Ефим ГАММЕР 
НОВАЯ КНИГА ЕФИМА ГАММЕРА
Этот год проходит для иерусалимского писателя Ефима Гаммера под знаком «70». Ему, родившемуся в день и час начала штурма Берлина 16 апреля 1945 года, исполнилось ровно 70 лет, как и Победе. И может быть, поэтому не случайно, что его документальные и очерковые произведения о людях той войны вновь привлекают пристальное внимание читателя, как и прежде, когда они были написаны.
В 2015 году по итогам Международного конкурса военных писателей и журналистов «СВЕТ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ», проведенном в Самаре, в номинации «Проза» Ефим Гаммер был удостоен Диплома первой степени за повесть «Второй такой надписи нет на Рейхстаге» и стал дипломантом Германского международного конкурса «Лучшая книга года». Дипломом отмечена документальная повесть «В прицеле – свастика», выпущенная в свет отдельной книгой в Риге – издательство «Лиесма» – в далеком 1974 году. А по итогам международного конкурса «ЗОЛОТОЕ ПЕРО РУСИ» Ефим Гаммер удостоен медали «За верность русскому слову» и медали «70 лет ПОБЕДЕ» от Московского фонда мира за очерк «Разминуться со смертью». Лишним доказательством тому, что рукописи не горят, служит также новая, 19-я по счету, книга Ефима Гаммера «Эмигранты зыбучего времени», изданная осенью 2015 года в Пятигорске издательством «Бёркхаус». Это роман нашей жизни с начала Первой мировой войны до наших дней из очерков, эссе и рассказов, охватывающих несколько поколений людей, прошедших через все испытания двадцатого века.
Первая книга романа под названием «Эмигранты из Атлантиды зыбучего времени» напечатана в литературном журнале «Приокские зори» – Россия, №1 – 2013.
Вторая книга «Живые зеркала» опубликована в журнале «Ковчег» – Россия, №44 – 2014.
Сетевое издание Объединения Русских ЛИТераторов Америки ОРЛИТА:
«Люди, в большинстве своем это одесситы, ставшие впоследствии оренбуржцами, рижанами, иерусалимцами, как живые зеркала, отражают в этом романе Ефима Гаммера из рассказов и очерков минувшее столетие, начатое Первой мировой войной в 1914 году и заканчивающееся в 2014-ом повсеместными войнами в разных странах нашего мира».
При этом надо отметить, что связующим элементом для всего этого объемного произведения и четырех поколений его героев, включая родившихся за пределами России, является русский язык.
Не случайно лейтмотивом через все повествование проходят такие слова автора:
«Невозможно уехать на третью Родину, не взяв с собой Первую и Вторую – Россию и Латвию. А как же быть с четвертой? Четвертая – это русский язык и мое творчество. Независимо от того, легко или трудно дается жизнь, русский язык и творчество всегда со мной. Я уехал из Советского Союза в Израиль, когда лидеры государства торжественно провозглашали, что «создана новая общность советских людей – советский народ». Уже тогда было ясно, что народы искусственно не создаются. Но что можно, так это создать творческое содружество людей различных национальностей, объединенных общностью языка и культуры. Для этого достаточно того, что в этом мире есть русский язык. И есть мы».
Роман Ефима Гаммера номинирован на «Русскую премию».
Ефим ГАММЕР
ЭМИГРАНТЫ ЗЫБУЧЕГО ВРЕМЕНИ
Глава из романа нашей жизни (1914-2014) с фрагментами авторских очерков, эссе и рассказов
Звезды витают в небе. Но поди отыщи их в земле.
Мы находили свои звезды в земле – на развалке: второй этаж разрушенного войной ювелирного магазина, в пятидесяти шагах от моего дома на улице Аудею. Хитрости здесь никакой. Терпение, острый глаз да выработанная сноровка – вот и все! Прихвати нос пальцами, дыши через раз, чтобы не давиться кошачьими запахами, и – валяй, присев на корточки. Как – «валять»? А очень просто! Обзаведись заточенной щепкой и распахивай лежалую, покрытую цементной пылью землицу, выковыривай – ну, чисто археолог! – потаённые её сокровища. Сапфиры? Может быть. Яхонты? Вполне возможно. Камешки были разные. Но мы разбирались только в янтаре и бисере. Впрочем, и такого знания достаточно для тонконогих – ребра наружу, руки в карманах – свистунов-фантазеров.
