Наталья ТЕРЁХИНА. ЕСТЬ ЛИ ДНО У БЕЗУМИЯ?.. О новелле Николая Иванова

 

Наталья ТЕРЁХИНА

ЕСТЬ ЛИ ДНО У БЕЗУМИЯ?..

О новелле Николая Иванова "Партер. Седьмой ряд"

 

Если взять строку из колыбельной песни («Баю-баюшки, баю...»), добавить подтявкивание дробненькой пулеметной очереди, уханье снарядов, зю-ю-юканье мин да ещё «Времена года» Вивальди – что из этого получится? Наверное, чудовищная  симфония абсурда, которую разыгрывают до сих пор на земле братского народа и которую смог услышать и мастерски донести до читателя Николай Иванов.

И Николай Иванов, и многие другие писатели вслед за Львом Толстым осуждали войну, называя ее «сумасшествием…», « злом…», «чудовищной нелепицей…», «сплошным зверством…», «противным человеческому разуму и всей человеческой природе», обнажали трагедийность, болезненность её сущности, бездну безнравственности и безумия. Новелла Николая Иванова «Партер. Седьмой ряд» открывает новые границы этой страшной пропасти. Это, несомненно, новое слово в прозе о войне.

Как всегда у Иванова,  повествование представляет собой сплав сердца и ума, вызывает не только сильнейшие эмоции, но и помогает читателю прийти к важнейшим умозаключениям. Это ещё один уникальный пример сочетания философии и поэзии.

Мы оказываемся в перевернутом, ужасающе больном мире, в Зазеркалье войны, развязанной в Донбассе. Безумие войны доведено до абсурдной своей сущности. Привычные нам вещи и явления приобретают совершенно иной, противоположный смысл. И поэтому здесь люди спасаются не в домах, а на кладбище («какое же это счастье – оказаться во время обстрела на кладбище!..» – сколько горькой иронии в этих строчках!). Действие новеллы происходит именно на кладбище: «царство мертвых» – для продолжения жизни? А погибшую на захоронении мужа почтальонку несут на черенках лопат домой… Причем, над ней никто не причитает, не потому, что некому, а потому, что сама смерть стала привычной,  повседневной реалией. А ещё потому, что изменились временные категории: почтальонка пожила долго даже по сравнению с вечностью. И у вечности новые измерения, вечностью  могут быть четыре минуты, а именно: «где-то два десятка неспешных снарядов, тысячи полторы пуль, раз пятьдесят успеют у-ухнуть и столько же прою-ю-ю-юзить до звона в ушах….». Вечность измеряется количеством унесённых жизней…

Для персонажей новеллы существует только одно время года – война. О том, что в разгаре весна, им напоминает фрагмент концерта Вивальди – звонок мобильного телефона. Кусочек той, мирной, довоенной действительности воспринимается здесь как нечто чуждое, странное, «некстати». И снова сколько горькой иронии: «Производители мобильных телефонов, оказывается, такие юмористы, такие чудики: вставляют вместо звонка не команды «К бою!» или «Всем бояться!», а музыку итальянского католического священника!..».

Ориентиром для минометчиков является православная святыня – крест, «взбежавший на цыпочках по куполу кладбищенской часовенки в самую высь…», это «всего лишь прекрасный ориентир для миномётчиков, что именно от него делают поправки в расчётах для меткой стрельбы»… Выделю – «всего лишь». И более того, «крест-ориентир в благую помощь…». Убийство мирного населения – это благое дело?! Заповедь «не убий» превращается в прямо противоположную: «убий!» Чья это заповедь? – Догадаться нетрудно…

В абсурдном мире нет ничего святого. Поэтому, как во времена преследования христиан, поджигают храм, а батюшка, получивший тяжёлые ожоги при тушении, «страдает духовно и телесно» в больнице… Вместо него провожает в последний путь  кума, которая перекрестила мальчишечку, что-то «прошептав ему в ушко на мотив молитвенного…».  И под прицелом находятся женщины, наклоняющиеся к могильным рушничкам, на которые «прилетают души умерших и ангелы»… Прицел по ангелам? И погибает ведь младенчик двухмесячный, безгрешный, как ангел, Богдан – Богом данный… Как символичен здесь «Деревенский танец» из концерта «Весна» Вивальди и цитирование из сонета, предшествующего исполнению «...быстро иссякает вихрь могучий. Спит пастушок...». Весна года – это и весна человека, вся жизнь которого впереди. Но здесь «пастушок» уснул навеки…

Сейчас многие говорят о втором пришествии Христа. Узнаем ли мы Его? Каким Он явится нам? А если младенцем, неузнанным и погибшим от руки нового Ирода, как Богдан? Что тогда будет с человечеством?

