Валерий КУЗНЕЦОВ 
Валерий КУЗНЕЦОВ
ЗДЕСЬ ВРЕМЯ НАЧИНАЕТСЯ…
ИДЁТ ПОДЁНКА*
Парною полночью светла
И фантастична, как позёмка,
По-над водой метёт метла –
По всей реке идёт подёнка!..
Бросает материнский ил
И вылетает на закате, –
И роем эфемерных крыл
Шумит река на перекате!
Как страсть подёнки горяча!
Как тьме родительской не верит,
Когда слепящих два луча
Другой высвечивают берег!
В лучах – призыв, в лучах – привет,
И слепо верящие в это,
Летят на вероломный свет
Ещё не видевшие света!
И упираются в предел,
Чтоб никогда уже – оттуда.
И долгим содроганьем тел
Кипит сверкающая груда!..
Водитель наш, лукавый бог,
Хохочет, радуясь удаче
(Он пьян с утра):
– Улов неплох!
Теперь на славу порыбачим!..
---------------------------------------------------------------------------------
*Подёнка – эфемерное насекомое (метелица, метла) с прозрачными крыльями, живущее около одного дня. Обитает в реках средней и южной полос России. Подёнкой охотно питается рыба.
ПОСВЯЩЕНИЕ В ТАЙГУ
Геодезисту, начальнику партии
Владимиру Гусеву
Помнишь, как единым махом
На почтовом катерке
До жилья Арыалаха
Мы промчались налегке?
Как с простительной охотой
Безо всяческих затей
«Раздавили» там чего-то
За здоровье медведей,
За Вилюйские болота –
Не пейзаж, конечно, мил –
За отряд, что в них работал,
Комаров собой кормил!
Мчался катер мимо створов,
По теснинам между скал…
Из таёжных разговоров
Этот – душу приласкал.
Так вершины голубели,
Так бежал речной простор,
Что минутное похмелье
Не проходит до сих пор!
ТУЕСОК
Геодезисту Анатолию Жижкуну
Руки, что корни. Белый висок.
Старый якут мастерит туесок.
Снял он с берёзы лоскут бересты:
Дело не просто – движенья просты.
С плашки берёзовой слой сострогал,
Вырезал донышка ровный овал.
Опытом древним, работой-игрой
Дерево вновь окружает корой.
Нет ни гвоздя – вся душа ремесла
В теле берёзовом произросла…
Лентой берёстовой туго скрепил,
Крышкой берёзовой туес закрыл.
Чтобы любому он радовал взор,
Лег на берёсте привычный узор…
Светится нежной корой туесок,
Словно с берёзой он вырасти смог!
ПОСЛЕДНИЙ МЕДВЕДЬ
Я – медведь,
Я – лобастый и сумрачный зверь.
Я – хозяин
последней в тайге глухомани.
Позади череда
невозвратных потерь, –
Доверяюсь тому,
что уже не обманет.
Я несу, как преданье,
свое естество,
Я бегу
от людского лукавого глаза,
Я рычу на собратьев,
продавших родство
За остатки варенья
на свалках турбазных…
Их понятливость лисья
и страх – не по мне.
Я уйду
и старинную вспомню науку:
Поиграю себе
на расщепленном пне –
И упьюсь дребезжаньем
пронзительных звуков.
Эти чащи – мои!
И свобода – моя!
Для меня здесь рассыпан туман голубики,
Для меня
веселится на гальке струя,
И мелькают
от солнца слепящие блики!..
А для гостя с винтовкой –
мой рык громовой
И, как черная молнья,
когтистая лапа, –
Пусть тропа разукрасится
кровью живой,
Пусть качнётся листок,
тёмной влагой закапан!..
Но я чую,
я знаю,
что близок мой час, –
Не о том ли
болтливая кукша* стрекочет!
Как мне хочется жить!
Как вся жизнь против нас!
Как упрямое сердце
сдаваться не хочет!
-------------------------------------------
* Кукша – сойка (сиб.)
ОХОТА
Стрелял по птице боровой,
В тайге преследовал оленей,
И плыл дымок пороховой,
Как дух невинных преступлений.
Я не гадал, кто виноват, –
Веленьем вековых традиций
Он гнал, охотничий азарт,
И не давал остановиться!
На всём пути – следы, следы
Наивной и жестокой воли.
Кто не видал зрачков беды,
Тот и чужой не ведал боли…
Но по следам
сквозь прорезь век
В меня прицеливался кто-то.
Не часто,
слабый человек,
Я знал, за кем идет охота!
Их много, их не перечесть,
Кто, словно тень,
проходит рядом,
Считая чуть ли не за честь
Ударить словом или взглядом!
Я их узнал.
Я стал добрей.
Смягчился дух,
сменились речи,
И вот уже в глаза зверей
Смотрю почти как в человечьи.
Я разрываю круг потерь!
Пусть бьют в меня
удары эти,
Но страсть жестокую теперь
Не передам по эстафете.
ОЛЕНЁК
Трещит костёр на берегу,
Он ягель вытаял в снегу,
Трезвонит закоптелый чайник…
Мест поискать таких глухих,
Со мной два спутника моих,
Они меня зовут «начальник».
Костёр на сотни вёрст один,
Лишь треск и шорох серых льдин –
Реки проснулся грозный голос!
Лежим на шкурах –
их не счесть –
Лосиные, гремят, как жесть,
И всюду – жёсткий белый волос!
