Николай КИСЕЛЁВ 
Николай КИСЕЛЁВ
DEJAVU НА ОЗЕРЕ
Рассказ
На въезде в деревню справа от дороги находится старое кладбище. Место очень хорошее: возвышенность, песочек, валуны и лес. А за возвышенностью, с другой стороны, – озерцо, или по-местному ламбдочка, так ласково называют там маленькие озера. Памятники на кладбище есть, но их немного. У каждого места упокоения имеется свой природный валун с именем и датами – воистину нерукотворный памятник. Тогда зачем тащить туда новые камни?
Первый карел, кто завещал похоронить его в этом месте, несомненно, в душе был поэт, тонко чувствующий гармонию. С его легкой руки началась традиция: органично вписывать места упокоения в природу. Лес, вода и камень – это всё, из чего состоит Карелия, и всё это есть на кладбище. И ещё тишина, особенно зимой, а больше ничего не надо, чтобы упокоиться с миром в этом месте хорошему карелу.
Алексей, когда приезжает домой в деревню на машине, всегда на въезде сигналит отцу. Если раскодировать сигнал, то главное в нем:
– Мы здесь. Мы тебя помним, Евгений Павлович.
С Евгением Павловичем я познакомился случайно в те далекие времена, когда был молодым и красивым. Тогда получил, наконец, постоянную прописку (с пропиской по общаге нельзя в то время было получить разрешение на приобретение ружья), сразу же вступил в охотобщество, купил ружьё, накрутил патроны и, оставив далеко не безутешную молодую жену, без промедления рванул – другого более точного слова не подберу – на охоту в Карелию.
До Петрозаводска поездом, а дальше автобусом к намеченному месту охоты. В середине сентября в тех местах темнеет уже рано, в автобусе работала печка, и после беспокойной ночи в поезде я угрелся и уснул, да так, что очнулся уже в конечном пункте его маршрута. Более того, назад автобус отправлялся только утром. Когда всё это выяснилось, единственное, что я успел сделать – это спросить последнего уходящего аборигена:
– Постой, где здесь живет самый большой охотник?
– А вот, – абориген показал на расположенный рядом нарядный дом и добавил: – И по рыбе он тоже.
Приютили меня на ночлег без лишних слов. Так я познакомился с Евгением Павловичем и его семьей. Помню любопытные мордашки его детей, которых разбудил мой приезд, старшего Алексея, учившегося тогда в третьем классе, и младшей дочки. Утром почувствовал себя так легко и естественно – для меня это редкость в гостях – что предложение Евгения Павловича: «Оставайся, здесь охота не хуже», принял с большим удовольствием.
В то время Евгению Павловичу было тридцать шесть лет. По виду типичный карел, но рост выше среднего с крупной конституцией. Если выделить основное в его характере, то, пожалуй, это большая жизненная энергия и жизнелюбие. Любитель посмеяться и пошутить. До сих пор помню его совет соседу, который пьяненький жаловался на жизнь:
– Купи белые тапочки и разнашивай.
Работал он инспектором рыбоохраны. Свою работу исполнял по уму. Тогда, если память мне не изменяет, на рыбалке можно было ставить сорок метров сеток на одного человека, а превышение нормы считалось уже браконьерством. Наказание – штраф и конфискация сетей. С местными рыбаками, если они не наглели и не ставили сеток намного больше положенного, Евгений Павлович занимался больше профилактической работой. Местные знали, что они под контролем, и не зарывались. К залетным браконьерам, которые считали, что здесь им никто не указ, он применял закон сполна.
Рано утром мы всегда пили чай вдвоем с Евгением Павловичем: потом он уезжал на служебном мотоцикле в свой объезд по озерам, а я шёл в утренний темный лес искать охотничье счастье. Охота в те времена изобиловала боровой дичью: рябчик, глухарь, тетерев – всё это попадалось в изрядном количестве. К этому надо добавить обширные клюквенные болота (столько клюквы я больше нигде не видел), богатые брусничники на вырубках и грибы, которых там просто немеряно.
Много позже, когда я взял с собой маленького сына, он всё спрашивал меня:
– Папа, почему, когда я сажусь какать, вокруг меня столько грибов собирается?
Понятно, почему я ездил к Евгению Павловичу несколько лет подряд. Однако вскоре Бог стал посылать мне детей с небольшим временным интервалом: их надо было поднимать, возить "на юга", и вновь поехать на охоту в Карелию я смог лишь через пять лет.
Вначале всё повторялось – поезд, автобус, радостное ожидание скорой встречи с бесконечной и неповторяющейся карельской природой. Вот уж не зря в детстве у меня самой любимой игрушкой был калейдоскоп, где каждый раз при встряхивании появляется новый узор из цветных стекляшек. Так же и в Карелии – лес, озера, сопки, болота в каждом месте предстают в новой и неповторимой композиции. Сейчас пришло осознание, что тянула меня туда не столько охота, сколько желание идти и любоваться изысканными узорами карельской природы.
