Екатерина МАРКОВА. ПОД НЕБОМ ОСЕННЕЙ ПРОХЛАДЫ. Стихи

 

Екатерина МАРКОВА

ПОД НЕБОМ ОСЕННЕЙ ПРОХЛАДЫ…

 

ВЕРЕТЕНО

Ничего нет постоянней

Неисполненных желаний,

Запертых навек дверей,

Ничего нет их верней.

 

Наши сказки, наши были

Бытовухою убили,

Где-то там, в курной избе

Живёт радость на земле.

 

Крутится веретено,

Как в кино.

Были мы чуть-чуть спесивы,

Не заметили России,

 

Как безграмотную мать,

Отказались понимать,

Веру трудную отцов...

Не найти теперь концов.

 

От единственной страницы

Удалось нам устраниться.

А слепым дождям пролиться

В твердь земную биться.

 

БАЛАЛАЙКА

Сперва ни шатко и ни валко,

Но постепенно разойдясь,

Играл отец на балалайке,

Как будто чуточку гордясь.

«Где-то в городе на кирпичиках…»

А внук с прекрасным личиком,

В своём стремленье детском,

И в удивленьи дерзком,

С летящими кудрями,

Чуть-чуть смеясь над нами,

Бросался вдруг вприсядку

Ходил трёхлетка гладко,

В смазных литых сапожках,

Всерьёз, не понарошку,

Как будто что врождённое,

Марксизмом осуждённое,

Давно приговорённое,

Эрзацем заморённое,

В ребёнке возрождённое!

 

Играл отец на балалайке...

Ушедших тех мгновений жалко –

Мгновений исторических

(Мы без отца который год) –

"За весёлый шум, за кирпичики,

Полюбился мне этот завод…".

 

СУДЬБИНА

«Хохлы хороши в охране»…

Я помню, как тёмной ранью

Шмонали и гнали на «общие»,

Наши тела тощие…

Всегда мы были повинны

Пред гхе-кающими старшинами.

В ЧК и в ЦК – фрикативы,

И никакой перспективы!

Теперь европейская нация –

Великая Украина –

От нас норовит компенсацию

Урвать за ту «оккупацию»,

Такая наша судьбина!

 

ИНЬ И ЯНЬ

Густосаженной мяты

Кондитерский дух,

На подушке измятой

Нас с тобой меньше двух,

Испарился ты в полночь,

В беспросветную синь,

Рифма просится – «сволочь»,

Вот вам янь, вот вам инь…

 

СЕРГЕЮ

Любуйся, но не рви:

Все олеандры мстят,

Что цвета пламенной зари

Листы во тьме горят.

Но ядом напоены

Прекрасные кусты…

Так красотой твоей жены –

Убиты я и ты.

 

ГРАНАТ

Гранатом пахнет тишина.

Пьянит у моря без вина,

Темнее тьмы беззвёздной,

В час запредельно-поздний.

Печаль моя беззвучна,

Как взрывы в безвоздушье,

Лечу во тьме я с кручи,

От слёз сухих – удушье.

По гальке ящеркой ползу

Я на краю вселенной…

А чайкам мчаться на грозу,

Закону древних верным.

 

САПОГИ

                                                Ю.К.

С рассветом, часа в четыре,

Мне снился полёт валькирий,

Мне снилось, что нет больше сил,

Что ты меня снова убил,

Похоронить позабыл,

С крутой молодою женой –

В обувке лихой, кожаной,

В больших расписных сапогах…

А ты растерял всё, утратил.

В давно поседевших висках

Нет памяти, связанной с Катей,

Ушедшей стихом тем в века: 

«Платок не вмещает, убогий,

Разброс твоих косм золотых…».

 

Прервался Полёт валькирий,

В рассветном предутреннем мире…

 

ПРОФЕССОР

Советского образованья –

                            гулкая медь

Твёрдое полузнанье ­–

Иметь или не иметь…

Училась по самиздату,

Слепому как береста,

Велесова древность…

Профессор, мой труд листая:

«Откуда такая вредность,

Где взяли вы эти факты?

Вас вызовут, поговорят…

И чужды нам ваши мысли,

Пожалуй, вас надо отчислить,

Учились бы у ребят,

Читали б по пунктам Маркса –

Эмпириокритицизм.

А вам, диссидентам, баста,

Без вас мы войдём в коммунизм!

Без ваших бердяевых, франков,

Забудьте – не поздно пока –

И в Прагу вошедшие танки…

Свой пыл умерьте слегка.

Умерьте его, умерьте!

А то ещё в Бога поверите…».

………………………………

Профессора я узнала,

В палате, где он умирал,

Скорее по инициалам.

