Виталий АМУТНЫХ. ПОЛЁТ НАД ВИШНЯМИ. Точка зрения

 

Виталий   АМУТНЫХ

ПОЛЁТ НАД ВИШНЯМИ

 

Противоречие кажется неразрешимым: совершая поступок, я убежден, что я совершаю его по своему произволу, рассматривая этот поступок в смысле его участия в общей жизни человечества (в его историческом значении), я убеждаюсь, что поступок этот был предопределен и неизбежен.

В чём заключается ошибка?

                                    Лев Николаевич Толстой

 

Ревизуя содержимое домашней библиотеки, я наткнулся на небольшую книжку – «Т.Г. Шевченко, Художник, повесть, издательство ЦК ЛКСМУ «Молодь», 1961». Тут же пришло на ум, что год идёт 177-й с того, как 23-летний Тарас был выкуплен у крепостника Энгельгардта. «Непременно надобно перечесть», – подумал я. А побудителем к тому явилась накрывшая Украину очередная волна печатного и устного утверждения наивысшего литературного идеала, – можно считать образцом прономинации: Шевченко – вместо первейший из питомцев муз.

Безусловно, всякий народ достоин тех идеалов, того исторического наследия, тех символов веры, которыми и владеет. Это расхожая мысль, проявлявшаяся и там, и здесь – от древних до Монтескье. Но самым противоречивым, наиболее неопределённым предметом в данной словесной формуле остаётся понятие «народ». Что мы, в современном обществе, подразумеваем под словом «народ»? Теперь ведь национальные особенности индивидуума определяется как? Его географическим местоположением. Индус, проживающий в Британии, – англичанин. Еврей, имеющий киевскую прописку, – украинец. Хозяева режима вкладывают немалые средства в поддержание аберрации, мол, национальность – это всего только игра ума. Ещё большие усилия режим прилагает в отрицании кастовой структуры всякого общества, и главное – сознания. К этому мы здесь ещё вернёмся.

Итак, я взялся за «Художника» – небольшое сочинение (уч. – изд. л. 6,58), написанное на русском языке. И написано оно… Как бы это так сказать, чтобы не сильно озлить поклонников кобзаря? Вот если взять текст Шевченко и текст современного ему Тургенева… Да что там Тургенева! Текст Аполлона Григорьева. Положить рядом. И сравнить. То такое вот сопоставление выйдет определённо не в пользу Тараса Григорьевича. Всё… так бедно... Да, именно бедно.

«Всего третий раз я вижу моего нового знакомого, но я уже с ним сблизился, я уже к нему привязался, уже полюбил его. И действительно, в его физиономии было что-то такое, чего нельзя не полюбить. Физиономия его, сначала некрасивая, с часу на час делалась для меня привлекательнее. Ведь есть же на свете такие счастливые физиономии!».

Обратим в этом отрывке внимание даже не на слог, а пусть только – на широту лексикона…

Быть может, дело в том, что при создании «Художника» Шевченко использовал русский язык? Вот если бы – родной ему украинский, тогда… Но повесть написана в 1856 году – сорокадвухлетним автором. Уже 18 лет он живёт в России, общается исключительно на русском и, надо быть, имел время и возможность освоить этот язык. Во всяком случае, раз уж сподобился писать на нём.

Поэзия Шевченко, безусловно, более известна.

Мені тринадцятий минало.

Я пас ягнята за селом(1).

 

Возможно, вы скажете: в крестьянской поэзии не искать аристократизма. Ни глубины идей, ни аскетического подвижничества. И тем не менее сопоставим…

О воле можно высказаться так:

Better to reign in Heii,

Then serve in Heav’n(2).

 

А можно так –

Там родилась, гарцювала

Козацькая воля;

Там шляхтою, татарами

Засівала поле,

Засівала трупом поле,

Поки не остило(3)…

 

О поверженных можно написать так:

Иные богатыри, припав к палицам снова,

Обняв их руками, навзничь лежат, как с любимой женою;

У иных разбиты кольчуги, но стяги без пятен;

К ним, словно к живым хищники подойти боятся(4).

