Евгений ТРУБНИКОВ. СТРЕЛЬЦОВ. Поэма

 

Евгений ТРУБНИКОВ

СТРЕЛЬЦОВ

Поэма

 

ПРО-ПРОЛОГ

По велению Высшего Разума

из небытия вырваны мы.

Мы пришли удивительно разными

полнить Господом созданный Мир.

 

Он художник, а мы его краски.

Мир – картина. А чтобы она

совершенной бы стала, прекрасной –

сбыться б каждому в жизни сполна.

 

Сея вечное, мудрое, доброе,

но уж слишком доверившись нам,

сотворил Он нас по подобию:

Личность Богу пусть будет равна.

 

Только каждого ближнего мерим мы

от своих, «абсолютных» вершин.

Убедимся с недоумением,

приложив свой убогий аршин,

 

что живёт он мечтами другими,

ну, не наш он, поймём мы, стандарт –

и до просто-таки аллергии

неприятье охватит тогда.

 

Чтоб не тратить себя, экономны мы:

дескать, мал наш ресурс на Земле!

Пробежал, опознал: не моё оно! –

сразу некое щёлкнет реле.

 

Не моё – и не вижу, не слышу!

Никогда б я тебя не видал!

И взывать бесполезно, излишне:

не моё – дребедень, ерунда.

 

Только зряшно оберегаться –

душу запертой клеткой держать.

Сам не знаешь, какие богатства

можешь щедрой душою стяжать.

 

Только сказано: вольному воля,

а спасённому, сказано, рай.

Жизнь – стезёю. Вот в ней твоя доля.

Ты свободен, как Бог. Выбирай:

 

или вспышки ловить озарений,

раскрывать потайные миры,

быть широким, подобно Вселенной

или мышью глядеть из норы.

 

ПРОЛОГ

Спора нет: неспроста и не сдуру

в своё веденье Бог воспринял

ареал человечьей культуры,

что футболом придумщик назвал. 

                      

Тот монтажником, этот артистом,

а вон тот гениальный шофёр.

А Стрельцов был рождён футболистом –

изначальный судьбы приговор.

 

Обожали одномоментно

твой орлиный на поле полёт

записные интеллигенты

 и сурово пьющий народ.

 

Жить – играть. Без проблем. В полной ясности.

Тут вам средство, да тут же и цель.

Спорт вообще, а футбол с жизнью в частности,

это пара: объект и модель.

 

Боги держат людей в отторжении,

не балуют убогих родством.

Но, к себе допустив приближение,

наделил тебя Бог Мастерством.

 

Ах, вяжусь в словомудрые игры я!

Отмотав киноленту назад,

не смогу – не приврав, не утрируя,

внятно жизнь твою пересказать.

 

Богоизбранность – тяжкая доля,

та, что может и раздавить.

Поклоненья, триумфа и боли

предстоит полной чашей испить.

 

Стоп! Неправда! Триумф – виртуален.

Пусть доступна его вышина,

но осилить позволит едва ли

человечья твоя слабина.

 

Тут тебе наковальня, тут молот.

Штурман, где там судьбы виражи?

А притом по щенячьи ты молод:

из мальчишек – во взрослую жизнь.

 

…Восходила эпоха новая,

громово о себе вострубя.

И Пеле потому коронован был,

что «закрыли» в ту пору тебя.

 

ДЕБЮТ

Матч сложился нормально.

Тренер сунул на край.

«До конца уже мало…

Ладно, парень, сыграй».

 

«Сторож, будем знакомы!

Что-т ты скучный в лице?

Прочитай-ка мой номер…

Ну, а я – с края в центр…

 

Эй вы, в центре! Не ждали?

А я вот он! Пришёл!

На полметра отстали…

Сэссибон!.. Хорошо!!!».

 

Как из пушки, шарахнул!

Сетка – треск по краям!

«Ну, не вытащить трактором!» –

окружили друзья.

 

«РАЗБОР ПОЛЁТОВ»

Гранды футбола московского

сдулись «Торпедо» дотла.

Тренер втыкает Маслёнкину:

«Толя, ну что за дела?

 

Шустрей, Толя, надо, блин, бегать,

не спать, бля, по ходу игры!

Ихний вон, твой-то коллега, –

как Симоняна закрыл!».

 

Несправедливостью ранен,

Толик в сердцах заорал:

«Да что вы всё про Симоняна?!

Да с ним-то и я бы сыграл!».

 

И тренер, наткнувшись на столик,

и сам «на ковёр» спеша,

бросает: «Не тянешь, Толик?

Что ж, кадрово будем решать».

 

КАКОВО БЫТЬ ЯРКИМ…

…Несётся приятель твой давешний,

в каждой ноге – ятаган,

и рубит наотмашь безжалостно

по гениальным ногам!..

 

И встречу ты не доиграешь,

и он же проводит тебя,

страдая, как ты ковыляешь,

глазами безмолвно скорбя.

 

А завтра все в бане сойдутся

(святой день, что после игры!).