Однако на одной из остановок автобуса это радостное ожидание предстоящей встречи перешло в тревожное. Я услышал визгливый голос какого-то забулдыги:
– Пристрелили одного инспектора… Не даёте ловить рыбу – всех постреляем.
В голове проскочила мысль: «Не дай бог, случилось, что с Евгением Павловичем».
Потом начал успокаивать себя:
– Инспекторов много. Евгений Павлович не из тех, кого легко подстрелить.
Но уже вспомнились его слова, сказанные один раз, когда мы вдвоём пили утром чай, готовясь каждый к своему делу:
– Жена не провожает. Привыкла... А ведь опасная у меня работа.
Расспрашивать в автобусе, что и как, я не стал и остаток пути провел в тревожном состоянии, надеясь всё-таки на лучшее. Когда вошёл в дом, ставшим для меня родным, в нём было тихо и пусто. Я понял, что худшее случилось.
Евгения Павловича похоронили две недели назад. Андрей, уже студент первого курса, рассказал, как всё случилось. Обычный утренний объезд. На одном озере Евгений Павлович заметил машину Жигули и трёх рыбаков. Рассмотрел в бинокль – браконьерили они по-серьёзному... Когда он сел на пенёк заполнять протокол, один из браконьеров незаметно вытащил из машины ружьё, подошёл сзади и в упор снёс ему полголовы. Дальше стали прятать следы преступления. Из коляски мотоцикла Евгения Павловича извлекли и надули его резиновую лодку, перетащили в неё тело, затем отбуксировали на глубину, порезали лодку и концы в воду.
Евгения Павловича долго искали. Как-то удалось определиться с озером, потом нашли его мотоцикл, который не удалось глубоко утопить, а дальше подняли и тело. Преступников вычислили быстро. В кармане куртки Евгения Павловича нашлась бумага с номерами их машины. Он давно принял за правило – прежде чем вступить в контакт с браконьерами, записать номера транспорта.
Забегая вперед, скажу, что суд приговорил стрелявшего к высшей мере наказания – расстрелу (и это совершенно справедливо!), а двое его подельников, свалив всю вину на стрелявшего, отделались условными сроками.
Возвратимся к живым. В доме, помимо скорби, царила растерянность – как дальше жить? Когда такой крупный человек как Евгений Павлович внезапно исчезает из потока жизни, то в нём образуется большая брешь. Помимо зарплаты, он добытчик мяса и рыбы; транспорт, баня и другие хозяйственные заботы – всё было на его плечах. Теперь это всё потребуется устраивать как-то по-другому. Андрею надо учиться в институте, а младшей в школе – нужны деньги. Натуральным хозяйством здесь не проживёшь. Пришлось жене поработать и лесником, и продавщицей в сельпо.
Андрей, когда приезжал на выходные, занимался рыбой и охотой. Вот и в тот мой приезд мы отправились на рыбное озеро. Как раз по времени пошла рыба ряпушка. Алексей хотел наловить ряпушки на зиму, а я поохотиться в окрестностях. Замечу, что на озерах вкуснее ряпушки ничего нет: белое нежное, почти без костей мясо, вкусная в любом виде – и жареная, и варёная, а копченую свежую ряпушку ни с чем не сравнить. Остановились мы в маленькой избушке. На рыбных озерах Карелии всегда есть такие избушки, которые строят для себя рыбаки.
Когда к вечеру я пришёл с охоты, Алексей уже поставил сети и готовил ужин. В лесу ведь одноразовое питание: утром чай, в обед тоже чай с перекусом и только в ужин основательно набиваешь себе брюхо. Вечером на озере особенно тонко чувствуется тот неуловимый переход от дня к ночи, когда озеро замирает и становится тихо-тихо. Дневная живность уже спряталась и отходит ко сну, а ночная ещё не включилась в жизнь. Кто думает, что ночной живности меньше дневной, тот глубоко не прав: сверлят воздух летучие мыши, ухает филин, из своей хатки выплывает бобер и оповещает об этом, громко хлопая хвостом по воде, сопят на своих ночных тропах барсуки и еноты. А ещё очень страшно ночью на озере одному, когда слышишь в первый раз, как кричит гагара: громкие, стонущие, иногда напоминающие хохот, звуки, которые очень близки к человеческому голосу. Вначале думаешь, что погибают люди на озере, потом понимаешь, что это нечто другое, заряжаешь ружьё и выходишь на берег, а там ничего не видно и только с середины озера продолжают нестись дикие стоны вперемежку с безумным хохотом.
