались семье военное и послевоенное лихолетье. Николай Стефанович работал в вагонном депо маляром-трафаретчиком в бригаде по ремонту товарных вагонов, разбитых, изуродованных взрывами снарядов. Таких вагонов-калек после войны было множество. Оттого и трудиться приходилось не покладая рук.

«Отец брал нас с братом к себе на работу, – вспоминает о. Евгений, – помогать как на основной работе, так и на подряде – покраске чугунных печей на складе НЗ. Их там было несметное количество и необыкновенной для нас тяжести. Вот он поснимает их с верхних ярусов, наставит нам на полу, и мы их мажем «графитом», предварительно продраив проржавленные места металлической щёткой. Сам же уйдёт на основную работу… Работая две нормы, домой приходил смертельно усталый. Помню, как однажды он уснул за ужином, звякнула только ложка, выпавшая из рук. Утром снова полуголодный на работу, и так каждый день, а выходные – работа по дому. В те годы так многие жили, особенно многодетные семьи. Когда принял сан, усиленно работал над собой, бесконечно выписывая примеры из Житий для проповедей, для исповеди. Тогда книг было мало…».

Долгие девяносто лет прожил Николай Стефанович в бесконечных трудах, служении своему Отечеству и людям. Скончался он 17 сентября 1997 года. Да упокоит Господь его светлую душу с праведниками. Потому что так и хочется сказать, что не жизнь это была в обыденном понимании большинства людей, не борьба за физическое выживание и накопление тленных материальных благ, а высокий духовный подвиг. И об этом праведном подвиге так проникновенно, вдумчиво, откровенно, с любовью и душевным переживанием рассказал его сын.

«В те времена всякий раз, как я приезжал в Нижний на исповедь к о. Григорию (Долбунову, – В.С.), – замечает о. Евгений в другом месте, – и после беседовал с ним, вспоминал всех наших, он спрашивал об отце, а я жаловался, что папа теряет память, на что, несколько помолчав, о. Григорий как-то так протяжно, как будто пролистывая их большое многолетнее знакомство, говорил: «Ну и потрудился же он»… Во время служения в Кинешме мне приходилось выполнять по 6-7 треб в день – соборования, причастия, после чего я буквально падал от усталости, а отец в Великий Пост выполнял до 28 треб-Причастий, с утра до позднего вечера лазая по лестницам многоэтажных домов на седьмом десятке лет!».

Я уверен, что все книги о. Евгения Юшкова писались «пред очами отца». Он незримо присутствует в них на каждой странице. Присутствует оценкой происходящего, той духовной опытностью, что передал сыну, взявшемуся за перо. Конечно, о. Евгений вспоминает множество достойных людей (а жизнь ему подарила встречи с замечательными людьми, характерами удивительными при поразительной внутренней стойкости, непоколебимости), и всё-таки первооснова всему – ОТЕЦ.

Когда я обдумывал концепцию этой статьи, пытался для себя как-то определить, в чём притягательность текстов и картин о. Евгения, то не сразу нашёл главное, всё определяющее в творчестве писателя и художника зерно, его первооснову. И только когда несколько раз перечитал заметки, посвящённые памяти отца («Моя Карповка», «Отцу в годовщину смерти», «Васильсурск. Летняя дача», «Откуда ты, Филипп?» и др.), всё для меня встало на свои места.

Забегая вперёд, скажу, что когда я писал этот текст, в зале нашей Нижегородской областной организации Союза писателей России была развёрнута небольшая, камерная выставка работ о. Евгения Юшкова. И я, постоянно отрываясь от текста, ходил в этот зал, вглядывался в черты портрета Николая Стефановича Юшкова.

Старый рисунок карандашом, исполненный в семидесятых годах прошлого века… На нём изображён старик. Облысевший крупный череп, с боков которого свисают длинные волосы, скрывающие уши. Борода степенная, священническая. Взгляд, смотрящий куда-то мимо, а вернее всего погружённый в себя. Что скрывает этот взгляд? О чём думал этот человек, когда сын спешно рисовал его портрет? О прожитом? О предстоящем? Нам теперь об этом уже никогда не узнать. Но незримые нити связывают нас с этим человеком через книги о. Евгения – его сына и продолжателя отцовского дела.

А тогда, в 2007 году, после прочтения книги «В Том краю», я поместил две работы о. Евгения на обложке журнала «Вертикаль. ХХI век». Это были картины «Дерево, которое приносило плоды» и «Сон». Обе эти работы и сейчас меня не оставляют равнодушным. Я не могу объяснить, в чём тут дело. От них будто исходит некое звучание, которое улавливается моей душой, на которое она взволнованно откликается. Удивительно сладостное, приятное и волнующее чувство сопереживания вместе с художником.