Что нам людские ценности – сапфиры, яхонты? Внешности они представительной, но формы неправильной: продолговатые, либо квадратные. Меткости от такой формы в них, как от козла молока. Никакой! В рогатку вложишь, обязательно промахнёшься. А что для рогатки лучше всего, так это облизанный до матового сияния кругляк янтаря – самая классная на свете бусина! Спросите, причем же тут бисер? Отвечу. Бисер – да, не дорос по размеру ещё до рогатки. Стрельнешь, а ветер слизнет этот «птичий глазок». Так что, имейте в виду, бисером мы не стреляли, хотя и выгребали его на развалке. Он был нужен моей тёте Фане. Не просто тёте. И не просто Фане. А знаменитой на весь мир артистке цирка Фаине Гаммер. На афишах её порой называли и Фаина Гомер, чтобы все думали, будто она произошла не от моего дедушки Фроима Гаммера, и не у самого синего моря – в Одессе, а от великого поэта древней Греции, автора «Илиады» и «Одиссеи», где-то на заграничном острове Итака. Бисер нужен был моей тёте Фане для «создания» артистического платья. Согласитесь, выступать на арене цирка без артистического платья было неприлично. В особенности, если у вас – музыкальный номер, с лилипутами в придачу. А где его возьмёшь, артистическое? В магазинах оно не продаётся. На базаре тоже. А вот если накопать на развалке пуд бисера да нашпиговать им длиннополое одеяние своё, то тогда все, даже на галерке догадаются, платье у вас и впрямь артистическое – сверкает и переливается всеми цветами, как радуга.
Тётя Фаня «создавала» платье из радуги, мы поставляли ей мелкую бусину и твёрдо знали: за труды свои отоваримся контрамаркой в цирк. При этом прибыль от развалки не ограничивалась этим знанием. В скрытых под землёй хранилищах мы обнаруживали невзначай и вещицы, превосходящие в нашем понимании бисер, жемчуг, янтарь. Что? Керамические изделия, различные побрякушки, изредка даже бронзовые подсвечники.
В наших руках ничего не пропадало. Бисер шёл на платье. Янтари на рогатки. Подсвечники и всякий разный «лом цветного металла» – в утиль.
Что такое «утиль»? Это лавка с надписью печатными буквами на дверях «СКУПКА УТИЛЬСЫРЬЯ». На улице Малая Калею, в Старой Риге, шестьсот девяносто пять шагов от моего дома и шестьсот сорок семь шагов от развалки. Утильщик, человек лет пятидесяти, грузный, с вислым носом и подстать ему животом, утиль, само собой, не собирал. А что же он делал? Он его взвешивал на весах, смастерённых под платформу, потом покупал. За это получал зарплату, а мы – наши копейки, что рубль берегут, если сразу же не потратить их на мороженое, а сберечь на билет в кино.
К утильщику мы наведывались не только с развалки. И не обязательно с подсвечниками. Мы собирали всё: ржавые болты, гайки, куски кровельного железа, трубы. Однажды доволокли даже до лавки батарею центрального отопления. Удивительно, в том 1952 году ещё ни у кого в Старой Риге не было в наличии центрального отопления, а батарея – раз! – и почему-то нашлась в одном из подвалов. Удивительно, но факт жизни! Такой же факт, как и то, что по неведомой нам странности утильщик в основном «жаждал» получить от нас «лом цветного металла» – разбитые рамы от зеркал, бра, фигурные безделушки и всякое такое. Этого он «жаждал» намного больше, чем что-нибудь другое. И мы «жаждали». Он – латунь и бронзу. Мы – мороженое и билет в кинотеатр «Айна». За рубль пятьдесят. В первый ряд, где никакая башка не заслоняет экран, и смотри себе, восхищайся: фильм мировой, из трофейных – «Дилижанс». Дядя утильщик говорил нам о своей жажде. Мы ему о своей. И чтобы напрасно «не жаждать», искали и находили.
