Александр БАБИН. БОЛЬШЕГО И НЕ НАДО. Рассказ

 

Александр БАБИН

БОЛЬШЕГО И НЕ НАДО

Рассказ

 

Николай знал, что старик остался без сигарет и выпивки, но выходить на улицу не спешил – там его ждали 32 градуса мороза и ослепительное январское солнце, великая тишина и мёртвое спокойствие. А дома натоплено, тепло. 

Лёжа на кушетке под армейским бушлатом, Николай сонно думал о том, что не мешало бы наколоть дров для бани. И сбросить снег с крыши… «Всё это можно будет сделать потом, под вечер», – прошептала лень, и Николай молчаливо согласился с ней. Ему не хотелось вставать.

Он потянулся к табурету, вынул сигарету из пачки, чиркнул спичкой и закурил. Сизый дым сделал плавное сальто в солнечном свете и закружился в нём вместе с пылью. 

Поглядев на потолок, Николай подумал, что неплохо бы разбавить тишину музыкой. Он снова потянулся к табурету, включил телефон, на зарядку которого истратил вчера последние капли дизеля в генераторе, и уставился на экран. Сотовый бесполезен в этих краях, но иногда хоть время можно узнать и музыку послушать. Большего и не надо.

Когда логотип производителя исчез и Николай увидел дату, выяснилось, что четыре дня назад наступил 2015 год.

И снова в сознании возник образ старика, что в пятнадцати километрах отсюда коротает последние дни без сигарет и спиртного. 

«Надо сходить», – вяло подумал Николай.

Выкурив полсигареты, он аккуратно затушил бычок в консервной банке и поднялся с постели, так и не включив музыку. Под скрипящими половицами запищала мышь.

На кухне царил полумрак – окно на две трети было завалено снегом. 
«Вечером», – напомнила лень. 

 

Николай подбросил в печь поленце, нагрел воды в тазике и побрился, пытаясь разглядеть в куске зеркала своё отражение. Сумрак скрадывал черты, оставляя в зеркале общий овал лица. Можно было побриться в более светлой спальне, но Николай не посчитал нужным тащиться туда с тазиком. В конце концов, можно и на ощупь, какая разница? Красоваться всё равно не перед кем.

Электричество ушло из посёлка шесть лет назад вместе со срезанными проводами. А потом отсюда точно так же ушли и люди. Последними уходили Нестеровы, его соседи.

Перед отъездом они оставили на двери дома Николая записку, и когда он вернулся с двухмесячной вахты, она поджидала его в пластиковой бутылочке, привязанной к ручке двери. Николай не стал её читать. Он лишь пожевал губами и бросил бутылку через забор. Она кувыркнулась и упала в измятый зайцами снег, где и лежала до сих пор, схваченная настом.

Побрившись, Николай положил в рюкзак трёхлитровую флягу со спиртом, две палки колбасы и кое-какую снедь, два блока «Примы», свечи и спички – всё это было куплено в единственном магазине Дальнего посёлка. Упаковав таким образом половину своих запасов, Николай поел вчерашнего супу и стал одеваться в дорогу. Оделся добротно, мороз не любит шуток: серый свитер с длинным горлом, толстые ватные штаны, бушлат, валенки, ушанка на голову.

На стене висело ружьё. К нему было всего шесть патронов, и Николай берёг их на самый крайний случай – с боеприпасами туго даже в Дальнем.
Бросил взгляд на него – брать или нет? – и решил оставить дома. Пищи пока хватало. Вместо ружья он взял охотничий нож, сунул его в голенище правого валенка и вышел на улицу. 

 

Он уходил из посёлка по давным-давно не чищеной дороге, сравнявшейся с некогда картофельным полем. За неделю оттепели снег подтаял, а с приходом морозов покрылся твёрдой коркой. Идти было легко. Мимо проплывали закопавшиеся в снег избы и домики. Магазин ещё месяц назад замело так, что исчезла дверь. Всюду петляли старые заячьи и лисьи следы. Были и свежие, едва различимые на твёрдом насте. Здание начальной школы темнело выбитыми окнами. Детский сад выглядел более опрятно, если не считать клочков меха в кроваво-снежном месиве на игровой площадке. Здесь кого-то задрали волки. 

«Разгулялось зверьё», – отстранённо подумал Николай и посмотрел на кочегарку, что примыкала к школе. Ещё летом над ней возвышалась труба, видимая за десять километров, но осенью она рухнула на школьную крышу и сломала ей хребет. С тех пор посёлок окончательно затерялся в снегу уральской глуши – ни дыма, ни движения, ни трубы.