 

Или –

Позор увы! Смотри как полная луна приятное видом

Лицо лотосоокого Шальи вороны расклевали(5).

 

А можно так:

У Бихові, славнім місті,

З Левченком б укупі,

Потоптати жидівського

Й шляхетського трупу(6).

 

О Боге. Даже для отверженного, бесправного раба Гёте находит следующие слова.

Вечный Брама, да, познал я,

Что начало ты вселенной.

И царем тебя назвал я,

Ты, к живущим неизменный.

Ты, пред низшим не замкнувший

Неба слух тысячекратный

И душе, в ночи тонувшей,

Указавший путь возвратный(7).

 

Какие же взаимоотношения с Верховной Сущностью предполагает Тарас Шевченко?

Як понесе з України

У синєє море

Кров ворожу… отоді я

І лани, і гори –

Все покину і полину

До самого бога

Молитися… а до того

Я не знаю бога(8).

 

В простонародном сознании, в простонародной психике впритык с жестокостью непременно гнездится иеремиада, слёзные жалобы на долю, на недолю, на всё подряд.  Причём даже при общении с отдельным человеком в быту удивляет подчас резкий и неожиданный перепад от одного крайнего состояния к другому. Крестьянские поэты, это очевидно,  данное качество не просто выказывают, но и культивируют.

Попідтинню сіромаха

І днює й ночує;

Нема йому в світі хати;

Недоля жартує

Над старою головою(9).

 

Есть такой замечательный русский поэт – Иван Захарович Суриков.

Вот моя деревня;

Вот мой дом родной;

Вот качусь я в санках

По горе крутой(10).

 

В детстве очень любил его стихи. Да и теперь случается – раскроешь томик:

Дед нагнулся к грамотею,

Слушает его,

Пишет внук, чтобы не ждали

Денег от него.

Знает он, что деньги нужны,

Что оброк стоит, –

Где же взять их? Он в больнице

В Питере лежит(11).

 

В этих стихах, как и в виршах Шевченко, тема народных мытарств представлена зримо и пронзительно. Но, к счастью, никто не обязывает эти строки считать вершиной поэтического творчества. Для того недостаточно одних только теплоты, простодушия и соболезнования. Истый поэт, как и подлинный мудрец, обитает в тех областях, куда не доносятся мирской зуд и тяжкий плотский дух трударя. Он занят иными проблемами и платит совсем иную цену за отпущенные ему откровения. К сокровищам его просветлений следует стремиться, но их невозможно приятно утилизировать, подобно свиному салу или овечьей шкуре.

Нельзя никак не проникнуться терзаниями надрывающегося на тяжкой работе, подобно вьючному животному, селянина. Эти люди, усиленно работающие день и ночь, главной своей задачей ставят освобождение от бремени обязанностей и обретение наслаждений. Но вместо наслаждений в результате получают дополнительные проблемы, ими же самими и созданные. И всё потому, что власть над их волей забирает материальная преходящая выгода. Именно потому недальновидный пролетарий становятся лёгкой добычей тех ушлых паразитов, которые не устают возбуждать его простецкую чувственность невероятными побасками-обещаниями сладостных и вместе с тем абсолютно невероятных воздаяний. Оттого эти люди могут, безусловно, вызывать сострадание… но и только. Истинный же поэт увлечён совсем иными материями. Да, вероятно, их значение не может быть в полной мере доступно простецу. И нет нужды в том ни одному, ни другому. Никогда обыватель не приблизится к ним. Однако, пока общественными идеалами продолжают оставаться великие мыслители и прозревшие идеи Всевышнего преданные его служители, у народа сохраняются путеводные образцы. Паразит, ростовщик, мошенник всегда стремится разрушить создаваемую многими поколениями структуру ценностей того общества, энергию которого он высасывает. Это условия паразитского  выживания. Поэтому возвысившийся торгаш непременно станет усердствовать в подмене ориентиров. В покорённых странах он будет усаживать на царские, президентские кресла абсолютно ничтожных персонажей, неумных, внушаемых, сластных. Тех, кто в свою очередь поможет хозяину сменить все установки, ориентации, все устремлённости внутри вверенных им  государств и окончательно закабалить их население.