Это добро – латунь, медь и бронза – валялось повсюду. Нет, конечно, не на открытых местах. Не обязательно на улице или в сквере. Подчас и в укромных уголках – на чердаке, в кладовке, в схроне каком. Поищи и найдешь!
Мы умели искать. Глаза, как рентген. Руки, как щупальца осьминога. Мы находили «лом цветного металла» везде, чтобы за день, за два поднакопить гривенников на рубль с полтиной и – «айда в кинчик!». Мы смотрели все подряд фильмы, и трофейные со стрельбой, и наши про «мичуринские яблоки». И всё это благодаря цветному металлу! Однако, хоть и много было его по весне, к концу летнего киносезона он стал исчезать с наших горизонтов. Мы подскребывали его, подскребывали, да и выскребли чуть ли не подчистую. А его снова не «выбросят». Как, скажите, прорваться тогда на сеанс? Ведь в анонсах обещают классную картину – «Индийская гробница». Тащить утильщику снова батарею центрального отопления? Но она из металла дешёвого – чугуна. Да и где её второй раз отыщешь? Кроме того, и «зряплата» – копеечная. Приволочь утильщику неразорвавшийся снаряд? Наругается – выгонит, и вообще фига заплатит за нервное потрясение. А в кино хочется! Без кино – невозможно. Невмоготу! И тут ещё на носу, со следующей недели, фильм – сдвинуться можно! «Остров страданий». Про пиратов Карибского моря. По роману «Одиссея капитана Блада». А в кармане – воздух, хоть зубы на полку. Вот тебе и «жизнь копейка – медный грош, дальше гроба не уйдёшь». Хоть разбейся, но надо «дальше». В кинчик, где морские разбойники – один глаз в повязке, второй в бертолетовых искрах ненависти – рвут абордажными крючьями корабельное дерево, прутся на корабельную палубу, машут саблями и лезут в трюмы, где вповалку кучи монет и всякого рода безделушек. Этакая груда бесхозного цветного металла! При сдаче утильщику, пожалуй, хватило бы им на билеты для всей бандитской команды.
Нам такое пиратское счастье чихало в лицо: «апчхи на вас, карапеты!». А ведь и мы готовы повязать один глаз чёрной ленточкой из косички моей старшей сестры Сильвы и рубиться до потери пульса на саблях, лишь бы поглазеть на себя в кино. Поглазеть и, толкая локтем соседа, сказать ему по секрету: «Разуй глаза, пацан. Гляди, это мы там, на экране, балуем. Я, Ленька Гросман, Жорка Потапов. А самый старший по виду – это Эдик Сумасшедший, мой адъютант и заодно наша дальнобойная артиллерия. Круче всех камни бросает в «рыжих»». Но как и кому сказать, когда на халяву в кино не пускают. А в карманах, догадаться нетрудно, гуляет сквозняк, потому что в Старой Риге обнаружилась полная нехватка «лома цветного металла». Как же быть? Как обогатиться билетом, если истощилась наша кладовая?
Казалось бы, если нет «лома цветного металла», значит, и решения нет. Однако одно «нет», входя в конфликт со вторым, даёт в результате «да», как «дважды два – четыре». Именно – четыре! Именно – четыре, а не пять, было у нас перстеньков из цветного металла, жёлтого, подобно яичному желтку цвета. И каждый увенчан продолговатым зелёным или красным камешком, не годным для меткой стрельбы из рогатки. Перстеньки были как новенькие, хоть и выгребли мы их на развалке ещё весной. Вот это нас и смущало. «Как новенькие…». А новенький цветной металл утильщик не принимает. Ему нужен старенький, на его языке – «лом». И мы решили превратить перстеньки в «лом цветного металла». Стоит выковырять из них камешки, и, пожалуйста, дело сделано: уважаемый утильщик, мы вам загоняем «лом», а вы нам гоните монету.
Утильщик укладывал наши перстеньки, разумеется, уже не на весы, а на свой верстачок, жестью покрытый. И глазом в нашлёпке с увеличительным стеклом клевал их – зырк-зырк! – подобно игрушечному ювелиру с витрины магазина «Детский мир». Поклюет глазом в нашлёпке, на нас посмотрит вторым, без нашлёпки.