По приказанию новых иродов истребляется целый народ. На улице, где стоит дом Веры, не осталось больше детей. Нет детей – нет будущего. Тает взрослое население. Партер ведь – это только первые ряды, за ним идёт бельэтаж, амфитеатр, балкон… Расширяется городское кладбище, копачи начинают новый, седьмой ряд могилкой для погибшего младенца. Остальное место – для будущих жертв… Пустеют улицы – и как символ абсолютного одиночества – собака, у которой нет теперь ни хозяина, ни хозяйки…

С кем же сражаются украинские минометчики, действующие по принципу «выстрелил – и забыл»?.. Бравые снайперы не просто целятся в детей и женщин. Не просто взрывают  жилища и церкви. Они пытаются разрушить самое святое для православных – веру (не случайно имя молодой матери – Вера). Наверное, впервые Иванов говорит об огненном испытании духовности и о той грани, которая отделяет людей от нелюдей.

В новелле совершенно явно присутствуют библейские мотивы, возникают аллюзии: Вера с мертвым ребенком на руках – и Мадонна, и Богоматерь возле распятого Сына Божия… При помощи реминисценций и аллюзий Иванов утверждает мысль о самоценности каждой человеческой жизни, всего живого на Земле. Невозможно без слёз читать строки о  горе юной матери, у которой отнимают младенца… И как тонко и вместе с тем гениально просто, всего несколькими штрихами может передать это автор! Мы не слышим громких рыданий и проклятий, не видим душераздирающих сцен, внутренних монологов. Страдания женщины так велики, что их не передать никакими словами. Малыш для неё жив. Ему, мертвому, поёт она колыбельную песню. С трудом «выдирает» из её рук «недоколыханю» кума. «Чёрной сгорбленной тенью» стоит она у могилки. Мы понимаем, как невыносимо тяжело ей возвращаться в осиротевшую хату («Главное было довести Веру домой…»). Будто бы именно её, а не сына лишили жизни. Комок в горле и слёзы: «– Богданчик не успел поесть перед бомбёжкой...». Не смогла она его накормить и не сможет уже никогда… Никогда.

Женщина как будто онемела от горя. Чувство вины, жалости, ощущение непоправимой беды, непередаваемого страдания, такого  страдания, которое высказать невозможно и представить страшно (вспомним ахматовское: «А туда, где молча Мать стояла…») передаётся при помощи парцелляции: «Вера вышла из дома, переодетая в камуфляж Василия. Приняла молоко обратно, прижала к груди баночку. Покачалась, как только что баюкала сынка. Что-то вспомнив, на ощупь открыла побитую осколками калитку в сад. Присела над ближней, самой маленькой яблонькой...».  Как своего сыночка, ушедшего в землю, кормит молоком яблоньку.

 Мы не знаем, уцелел ли «Русак», отец мальчика, вызвав огонь на себя сумасшедшим броском в «самое пекло»… На похороны он не успел, а по его БМП перестали стрелять. Почему? «Выстрелил – и забыл»? Тревога звучит в словах его сестры: «Теперь бы с Васькой ничего худого не сталось…». «Русак» молчит и, возможно, страшные предчувствия не обманули родных.  Защищать жизнь, Родину уходит к терриконам Вера в камуфляже мужа. Она идёт, чтобы «давшие завязь яблони, вишни, сливы» – символ продолжающейся жизни – дождались плодов, чтобы выросла и зацвела яблонька в её саду. Чтобы навсегда замолчала канонада на её земле. Чтобы пели соловьи над могилкой в седьмом ряду… Она идёт остановить безумие.

 На мой взгляд, новелла имеет сложный в философском отношении финал. Всем содержанием произведения, его эмоциональной сферой автор готовит читателя к выводу о том, что надо бороться с этим сумасшествием, надо противостоять ему. Надо победить дьявольскую силу. И если «медведки»… «при первых же выстрелах вжались в землю так, что сами превратились в кладбищенскую пыль», то оружие берёт в руки женщина. Та, которая должна продолжать род человеческий, а не убивать.

Вера уходит «строго по правому лучу креста…». Деталь «по правому лучу…» явно не случайна. Православные знают, что «одесную», т.е. справа от Христа – праведники, те, кто идёт по правильному пути, его паства, «овцы». Она идёт к ополченцам, а ведь «в Донбассе любой первоклассник преподаст урок географии: где юг, там ополчение. Защита…». Получается, что выбор её сердца оправдан высшими силами…

Думается, что создавая новеллу автор ставил перед собой дерзкую сверхзадачу: не только рассказать правду о войне в Донбассе, не только обнажить безобразную её сущность, но попытаться достучаться до «дирижёров» этого чудовищного «военного оркестра». До тех, кто «пишет сценарии» судеб целых народов. Для кого люди – всего лишь пешки, актёры, разыгрывающие действие по его указке. Кто считает, что может распоряжаться жизнями миллионов граждан. По чьему распоряжению погибает только что родившийся младенец в то время, как сами «сценаристы» и «режиссёры», уютно развалившись в креслах партера, в  Нью-Йорке, Милане или Киеве, наслаждаются гармонией «Времён года» Вивальди…

Тверская область