Существует немало замечательных русских поэтов, слагавших неприхотливые простодушные, но вместе с тем чрезвычайно проникновенные стихи. Спиридон Дмитриевич Дрожжин. Алексей Васильевич Кольцов… Милый примитивизм и народная напевность их стихов не могут не очаровывать. Они прекрасно дополняют богатейшую палитру Русского Парнаса. И всё-таки их творчество – никак не его вершина.

Отдельная личность и, как совокупность индивидуумов, – народ могут получить шанс развития и самосовершенствования только в случае почитания аристократических образцов. В культуре, философской мысли, богопознании. Если уж пример человека – то человека, воистину, богоподобного. Большим несчастьем для той или иной народности может обернуться принятия чуждого или посредственного образца. Чему не раз человечество было свидетелем.       

Любить и помнить, конечно, следует и рядовых бойцов литературного фронта, и малозначительных, но занятных. И всё-таки на должность магической звезды, способной аккумулировать чаяния целого народа, вырабатывать, развёртывать и изощрять его будущность, следовало бы избирать поистине образчики, достойные носить имя эталона.

Ой, не пьється теє пиво,

А я буду пить.

Не дам же я вражим ляхам

В Україні жить(12).

 

Украинский национализм мог бы в качестве своих стягов избрать Николая Ивановича Гнедича или, воистину, мировое сокровище – Николая Васильевича Гоголя. Но… увы, украинским национализмом и в начале прошлого века, и, бесспорно, в нынешнем руководили отнюдь не украинцы. А те, кого неукраинские милостивцы назначали своими сподручниками, исполнителями, к сожалению, не могли и не могут распознать, в чём состоит различие между как личностными, так и творческими особенностями Шевченко и того же Гоголя. К тому же этим упрощённым людям всё великое, все грандиозное представляется пугающим и враждебным, а личные их качества принуждают не к поиску социальных или творческих идеалов, рыцарственных, поистине, возвышенных, а напротив – оправданию в подобных себе собственных мелочности и порочности.

Впрочем, не стоит обольщаться, предполагая, будто народные массы питают несокрушимую слабость к наивному искусству. Невозможно представить, чтобы крестьянка, у которой рядом с образами вывешен портрет Шевченко, имела склонность между прополкой редьки и дойкой коз примоститься на приступке у крыльца, под сенью высокорослых мальв, и раскрыть томик «Кобзаря». Тем паче в наши дни, когда, складывается впечатление, что почти никто ничего не читает, кроме кредитных договоров и товарных этикеток. Поинтересуйтесь. Инженеры не читают, артисты не читают, сами литераторы проявляют мизерную заинтересованность в плодах вдохновения своих собратьев по цеху. А уж люди тяжёлого труда… Что и говорить! К слову, происходит это как раз не без влияния современных «идеалов». Вряд ли кто возьмёт на себя смелость утверждать, будто бы современная пропаганда только о том и талдычит, как важно любить благородную литературу. 

Вернёмся к повести «Художник». Повествование ведётся от имени художника (читай – И.Сошенко), встретившего в Летнем саду малороссийского юношу (читай – Т.Шевченко), в свободное от покраски заборов время зарисовывавшего образцы парковой скульптуры. После нескольких встреч герой, за первообраз которого был взят Сошенко, так проникся чувством к крепостному юноше, что не только регулярно принимает его у себя на квартире, но и хлопочет о нём перед своими влиятельными знакомцами. Видимо, некое непобедимое обаяние внушает такое же сильное чувство привязанности к трогательному замарашке и Карлу Брюллову, и графу Матвею Юрьевичу Виельгорскому, и художнику Венецианову, и поэту Жуковскому. Мэтр Брюллов даже берётся собственноручно написать картину, чтобы, продав её, на вырученные деньги выкупить талантливого малороссиянина из крепостной неволи.

Повесть автор начинает как мемуары. Далее текст подаётся в форме подборки эпистол alter ego Шевченко – молодого художника. (Также густо насыщенных подкрашенной мемуарной информацией.) Надо отметить: язык писем практически не отличается от языка авторского, т.е. от языка художника И.М. Сошенко, от лица которого ведётся повествование в начале и конце повести.