Поклюет глазом в нашлёпке, опять зырится на нас. Хочет что-то сказать, да не смеет. Наконец рот открыл, стальной зуб показал.
– Хороший металл. Правда, не совсем «лом»…
– «Лом-лом!!!» – восклицали мы, боясь прогадать при оплате.
– Пусть будет «лом», – вздохнул утильщик. – Может, ещё есть?
– Найдётся, дядя, если не обманешь.
– Вас разве обманешь? Рубль за штуку. Приносите ещё. Такие штуки в нашем утиле принимаются без ограничения.
– Даже, если не совсем «лом»?
– Даже! Даже! Более того…
Но что «более того» он так и не проговорился, боясь, видать, прогадать. Небось, потребуем от него за «более того» уже не по рублю, а по трёшке.
Но по трёшке мы от него не требовали. Мы вообще от него ничего не требовали. Что давал, то и получали. На кино да мороженое хватало, и ладно! Так и жили. И всё было хорошо, пока не выяснилось, что при «хорошо» где-то поблизости присутствует «плохо». Как же выглядит это «плохо»? И где его искать? Искать не далеко. Оно в моей же квартире, в соседней комнате – на артистическом платье тёти Фани. На груди. И выглядит вроде чёрной проплешины-островка в переливающемся всеми цветами море сплошного бисера. Произошла эта неприятная история из-за того, что развалка-кормилица истощилась на залежи искрометных стеклянных драгоценностей. Как ты её землицу, присыпанную цементной пылью, ни взрыхляй, она ни в какую не цветёт фиолетовой искрой. Янтари – будьте добры! Колечки – нате вам! А бисера, извините, нема! Но как нам без бисера, когда без бисера нам никак нельзя? Будет у нас бисер – появятся контрамарочки. И вперёд, в ложу! Чтобы потом во дворе не играть лишний раз в разбойников и пиратов. А попробовать себя на роли фокусника, жонглёра и, главное, клоуна.
Кто не желает быть клоуном? Выйди наружу, дай на себя посмотреть.
Ну да! Тупой как пробка! А клоуном быть, это… Это почти то же самое, что схватить за хвост Жар-Птицу и выдернуть зараз дюжину перьев, должно быть, из цветного металла.
О, Жар-Птица! Жар-Птица! Кто бы знал, но на развалке водились и Жар-Птицы. Но не живые. С приколкой, чтобы носить на одежде. Были они подобны картинке из сказочной книги Бажова – позолоченные лепестки на хохолке, серебряный клюв, грудка из наборного камня, и малахитовые перья – сантиметров по десять.
Чем такая птица – не заменитель для бисера? Посадишь её на грудь – и красуйся на арене: никто не разглядит проплешины-островки на артистическом платье.
– Никто не разглядит! – уговаривал я тётю Фаню, вручая ей Жар-Птицу с развалки.
Уговаривал и уговорил.
Тётя Фаня приколола Жар-Птицу на платье, и…
И мы кричали – «бис!», кричали – «браво!». Тёте моей, знаменитой артистке цирка Фаине Гаммер. И кричали «браво» её великолепному платью, «созданному» из нашего бисера и увенчанному нашей Жар-Птицей.
А сидели мы не на какой-то галёрке-верхотуре, там сидели, где наши крики особенно громко слышны – в ложе для приглашённых гостей цирка. В ложе, где кресла панбархатные и мягко пружинят, как будто они на рессорах. Нам была радостно и до ужаса приятно. Что приятно? То, что мы – умы, а другие, кто не с развалки, – «увы». Мы умы, они «увы», а цирк у нашей тёти Фани – классный, настоящий первый сорт!
Вот так! На этом и следует поставить точку. Ничего человеку больше не надо, если сидит он в цирке, не где-нибудь, а в ложе, и на арену вытанцовывает клоун, самый смешной на свете. И когда он слышит, что голос клоуна вызванивает цветным металлом, и в звоне этом различается: «Внимание! Внимание! Провозглашаю заранее! Слушает Германия и Советский Союз! Выступление на грани всего Мироздания с включеньем Развалки и Служителей Муз!».
Звёзды витают в небе.
Мы свои звёзды отыскивали в земле. На развалке.
Были умными – жили…