Но когда мы приступили к трапезе, вокруг царила такая тишина и благодать, что поневоле не хотелось громко говорить и шуметь, а только слушать и впитывать в себя вечернюю тишину. И как бы в русле этого настроения справа из-за мыска бесшумно на веслах появилась лодка. Мотор на ней был, но его звук убил бы всю тишину. Там находилось два человека. Я подумал, что это рыбаки и придётся делить избушку с ними. Однако, когда они подплыли ближе, Алексей как-то напрягся и мне стало понятно, что дальше будет не всё так просто.
Прибывшие оказались мелкими мужиками, возрастом между тридцатью и сорока. Они поздоровались с Алексеем по имени и спросили:
– Как ловится ряпушка?
– Не знаю, я ещё не поднимал сетки, – ответил Алексей.
От них исходил запах свежей водки и, видимо торопясь продолжить возлияние, они не стали тянуть, а безотлагательно приступили к делу:
– Алексей, у тебя поставлена лишняя сетка. Мы все сети конфискуем.
Вот так дела. Значит эти люди – рыбинспектора, которые были дома у Евгения Павловича – раз знают Алексея, сидели за его столом, делили с ним хлеб и соль, очевидно, знают о трагическом событии, а так поступают.
Все, что сказал в своё оправдание Алексей:
– Хотел заготовить ряпушки на зиму. Я учусь и не могу каждый день ловить рыбу.
Но сказанное не изменило решение инспекторов. Сетки были подняты, перенесены в их лодку и они, уже на моторе, ушли с ними. Идиллия единства с природой, понятия о справедливости и добре – всё оказалось разбитым вдребезги.
Я спросил Алексея:
– А где они будут ночевать?
– Здесь недалеко есть ещё одна избушка, – ответил он.
В подавленном состоянии отправились спать. Дальше, как мне кажется сейчас, я проснулся ночью и увидел в проёме двери одетого Алексея. Возможно, это плод моего воображения. А вот явь оказалась круче воображаемого.
Второй раз я проснулся от шума. За окошком чуть светало. В дверях стояли инспектора с нашими сетками на плечах. Сказанная ими фраза меня весьма озадачила:
– Алексей, вот твои сетки, возьми их, – с этими словами инспектора бросили сетки в угол, – отдай нам лодку и мотор.
Спросонья я тупо соображал: значит, взамен сеток они хотят взять нашу лодку, а мотор тогда откуда, у нас его нет. Однако из дальнейшего разговора всё стало ясно, что у них проблема – пропала лодка с мотором. Скорее всего, в той избушке они вечером ещё крепко поддали и в нарушение инструкции оставили лодку и мотор на озере, а утром ах! – обнаружили, что ни того и ни другого нет!
Вот это поворот! Ай да, Алексей!!! Парню только восемнадцать лет! Сын своего отца!
На просьбу инспекторов Алексей отвечал, что ничего не знает и, естественно, ему нечего возвращать. Дальше разговор продолжался в том же ключе: инспектора просили, Алексей стоял на своём – ничего не знаю, ничем не могу помочь.
Меня, уже проснувшегося, больше всего удивляло, что инспектора, можно сказать, совершенно переродились. После вчерашних нагловатых и обличённых должностными правами, они выглядели яко кроткие овечки. Будто за ночь кто-то вразумил их неразумных. Инспектора униженно просили, а не пытались как-то припугнуть или надавить, если не физически, то хотя бы с позиции своей должности и факта браконьерства. Ведь по букве закона вчера формально они были правы. Но никакого давления не было, только просьбы и ничего более…
Через полчаса бесплодных переговоров, они ушли, сказав, что будут ждать Алексея у себя. По их уходу, мы с ним быстро собрались и отправились в деревню. Алексей сразу уехал в Петрозаводск и в тот сезон я его уже не видел.
При встрече с ним в следующем году первый мой вопрос был о последствиях того случая на озере.
– У меня не было неприятностей, – коротко ответил Алексей.
– А что с инспекторами? – продолжал спрашивать я.
– Их обоих уволили. Один пропал где-то, а второй пьянствует, – сказал он.
Больше об этом не говорили.
Лет через десять мы вновь попали с Алексеем на то же озеро. Избушка сохранились: дикие туристы её пощадили и не сожгли. Находясь под влиянием пришедших воспоминаний, я спросил:
– Слушай, Алексей, тогда на озере никого не было, кроме инспекторов и нас. Ты ведь утопил их лодку с мотором?
– Нет.
Нет, так нет. Вообще говоря, вопрос пустой. Любой ответ – да или нет – ничего не добавил бы к разгадке чудесного преображения инспекторов из алчущих в смиренных. Может быть, Евгений Павлович явился им во сне, кто знает?