При ощутимой скромности слога Шевченко стремится насытить повествование романтической приподнятостью, что нередко приводит к несколько комичному эффекту. Прощаясь с молодым художником (Шевченко) его первый покровитель (Сошенко) выказывает такие чувства: «Оставляя возлюбленного моего, я передал ему свою квартиру с мольбертом и прочею мизерною мебелью и со всеми гипсовыми вещами, которые тоже нельзя было взять с собою». Тот же пафос, используемый при описании встречи двух совершенно незнакомых людей (прототипы – Шевченко и В.Штернберг), уже удивляет неожиданной эксцентрикой: «Я сначала испугался и сам не знаю, как проговорил? – Штернберг? – Штернберг, – отвечал он мне, и я не дал ему шубу снять, принялся целовать его, а он отвечал мне тем же. Долго мы молча любовались друг другом…». Нет-нет, я далёк от мысли, будто благодетели и наперсники Тараса имели на него исключительно плотоядные виды. Всего вернее, это всего лишь стремление попасть в струю популярной литературы. Ведь отнюдь не сочинениями Пушкина в ту пору зачитывалась толпа, а незатейливыми романчиками из жизни каких-нибудь… Клариссы, Юлии, Дельфины… Что ж, почти каждый сочинитель мечтает быть известным, читаемым, богатым.

Уже была написана Герценом «Сорока-Воровка» – трогательное повествование о нелёгкой доле крепостной артистки. Возможно, именно оно подтолкнуло Шевченко к написанию «Художника». Посвящать необременительную слезу умилительным сердягам вновь стало модным.  Однако не слишком изящный слог и перегруженность мемуарной части повести малоинтересными широкой публике бытописательными деталями явно сыграли не на руку замыслам автора. Быть может, осознавая то, Шевченко решается подпустить к концу повести сердцещипательных узоров. Юный художник влюбляется в неграмотную похотливую и лживую девку, принимается обучать её грамоте. В благодарность за нашаромыжку полученную учёность воструха тут же изменяет своему бескорыстному учителю с брутальным его соседом и беременеет от него. Главный герой, к этому моменту уж вовсе уподобившийся фантоши, из сострадания брюхатой изменщице… женится на ней… Непростая жизнь его превращается в непереносимую. Тут уже творческий полёт автора принимается выписывать фортели, повергающие читателя в оторопь. Шевченко насылает на своего героя безумие, отправляет в больницу Всех скорбящих, и там умертвляет. Помирает несостоявшийся гений моментально, неоправданно и  совершенно безосновательно. Здесь уже и на требования жанра сослаться было бы проблематично. Таким образом, сочинитель, вероятно, нежданно для самого себя приходит к умозаключению, что сердобольничанье в адрес  недостойного приводит к погибели как самого сострадальца, так и предмета его покровительства. Этот вывод невзначай понуждает вспомянуть биографию самого автора повести.

«Склонность манаса (ума) участвовать в страданьях существ; заметив и зная, что мир есть плод деяний, не надо обращать на это внимания», – наставляет мудрая Мокшадхарма. Проще говоря, сентиментализм сострадания излишен, ибо связывает человека. И каждый, вместе с тем, должен исполнять назначенный ему свыше долг. Русские художники и поэты, при деятельном участии русской императрицы, попытались помочь юному Тарасу – выкупили его из крепостничества за невероятную сумму. 2500 рублей! Это более чем в десять раз превышает обычную цену малороссийских крестьян на то время. Хозяин Тараса – пан Энгельгардт, хоть и числился в дворянах, но отличался от своих подначальных холопов лишь тем, что обладал капиталом в три с лишним мильона рублей, а также всяческой недвижимостью и движимостью. Чаятельно, оттого назначенная им цена была своеобразной местью гордым петербургским умникам. Русские художники и поэты потщились подкорректировать отпущенную малороссийскому крепостному карму. Получилось ли?

Орел орла родит, а сова сову родит.

Кто от кого, тот и в того.

Злое семя крапива: не сваришь из него пива.