Тебя позовут «оттянуться»,

и будешь ты прост и открыт.

 

И будет здесь водки – по гланды,

и речи (в анналы внести!):

«Ведь выгонят на хрен с команды!

Что делать?! Ты, Эдик, прости…

 

Заслуги ж нисколько не значат,

коль место в призах не возьмём.

А тут – и квартира маячит,

и Людка – вторым на восьмом…».

 

…А кто все вот эти ребята?

К лицу им единая стать.

И коль в самом деле – КОМАНДА,

орлы – друг за друга стоять.

 

На поле – красавец и воин,

как он – никому не суметь!

А взять вне футбола – ничто он.

И это внезапно, как смерть.

 

Но это – за гранью! Пока же –

дано тебе – бейся! Царуй!

Играй! А кривая покажет,

удержишь ли Фею-Игру.

 

Но гранды, гляди – уважают

(Федотов вон сумку таскал!).

Здоровья пока что хватает,

и всё в общем клёво пока.

 

Олимпиаду вон взяли!

Весь мир нам рукоплескал.

Медальку вот, правда, не дали –

в финале не я ведь играл.

 

И ладно, о чём бы тут ботать!

Там Павлычу всё уже, край!

Себе я ещё заработаю…

Чего там – играй да играй…

 

Как тешатся люди мечтами!

Ты думал, что сам по себе?

При прочем: довлеют над нами

три буквы больших: Ка, Гэ, Бэ.

 

А тут головняк Комитету:

не надо бы громких нам дел.

Вдруг сманят! И дёрнут к ответу

того, кто недоглядел.

 

Да вздор бы всё это! Всё б сладилось!

Всё шло бы к своим берегам.

Но нету страшней твоей слабости,

опаснее нету врага!

 

НЕ ЗА СЕБЯ – ЗА ДРУГИ СВОЯ…

«…Тут защита – с ломом, с автогеном!

Вон Кузьма аж землю грызёт.

У него ведь, сколь знаю, колено

жить хронически не даёт.

 

Сторож нынче за ним – сатанюга.

Он садюга, бандюга и кат.

Нет, смотри, что творит он, зверюга!

Он в ахиллы вбивает подкат!

 

Нет, лом ломом, а класс всё же классом.

Ты свои, гад, получишь висты…».

И с первейшим к защитнику пасом

Эдик прёт в жесточайший стык.

 

В первый раз на возмездия акцию

он решился, был чист до того.

И удары и провокации

оставляли спокойным его.

 

Озлобляться не видел причины:

«Ну, а как им со мной-то ещё?».

Как-то даже сродни гордыне:

дескать, против меня вы – не в счёт.

 

Кто не знает – футбол венчан с болью?!

А за други – иди до конца.

Ясно – грубость. И ясно – с поля.

В первый раз за карьеру Стрельца.

 

ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ

…Чья-то дача. Какого-то лётчика…

Развлекуха, девчонки, вино.

 С ними ясно. Кумиров им хочется…

«Ну и что тут ещё за кино?

 

Это что ещё тут за «динамо»?

Это как ещё, блин, понимать?».

 «Помогите! Не надо! Мама!».

«Поздно, дурочка, вспомнила мать…».

 

Всё обрушено. Сколько сходило!

Ну, внушенье – и всё. Знай играй.

Только здесь всё не эдак, как было.

Не заметил, как выпал за край.

 

И ни в чём прекословья не знающий,

гаркнул коммунистический царь:

всем в пример, напоказ, устрашающе

без пощады карать подлеца!

 

Ты, эмоций своих не выказывая

(то ль безумец, то ли гордец?),

не оправдывался и не каялся,

что на следствии, что на суде.

 

Но, полсрока отбыв уже в лагере,

ожидая, скостят ли на треть,

ты однажды обмолвился матери,

что не ты, дескать, должен сидеть.

 

Ну, сюжет! Из невероятнейших!

Рвётся напрочь событий канва.

Только вспомним – темны обстоятельства,

а сомнения – как трактовать?

 

И, казалось бы – ясная версия…

Только так ли бесспорна она?

В эпизоде том не было трезвых там,

цепь событий гнусна и темна.

 

Без разгадки, как письменность майя,

напрочь спрятался истины след,

зашифрованный нечитаемо.

Приговор был – двенадцать лет!

Жутких, адовых, непроживаемых...

 

СИМ ПОБЕДИШИ!

Каждый – в робе, угрюмого цвета.

Каждый мрачен, задавлен, бескрыл.

Но в Вятлага университетах

для себя ты немало открыл.

 

Власть во власти, в невидных отростках,

метастазами взбухла в ней,

как в матрёшке – другие матрёшки,

омерзительнее и страшней.

 

И за то, что был горд не по статусу

(«работяга», «мужик», не «вор»),

блатота «на куранты поставила» –

смертный вынесла приговор.

 

Лютой казнью – железными прутьями,

арматурой, кусками трубы…

Оттого, что ты прям, не согнуть тебя.

Но – протянута длань судьбы.