Сражён он был наповал

Нежданной саркомой лёгких –

И тихо лежал под иконами,

Лишь Господа звал стонами…

 

ШТОРМ

Я возникала из солёной пены,

Ты осмотрел, не веря, – в упоенье,

Я же смотрела – в упоенье – мимо,

На полёт волны неутомимой.

Ведь не встречались мы ещё доселе,

В запредельном призрачном веселье.

Ты – земной, одетый с грустным вкусом.

Я в своей солёной рвани,

Человечьему чужда искусу,

Тайным упиваясь дарованьем,

Пропустила главное мгновенье –

Был рассвет и шторм, и воскресенье…

 

МАНИ

Всё это ради смартфонов,

Ради костра из книг?

Зеков телячьи вагоны,

Мёртвых неслышимый крик…

Трое с одной мелкашкой

Шли в свой последний бой,

Всё это – день вчерашний,

Мани! Америкен бой…

Мани – мани, мани…

Где-нибудь в горных скалах

Вырублены алтари,

Троицу старец престарый

Молит о нас до зари.

 

ЖЕНСКОЕ

Из грудной кости твореньем взятой,

Неразумной, непокорной, не крылатой,

Не прорвать пространство напролом,

Хоть все капилляры разорви,

Захлебнувшись в собственной крови.

Не коснуться молнии крылом,

Не изведать упоенья птичьего,

Не забыть, не вспомнить, не достичь его…

На стене мне в вечности вопить,

Слёзы по невстреченному лить,

За детей, ушедших в бой, молиться,

Горькою обновою гордиться…

И с землёй сырою молча слиться…

 

ДАМА С СОБАЧКОЙ

Да, скоро, очень скоро придёт зима.

А я об эту пору сойду с ума.

Примусь я мёрзлою кликушей

Бродить по городам,

Всю по частям слепую душу

Бездомным псам отдам…

И будут люди улюлюкать:

                                – Ату её, ату!

А я, обнявшись со старой сукой,

Застыну на ветру…

Застынем статуей, не плача,

Спасённые навек,

Как дама с вечною собачкой,

Прервав свой бег…

 

СОСУД

Ноябрь – совсем не календарный…

Купаюсь в море с рифмой парной

И фейхоа сосу. Вина целый сосуд,

Надавленного мне из изабеллы

Джигитом молчаливо-смелым…

 

На вечер он – на чай – мной приглашён…

 

КАНОНИТ

На каменистом берегу бросаю финик

Собаке чахлой; нет и корки хлеба…

А море в красоте дельфиньей

Роднится к ночи с небом.

По гальке гладкой, чуждые тревоги,

Шагали в древности языческие боги,

В хитонах ослепительно нездешних.

От света закрывали вежды

Мудрейшие из мудрых всех абазов…

Разгневались, услышав о Христе рассказы,

Казнили нищего Симона Канонита,

Сократа и Платона знаменитых.

Не знал усердный ученик Христа,

История как смерть проста…

 

ГЛАДЬ

Сорвутся с дуба скоро листья,

И в этом нет большой беды.

Стихосложение без мысли,

Как гладь пустыни без воды,

Как речь красавицы порочной,

Как тень совы над лунным полем,

Архитектура эры блочной, –

Бесплодное до боли…

 

МОЛОДОСТЬ

Мы дожили до двадцати шести,

Но как нам непогоду отвести,

Наш путь ухабисто-тяжёл

Стихами заболочен стол,

И поджимают ныне сроки!

Кричат в предчувствии сороки,

Что мы с тобою здесь не на века,

Скорей всего, на меньшие срока,

Судьба твоя-моя давно почата,

А за окном с кинжалом брат на брата,

Всё восстаёт и восстаёт

Офелия безумная поёт,

Стоит, как будто с толку сбитый,

В раздумьях Гамлет знаменитый.

И всё старьё, и только новый –

Резной, осенний лист кленовый,

Щегла домашний перещёлк,

Как и кому взять это в толк!

Кого куда ведёт пастух,

По улицам, где больше двух.

 

ОСЕННЯЯ ПЕСНЬ

Все часы в моём доме стоят,

Упивается роскошью сад –

Мушмула, кипарис, фейхоа,

Что летит, разбивается оземь, –

Такова на Кавказе осень…

 

По ночам караоке долбит,

До утра похотливо не спит.

 

Только море летит в мирозданье

Со старинным привычным заданьем

У небес целовать подножье –

То безумно, а то осторожно…

 

ЭТАЖ

Я давно не живу уже

На девятом твоём этаже,

Где прибита подкова от сглазу,

И соседка страдает маразмом.

Где уютно нам было вдвоём,

В тишине настоять на своём,

Что б не слышал сосед-стукач,

Заграничных поездок ловкач,

Что пока мы шептали под кровлей

О своей неизбывной Любови,

Всё доносы писал на балет,

За бугор ездил с ним много лет…

Окна матово темнели, холодея.