Ох уж эта… как бы аристократия. Ведь это она (не плебс) погубила царскую династию России. Это в её вызолоченных салонах с восторгом принимали таких модных, таких экстраординарных бомбистов угнездившегося в Европе Интернационала. Это они, считавшие себя голубой кровью, зачитывались подлыми опусами Мардохея Маркса и откровенно смешными измышлениями кокаиниста Фрейда. Ну и получили… то, чего, честно говоря, и заслужили.

Платон говорит так: «Всякому человеку лучше быть под властью божественного и разумного начала». И так: «Для того чтобы и такой человек управлялся началом, подобным тому, каким управляются лучшие люди, мы скажем, что ему надлежит быть рабом лучшего человека, в котором господствующее начало – божественное». Но для раба сознание своего рабства непереносимо. Правда, и взвалить на себя колоссальную ответственность и тяжкий труд «лучшего человека» он не может физически. Оттого выбитый из природных обстоятельств волею случая или собственным упрямством, такой человек неизменно попадает в адов котёл испепеляющих противоречий. Ни костюм, ни положение, ни материальный достаток не меняют человека. Можно бедолагу Анжелу Меркель назначить главой державы, но станет ли она после того герцогиней? Поэтому хоть и неприятно читать про вдовствующую императрицу и её царственных детей, –

Пащо та сука, ваша мати,

Зо львами кліщилась, щенята?

І добувала вас, лихих?

І множила ваш род проклятий(13), –

отчётливо представляешь подоплеку той «классовой ненависти».

Не то, чтобы у меня было какое-то особое отношение к Александре Федоровне, и даже не то – что царица была всё-таки женщиной, на тот час ещё и болящей… И что уж вовсе не укладывается в сознании… Ведь государыня, по существу говоря, и явилась его избавительницей, ангелом-заступником (кем там ещё?), добрым гением, поскольку она-то и выкупила неблагодарного сельчанина из крепостничества.  А в ответ – такое художество, такое иезуитство, что, казалось бы, и среди дворян, и среди крестьян вряд ли когда могло быть одобрено. Гримасу брезгливости рождает то обстоятельство, что человек подписывает с обществом, в которое он так страстно стремится, некий контракт, кормится из рук его предводителей… и вдруг – «сука», «щенята». И особенно вот это словечко – «клищилась(14)». Очаровательно!

А каковы же заповедные мечты?

А у селах у веселих

І люде веселі.

Воно б, може, так і сталось,

Якби не осталось

Сліду панського в Украйні(15).

 

Ох-хо-хо… Видно птицу по полёту. В помянутой повести «Художник» Шевченко стремится продемонстрировать своё знакомство с образованием (добытым, несомненно, в Петербурге): приводит имена светочей мировой живописи. Не только – Антониса Ван-Дейка и «Микель-Анджело», но и Петера Гессе, Пуссена, Корнелиуса, Давида Теньера. Упоминает и пятитомник Джона Джилиса «История древней Греции» и «Историю упадка и разрушения Римской империи» Эдуарда Гиббона, «Историю крестовых походов» Жозефа-Франсуа Мишо, намекая на знание тех текстов. И в каких же учебниках он встречал информацию о существовании общества, где не было бы панов, одни только рабы? В каких странах, в какие времена такое случалось?..

Всё ж понимаешь, что нет никакой возможности перепрыгнуть человеку из сословия в сословие. Можно натянуть на плечи парчу… Бывало. Можно успешно закончить престижный университет – и набить голову большим объёмом причудливой информации, можно так или сяк принудить окружение величать себя богоравным, но ни на йоту при том не произойдёт настоящих, внутренних перемен. Каков талант – таков полёт. Правда, некие стародедовские легенды повествуют, будто бы случались такие волшебства, что шудра становился брамином… Но то всё, надо быть, исключения, лишь подтверждающие общее правило.

Каков чёрт от люльки, таков и в могилку.

Волк и каждый год линяет, да обычая не меняет.

Чёрного кобеля не отмоешь добела.

Простак, он видит в кастовом разделении некую обиду для себя: будто бы быть благородным князем – это хорошо, а овощеводом – едва ли не позорно. Отнюдь. Позорно – дурно исполнять доверенную Богом миссию. Быть князем, руководствующим своим войском из золотых палат – позорно, да. А быть честным землекопом, что же тут плохого?