 

Богоданному организму

ты обязан планидой своей –

уцепился за краешек жизни.

…И – опять – мельтешня лагерей.

 

…Бражке зоны пришла фантазия:

корифея умножить на ноль.

Оттянуться да позабавиться,

подфартит – подравнять под говно.   

 

Способ прост: неумёх дать в партнёры,

ну таких – ни принять, ни отдать.

А Стрельцова – «на вилы вздёрнуть» –

то есть просто не дать играть.

 

И пошло! Только сунется к мячику,

тут же наземь, по рёбрам да в кость.

А в ворота его – заколачивают,

штук с десяток уже занеслось.

 

Свист, галдёж, тарарам, гогот радостный!

Торжествует ничтожества дух.

Сжал Стрельцов желваки, глянул яростно

– и попёр! И попёр! «Во всю дурь!».

 

И опешили! И растерялись.

А им плюхи – одна за одной.

Глупо воздух ловили, гонялись

да сшибались между собой.

 

Потрясенье для зоны-подлюги,

ошарашено всё зэчьё!..

Да не только для зоны – округи:

ВОХРу вздёрнули под ружьё!

 

…Здесь, на зоне, надеяться не на что,

только сам да сам-друг – твой Дар.

Во спасение вы повенчаны.

И друг друга держись, не предай.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Как-то сразу срослись судьбины –

он, да (кличкой Кузьма) Иванов.

Были в поле они двуедины,

понимали друг друга без слов.

 

Не однажды в зарубах жарких

судьбы матчей решали они.

...А в гармонии – кто-то яркий,

а другой – добровольно в тени.

 

И любой среди сонма людского

восхищался, кого ни возьми,

тонкой, чуткою мощью Стрельцова,

нестандартным умищем Кузьмы.

 

Чувство это – не маргинальное

(цыц вам, снобы!), не блажь и не бред –

достояние национальное,

или, нынче б сказали, бренд.

 

Потому потрясло преступление.

Заурядно? Увы – неспроста

резонансное потрясение,

трагедийная высота…

 

…Как утопленник, всплывший из омута,

из глухого подвала судьбы,

костоломно- и душеломную

полновесную кару избыв –

 

возвращение прежнего идола…

Восемь лет! Кто ещё бы так смог?

А при этом давит невидимо,

как вериги, изгоя клеймо.

 

Вновь тандем. Коротка жизнь игроцкая!

Вновь себя обретут ли друзья?

Но с такой поразительной лёгкостью

всё вернулось «на круги своя»!

 

Нет! Дуэт не копировал прежнее.

Удаль нынче не бьёт через край.

Шаг неспешен. Но просто безбрежная

интеллекта обоих игра.

 

(Даже в сборную стали брать его.

Дар – он как Ариаднина нить.

Хоть в традициях бюрократии

до конца человека гнобить.)

 

И, на радость взыскательной публике,

суть футбола являли саму.

…Только время, как пасту из тюбика,

напрочь выдавило Кузьму.

 

Что же – жизнь это. В ней всё конЕчно.

Есть свершения, есть мечты…

В жизни только движение вечно,

и не терпит она пустоты.

 

И не чувствуй себя обкраденным,

даже если эпоха ушла!

Нет на поле Кузьмы – есть игра его,

что в Стрельцова перетекла.

 

И естественно так, без усилья,

лишь игрой своей тайны раскрыв,

молодых приобщал, как Мессия,

он к религии Умной Игры.

 

Только что там – они посверкали,

но созвездье из них не сошлось.

И, поскольку Стрельцов уникален,

восприемника – нет, не нашлось.

 

ЭПИЛОГ

Санки с горки ли? Тлеют ли угли?

От Игры ты ещё не устал.

Но зачем-то играешь ты в дубле,

в основной не входя состав.

 

В ничего-то не значащей встрече

провокатор, судьбины агент,

напоследок тебя изувечил

костоправ-ломовик Автоген.

 

…Ты в отстое, как старая кляча,

и сезон не пришлось начинать.

И прощального не было матча,

умолчанием дали понять:

 

мол, не нужен. Мол, поезд уехал.

Сам-себешный теперь ты, ничей.

Для тебя умирает эхо

по-весеннему звонких мячей.

 

Что же, тренерство? Вроде б естественно.

Игроку вроде ясна стезя.

Только это другая лестница,

и не каждый её сможет взять.

 

Каждый знает: в команде тренер –

в той ли, в этой ли мере – но Князь.

Не премьерствовать на этой сцене,

не твоя это ипостась.

 

Не нашёлся ни там, ни здесь ты.

Ты на людях – и как-то нигде ж.

По российским градам и весям

колесит ветеранский кортеж.

 

Для натуры по-прежнему мощной

тут не взрослый, тут детский бой.

Не сравнить по отдаче, эмоциям

ветеранский футбол – и Футбол.

 

Ах, везде-то разбросаны грабли нам!

(Водки гению – кто не нальёт?!)

Незлобивого пьющего ангела

грустным был прощальный полёт.