Хмыкнув, Николай вынул из кармана утренний окурок, поправил рюкзак и пошёл дальше.

Солнце сверлило глаза, заставляя глядеть себе под ноги. 

 

Он бездумно шагал по ровному полю, временами стирая иней с ресниц. Где-то под ногами – там, где из снега не торчали верхушки борщевика и молодых берёз, – тянулась грунтовая дорога. Справа и слева белел замёрзший лес, волной уходящий за горизонт далеко-далеко впереди. Снег хрустел под ногами, как яблоко. На небе – ни облака.

Николай запнулся на ровном месте и вздрогнул. Ему привиделось, будто он падает.

– Расту, – вслух сказал он. 

Он прошёл уже километров семь и совсем не устал, словно всё это время падал сквозь космос. Только вот падают куда-то, а у него точки приземления не было. Старик в самом конце пути ничего не значит: он скоро умрёт, а лисы всё так же будут охотиться на зайцев, наступит февраль, а за ним – март. Ничего не имело значения… кроме, может быть, доброты.

Николай остановился, поёрзал ступнёй в валенке – чесалась – и возобновил движение. 

Ему не было ни скучно, ни грустно, ни весело. Он чувствовал, что оторвался от земли и взлетел. Понимал, что может уже не приземлиться. 
Солнце, снег и тишина усыпляли его. Приоткрытые губы мерно выдыхали пар, пушистой бахромой оседающий на воротнике, щеках и ресницах. В сознании плавали отдельные слова, но они никак не собирались в предложения. Мыслей не было. Не было даже ощущений. Космос…

Над головой пролетел ворон.

Это неожиданное движение сверху ударило по сознанию. Николай даже выругался, но потом рассмеялся над собой.

«Отвык, придурок», – подумал он, всё ещё улыбаясь. 

Он становился на минуту и посмотрел назад. 

Еле видимая цепочка следов петляла из ниоткуда в никуда. 
Николай нащупал в кармане бушлата пачку, вытащил гнутую сигарету и закурил; дым смешался с чистым промороженным воздухом и бесследно растаял в нём. «Хорошо», – подумал Николай, повернулся, чтобы идти дальше и уставился прямо в карие волчьи глаза.

 

Волк стоял в десяти метрах от него, с интересом разглядывая человека. Голова чуть склонена набок, уши навострены, – никакого страха, лишь природное любопытство.

«Так», – подумал Николай и заорал во все лёгкие:

– ГРОХОТАТЬ ТУБЕРКУЛЁЗ КРЫСОБОЙ! 

Но волк не убежал. Он лишь поднял нос, принюхался и чихнул, мотнув кудлатой головой.

«Бешеный…».

Николай медленно отступил назад, расправил плечи и плавно расставил руки в стороны. Рюкзак съехал по спине и тяжело бухнулся в снег. Фляга внутри звонко ударила о железную кружку. 

Волк удивлённо склонил голову набок, помялся немного и нехотя затрусил к человеку, поигрывая хвостом. Хищник достигал метра в холке, и был сильным – лопатки так и переливались мускулами.

Расстояние быстро сокращалось, но Николай старался не делать резких движений. Стоит вздрогнуть или рыпнуться, выдать страх или агрессию, волк накинется без промедления. Николай снял с головы ушанку, сунул в неё левую руку, а правой вытащил нож из голенища. 

Когда между ними оставалось три метра, волк бросил свои игры, молниеносно кинулся на Николая и сбил его на снег. Между человеком и зверем закипела лихорадочная борьба. 

Николай успел подтянуть колени к груди и спрятать подбородок в воротнике бушлата. Левую руку он согнул перед собой, защищая лицо и горло. Вовремя – волк вцепился в неё и свирепо замотал головой. Зубы не прокусили толстую ткань ушанки с рукавицей, но сдавили запястье с такой силой, что захрустели кости. Николай зарычал от боли, ярости и страха. Его правая, вооружённая ножом рука искала размах для удара и всё не находила: волк кружил вокруг него, рывками таская Николая по кругу. Щёки и лоб секло кристаллами снега; серая шерсть, свалявшаяся на боках и могучей шее колтунами да сосульками, лезла в лицо и была омерзительна.

Уже через минуту этого противостояния Николай почувствовал, что обессилел. Жар поднимался от него тяжёлыми волнами и оседал инеем на волчьей шерсти. Волк же не устал совсем.

Вверху снова пролетел ворон.

Сердце Николая ёкнуло от острой тоски: «Я сейчас сдохну, а он всё так же будет летать».