Аристократ – это тот, кто предан изучению Мудрости, кто стоит в чистоте, благонравии, кто всегда держит слово, кто высшим считает Правду. Всё это совершенно неподъёмный груз для простеца. Разумеется, если  подразумевать подлинное напряжение духовной жизни, а не его имитацию. Простаку же назначена куда как более безыскусная задача жизни: радоваться всякой пище, прилежно исполнять назначенную ему работу, порой нечистую; с него особо-то и благонравия не спрашивается, поскольку негуманно требовать от человека того, чего у него нет и быть не может. Простолюдин живет суеверием и не в состоянии в полной мере соблюдать себя от жадности и гнева. Ежели он исправно трудится в доверенных ему областях, то многое ему прощается. Но горе человеку (да и его окружению), коль скоро залез тот не в свой сюртук – немало бед способен он натворить даже и безотчётно.  

Душе моя убогая!

Лишенько з тобою(16).

 

Повторюсь: многое зависит в жизни народа (или его части) от того, какие идеалы он перед собой поставит (или ему поставят), какую высоту полёта признает горней.

Садок вишневий коло хати,

Хрущі над вишнями гудуть(17)…

 

Хрущи тоже летают. Но, если их высоту признать предельной, то уже области, доступные стрижам, навсегда останутся недосягаемыми. И что уж говорить о лазурных стезях божественных сущностей! Конечно, живущий в предместьях древних Афин виноградарь не мог льстить себя надеждой, что, совершенствуя себя, приблизится к образам Олимпийцев, изваянных Фидием или нарисованных Евфронием. Не мог и римский кожевенник уповать на то, будто, приложив усилия, достигнет высот красноречия Марка Туллия Цицерона. Но и виноградарь, и ремесленник, и даже привезённый илот могли хоть краем глаза, краем уха коснуться подлинно достославного образца, проявления бессмертного небесного огня, обретения только искры которого было бы утешением плебею. И, если уж не осознать, то, быть может, почувствовать, что внешней переменой невозможно перекроить судьбу. Ибо человек сотворён Богом и является его неотъемлемой частицей. Человек ничего не создаёт самостоятельно и даже не наслаждается созданным. Всё, что он может – это сотрудничать со своим Создателем.

 

 

 

 

 

---

1. Мне шел тринадцатый год, /Я пас за селом телят. (Подстроч).

2. Лучше свобода в преисподней, чем рабство на небесах. Milton

3. Там родилась, гарцевала/ Казацкая воля,/ Там шляхтою, татарами/ Засевала поле. / Засевала трупами поле,/ Пока не остыло… (Подстроч.)

4 . Махабхарата; (кн.XI) Книга о женах.

5. Махабхарата; (кн.XI) Книга о женах.

6. В Быхове, славном городе,/ Вместе с Левченко,/ Потоптать жидовские / И шляхетские трупы.

7. Иоганн-Вольфганг Гете. Пария.

8. Как понесет с Украины/ В синее море/ Кровь вражью… вот тогда  я/ И поля, и горв - / Всё покину и понесусь/ К самому Богу/ Молиться…а до того/ Я не знаю Бога.  (Подстроч.)

9. По-под тыном бедняк / И днюет, и ночует; / Нет у него в мире хаты; / Несчастье шуткует / Над старою головою. (Подстрочн.)

10. И.З.Суриков. Детство.

11. И.З.Суриков. Горе.

12. Ой, не пьется то пиво,/ А я буду пить, / Не дам вражеским полякам / В Украине жить. (Подстроч.)

13. Почто та сука, ваша мать, / Со львами  сцеплялась, щенята? / И добывала вас, лихих? / И множила ваш род проклятый. (Подстроч).

14. Клищилась – (простон). последствия вагинизма у собак.

15. А в селах веселых / И люди веселые. /  Оно, может, так и было бы, / Если б не осталось / Следа панскогов Украине. (Подстроч.)

16. Душа моя убогая» / Горюшко с тобою. (Подстр.)

17. Садик вишневый возле хаты, / Хрущи над вишнями гудят. (Подстр.)