Засыпала на твоих руках

С старой книгой «Русская идея»,

Самиздатской, побеждая страх…

Нет давно безбожного соседа

И тебя на свете много лет,

Езжу к тому дому я по средам

В поисках потерянных примет.

 

БЛАГОДАРНОСТЬ

А месяц такой живой

Застыл у меня на ладони,

Как будто он только мой,

И в море к утру не утонет…

А я его благодарю,

За ночь, за печаль свою,

Очарованье немоты,

Которое не понял ты.

Ведь наши ссоры –

Суть ночные воры.

Крадут бесстыдно вдохновенье

В мерцанье звёздного биенья…

А возмущенной речью

По гроб я обеспечена.

 

КАРИАТИДА

Всё своё по людям раздав,

Я стою кариатидой,

Каменею, глотая обиды,

Укротив непокорный нрав.

В камне и не такое сдюжу,

Мне теперь под дождём нипочём,

Ни бездомность, ни безмужность,

Ни разбой шестипалый в ночном.

На меня тычет вёртко указкой

Удивлённый экскурсовод,

Лихо лжёт, бездумно рассказывая,

О Растрелли, кривя бритый рот…

Мне ложатся снега на плечи.

Назначают свиданья под вечер,

Безымянным стою мертвецом,

Позабытая Богом-отцом.

В снегопад я слезу упрячу,

И не скажет никто, что плачу…

 

АНТРАКТ

Нет ещё не всё, это только антракт,

В упоительно опасном действе,

Что несёт меня по кочкам с детства,

Сквозь кромешность дымную утрат.

Поброжу ещё по белу свету,

Кажется, не всё я доглядела,

У меня на свете много дела,

Но в запасе слёз почти что нету…

Не даю давно себе обеты,

Все обеты суть обречены,

Праздники грядущие и беды

Не моим дыханьем сочтены…

 

ГОРСТЬ

беру я на дорожку

абхазскую лепёшку

с своею гривой львиной

одевшись в мешковину.

я благодарный гость,

мне б только ласки горсть,

устала от колючих

речей от невезучих,

терзаемых сомненьем

от собственного мненья,

страшащихся и тени,

в четверг и в воскресенье,

во вторник, в среду, в пятницу,

от страха раком пятятся.

иду я, не робея,

платановой аллей.

 

БУФЕТ

Где наш младенческий рассвет,

Мы никуда с тобою не уедем.

И книги, и стариннейший буфет

(Свидетель нашего с тобою роста),

Всё разошлось по пришлым и соседям.

На каждой створке отблески сиротства.

 

На каждой вилке, блюдце на любом,

На фотографии, где ты с огромным лбом

Стоишь растерянно, тебе там восемь лет,

А на губах пломбира белый след.

 

Серёга, брат, тебя на свете нет,

О чём-то просит молча твой портрет.

Мы встретимся, я это знаю точно

Сейчас, в дыханьи тайны полуночной.

 

ПЛЯС

Как давно я не видела моря!

В гальке зыбкого побережья,

Где несутся, себя раззадоря,

Чтоб уловом насытиться свежим,

Исполняя пожизненный пляс,

Чайки гордо, не глядя на нас.

И волной отраженье взлохматив,

Море в чрево впускает искателей...

 

Чем впустую сидеть на мели,

Улетаю на берег земли,

Где румяны закаты вдали.

 

ЖУРАВЛИНЫЙ ЛЁТ

Дождит, дождит ночами напролет,

А кто-то видит журавлиный лёт.

Следить за уходящим клином,

Наверное, даётся лишь невинным.

 

А мне хоть застони, не выстонешь.

Им созерцать красу на пристани,

Иль в лодке, гладь речную вспенивая,

Или в полях дымно-сиреневых...

 

А у меня, похоже, отняли

Привычку в сапогах на отмели,

Там, где шуршат ночные камыши,

Подкормку карасям крошить.

 

ПРЕДЗИМЬЕ

Над мокрою крышей зависли

Предзимья последние листья.

Прислал кто-то с неба дар,

Сквозь дождевой муар.

 

Жмётся к стеклу голубая голубка,

Смотрит с надеждой и хрупко.

Иду, чтоб рассыпать крошки,

К заплаканному окошку,

 

Тьмою простор заволокло,

Стучится судьба в стекло.

 

КОМ

Под сению ветхого крова,

Не устаю повторять –

Природа чревата словом,

И время покатится вспять.

 

Струя огонёчка лампады

Безмерна, как чья-то душа,

Под небом осенней прохлады

Так хочется вольно дышать.

 

Сует отступают смятенья,

В октябрьском дыханье земном

Подступит стихотворенье,

Как к горлу рыдания ком.