Умирать не хотелось. Руку дёргало и нестерпимо ломало; ещё немного, и волк просто перекусит её. Понимая это, Николай пошёл на уловку. Он почти перестал сопротивляться и расслабился.

Волк ещё несколько раз мотнул головой, отпустил руку Николая и тявкнул – на него напало игривое настроение. Он посчитал, что человек не сможет дать ему отпора. Виляя хвостом и повизгивая, зверь обошёл человека и весело укусил его за ногу. Потом ещё раз, уже сильнее. Не замечая, что дрожит, как высоковольтный кабель, Николай внутренне подобрался и резко перевалился с боку на корточки, отводя руку с ножом для удара. 

Волк моментально отпрыгнул назад, склонил голову и глухо зарычал; 
в следующую секунду он начал медленно огибать его, выискивая брешь в обороне. Зверь был достаточно близко, чтобы в секунду перегрызть Николаю горло, и слишком далеко для выпада ножом.

Николай собрал всю волю и протянул волку руку в истерзанной шапке, но тот, резко дёрнувшись, вдруг прыгнул и повалил Николая на спину. Через мгновение волчьи челюсти сомкнулись бы на свежевыбритом горле, но правая рука, описав сверкнувшую чёткую дугу, яростно, по самую рукоятку вонзила нож в волчий бок. 

В уши Николая ударил клокочущий рык, но последовал второй удар, и рычание вылилось в протяжный скулёж.

Николай не слушал. Он с оттяжкой вынул нож из раны, широко распоров её, и снова ударил волка. И снова. И снова.

 

Он сумел подняться только с пятой попытки. 

Утвердившись на трясущихся ногах, сунул руку в карман и вынул расплющенную пачку «Примы». Спичек не было – они валялись на снегу, половина высыпалась. Николай собрал их и закурил.

Никогда прежде он ещё так не уставал. 

Выдохнув сизое облако, он осмотрел место борьбы. Пролитая кровь перестала парить и уже превратилась в лёд. Волк не двигался. Николай  надел покоцаную шапку, снял рукавицу и внимательно осмотрел левую руку: она вся распухла и посинела ниже локтя, местами сочилась кровь. Похоже, пару переломов он заработал.

«Надо идти», – подумал он, надел рюкзак, сделал шаг, но тут ноги подкосились и он мешком бухнулся возлё мёртвого волка.

«Только отдохну немного», – сонно подумал, положив голову на неподвижный серый бок. 

 

Он проснулся через два часа вконец окоченевшим и испуганным. Волк под головой давно одеревенел. Стремительно вечерело – ядовитый закат уже воспалил небо.

«Что-то я засиделся здесь», – подумал Николай, торопливо поднялся и начал разминаться. 

Тело реагировало болью, но оживало. Разогнав кровь, Николай надел рюкзак и быстрым шагом двинулся дальше.

Вскоре старый чёрт опрокинул Луну, и на Землю полились потоки сгущённой тьмы. Наступила ночь. Звёзды рассыпались по небосводу, как перхоть на вороте чёрного пиджака. В мороз они особенно колючие. 

Николай брёл в темноте, пряча ошпаренное лицо в поднятом воротнике бушлата. Луна заливала окрестности сюрреалистическим фиолетовым светом. Пару раз Николай останавливался, чтобы отогреть горловину фляги и сделать глоток спирта.

Огонь плыл по венам и веселил сердце. Он ещё раз увидел ворона – чёрный силуэт, своим полётом закрывающий звёзды, – и порадовался за него. На небе всё в порядке.

 

В заброшенной деревне было темно, но чувствовался запах дыма. Николай нашёл нужный домик и забарабанил в дверь.

– Старик, открывай! Это я! Ты жив?

За дверью послышались шаги и глухой голос с трещиной:

– Коля? Ничего себе… Заходи давай.

– Рад тебя видеть.

Николай вошёл в натопленную избу и с блаженством погрузился в тепло, а дед улыбался, не веря в свалившееся счастье. Они закурили, присев у печки; огонь плясал на лицах, придавая им десятки странных, почти первобытных выражений. Старик затягивался так, что сигарета трещала, стреляя искрами. 

Потом они раскрыли рюкзак, накрыли нехитрый стол и выпили за Новый год.

Старик покуривал, рассказывая что-то, но Николай уже засыпал, как засыпал когда-то под звуки телевизора. Вспомнив, как холодно за окном, он плотнее закутался в бушлат и привалился к стене. Ему было хорошо.
«Отличная, всё-таки, штука – армейский бушлат», – подумал Николай.