С тех пор я уже ни одной новой книги священника не пропускал, обязательно их отыскивал и прочитывал, хотя личные наши встречи были крайне редки и мимолётны, случайны. Допускаю, что батюшка и вовсе забыл о моём существовании. Но в этом и удивительное значение литературы. Она позволяет людям разговаривать друг с другом, слышать друг друга, сострадать друг с другом, соразмышлять и сопереживать не только сквозь громадные физические расстояния, но через более громадные временные отрезки – через годы, века, тысячелетия. Мы в этой жизни проходящие. Литература же вечна!

Как-то у митрополита Вениамина (Федченкова) в книге «Молитва Господня» я прочитал: «Ведь мы, собственно, постоянно присутствуем при чуде: из одной и той же земли вырастают тысячи хлебов разного сорта. Мы этому не дивимся только потому, что привыкли. А если бы увидеть это чудо в первый раз, мы не могли бы надивиться. Откуда всё это? Одна и та же земля родит разное».

А разве не чудо – творчество? Разве не чудо, что владея словом, родным языком одни люди с помощью его могут изрыгать из уст своих сквернословие, а другие писать духоносные, облагораживающие наши души книги. Разве не чудо, что строки о. Евгения, повторюсь, такие простые и доступные в их понимании, восприятии, живым, облагораживающим наши сердца нектаром, вселяются в нас, проникают в глубины наших душ, утверждая в них истину спасения. Да, через сомнения размышляющего автора о том, смеет ли он, имеет ли право на такой разговор. Не сверх ли своих сил взял ношу. Не дерзок ли он пред очами Господними, что посмел потревожить его величество литературное слово.

Видимо, когда пишутся книги с таким чувством, с такой ответственностью, они и несут читателям радость открытия, радость приобщения к чуду, которое, возможно, в полной мере самими читателями как чудо и не воспринимается. Просто вдруг стало легче и светлее жить, вдруг мир, наполненный столькими соблазнами и искушениями, страстями и переживаниями, потерями и страданиями стал понятнее и проще. Вдруг в нём увиделось главное, всё определяющее и… дарующее будущее, которое зависит только от тебя.  

 Последующие книги о. Евгения «Глас хвалы» и «Душа моя» писались, как мне кажется, именно с таким высшим накалом, высшим отношением к своему труду, с высшей ответственностью перед читателем. Да, в них многое перенесено из предыдущих книг, но много написано и вновь.

Как я понял впоследствии, в первоначальном варианте эти тексты должны были составить единый том. Но обстоятельства сложились так, что они появились врозь, и потому читал я их с большим временным промежутком. Но впечатление моё, сложившееся ещё после ознакомления с книгой «Моё поле», не только не изменилось, но, наоборот, окрепло в убеждении, что это истинное служение и ЦЕРКВИ, и ЛИТЕРАТУРЕ. Это литература (да и создание картин кистью тоже неотъемлемо от литературных переживаний отца Евгения) некоего поиска и в то же время самоутверждения одновременно. Ведь всё нынешнее творчество сына пришло к нему через то отцовское переписывание житий святых. Там его исток, оттуда оно берёт начало.

«Всё это сотворено Вседержителем Богом: Им и сейчас держится, хотя неверующие этого и не признавали, а объясняли «природой», – продолжает размышлять о «хлебе насущном» в своей книге митрополит Вениамин. – Но разве бездушная природа разумна? Конечно, нет! И тот, кто ссылается на природу, он, в сущности, прикрывает лишь своё незнание. Всё держится Богом Творцом!»

А что уж говорить о хлебе духовном, о том хлебе, что взрастает в душе пастыря нашей Церкви, и затем щедро раздаётся всем желающим, жаждущим и страждущим. Разве этот «хлеб» мог случайно быть посеян в его душе, сердце, сознании, разве мог он «случайно», без соизволения Творца вызреть и быть явленным на свет? Ответ очевиден – нет, не мог.

Ясность и доступность изложения и проповедей, и размышлений о случившемся, и воспоминаний, и путевых заметок о посещении святых мест подкупают своей неслучайностью, точностью, прочувствованностью. Всё связано между собой – и случаи из жизни, и церковная проповедь. Жизнь в Боге цельна, потому и размышляя о своих поступках, о происходящем с нами и вокруг нас, мы не в состоянии отделиться от слова Божьего, от нашей Веры. Кто сомневается – советую прочитать работу о. Евгения «Блажен муж», где собрал автор свои размышления после прочтения книги «Псалтырь в святоотеческом изъяснении». И мы вдруг понимаем, что всё сказанное тысячелетия назад имеет к нам, к нашей повседневной жизни самое непосредственное отношение. А что может быть радостнее и горестнее такого чтения! Но иначе нельзя. Иначе всё превращается в хаос, разрушается. Всё становится случайным, а значит тленным и бессмысленным. Священник Евгений Юшков своим творчеством убеждает в этом безоговорочно.