Плывёт в распадок легкий дым,
И с дымом горько-молодым
Все звуки незнакомо сладки…
Пьянит весны хмельной замес,
И солнце плавится с небес,
Слепит сквозь полотно палатки!
Гусиный зов издалека…
А радость ходит, как река –
Выплескиваясь ненароком;
Вместить её душе невмочь –
Всю ночь не спится,
и всю ночь
Река волнуется под боком!
* * *
Меня разбудили гусиные стаи:
Сквозь щели в палатку сочился рассвет.
Не знаю,
не знаю,
не знаю,
не знаю,
На сколько всё это продолжится лет.
Но знаю,
на дальней одной параллели,
Где сонные нас ожидали века,
Наш след стерегут заполярные ели
В колючем сиянье снегов Оленька.
Но знаю,
живут в заповедной тетрадке
Ручьи в тальниках,
вешний холод и чад,
И гуси,
крылом задевая палатку,
Сквозь весны летят
и кричат,
и кричат…
* * *
Говорил цикорий повилике:
Ты меня покрепче обними-ка!
Видно, заповедано судьбою
Не расстаться до конца с тобою.
На заре
в пылающем июле,
Помнишь,
как друг к другу
мы прильнули?
Оплела твоя степная сила –
Той любовью солнце заслонила.
А теперь далёко-далеко ли
Эта юность наша,
эта воля!
Без твоей опоры ли, без тени
У меня подломятся колени.
Что гадать:
стерпелись ли,
слюбились –
Две судьбы в одну соединились.
Хоть и знаю: гибельны объятья,
Только так ещё могу дышать я.
ОСИНА
Так зябко поводишь плечом
Июльской порой голубою.
Да что же такое с тобою:
О чём ты, осина, о чём?
Но дрожи не в силах унять –
Прозрачна и полуодета –
Она всё лепечет про это…
Про что –
никому не понять.
ЛАНДЫШ
Весенний лес всю ветошь снял
И солнечным оделся блеском.
И первый ландыш засиял
Во влажном сумраке подлеска.
По отдалённому родству
Отвечу на его поклоны –
За то,
что прелую листву
Пронзает он листом зелёным;
Что свежий запах новизны
Из юности дошёл приветом;
Что на пределе белизны
Его цветы клубятся светом;
За то, в конце концов, что нет
Двух разных сил,
подобно слитых:
Ведь всё, что в нём родило свет,
С корней до листьев ядовито…
ЧЕРЁМУХА ЦВЕТЁТ
Холода. Черёмуха цветёт.
И душа моя, подобно маю,
Белыми цветами замирая,
Словно бы ещё чего-то ждёт.
И восторг, и боль – сильнее нет.
Белизна ли савана с фатою,
Майский цвет уносится с водою –
Кажется: уходит белый свет!
Так порой купальщиц у реки
Обжигают ключевые воды…
У черёмухи озноб свободы –
Вздрагивают смертно лепестки.
* * *
Перемоет посуду. В дому приберёт.
В холодильник поставит оставшийся ужин.
И потерянно взором вокруг поведёт
И на спящих посмотрит – и сына, и мужа.
И к окну подойдет,
и прильнёт,
и замрёт,
И почудится вдруг,
как легко, без усилья
Свежий ветер порывом окно распахнёт –
И поднимут её лебединые крылья!
Покачнётся земля (как она дорога!),
Чабрецовые волны обнимут, земные,
На ночные она полетит на луга,
На казачьи луга полетит заливные!
Там, где неба с землёю волнуется связь,
Серебром протекли лебединые клики.
Как душой бы сейчас она вслед понеслась
В белозвёздный простор,
до безумья великий!..
…На седой чернобыл,
как подранок, падёт
И кружится по лугу,
что делать, не зная, –
И тоскует,
и смотрит, и крыльями бьёт,
Провожая во тьме белоснежные стаи.
КАК СОЛНЦЕ И ЛУНА
Как солнце и луна, спешим мы друг за другом,
Меж звёздных облаков мой повторяешь путь,
И связаны с тобой тем вековечным кругом,
И лишь глаза в глаза друг другу не взглянуть.
Свободна и сильна, ты на вершине ночи
Струишь томящий свет, немыслимый при мне,
И сладок морок твой, и радость тем короче,
Чем ближе мой восход в рассветной тишине…
Но выпадают дни, и медлит бледный очерк,
Не в силах разорвать моих лучистых уз, –
Белея, брезжит он, – как будто впрямь не хочет
Нарушить хоть на миг наш призрачный союз.
* * *
И лишился смысла
Тот семейный круг.
Пуговицы виснут
Без хозяйских рук.
От тоски ли вянуть…
Шью я на себе!
Пришиваю память,
Память о тебе.
Только всё без толку,
Нитки только рвал,
Толстая иголка
Била в матерьял!
Вот привёл одежду
Снова в божий вид.
Стало всё, как прежде,
А душа болит.
В РАЙОННОЙ ГОСТИНИЦЕ
Вытираю стол бумагой –
Говорят, что на беду…
С непонятною отвагой
Поперёк судьбы иду.
Стол в казённом этом месте
Больше нечем вытирать,
Да и мне,
сказать по чести,
Больше нечего терять.
* * *
Хвороста тёмные кучи
на вётлах грачиных,
Белого снега полоски
на склонах холмистых…
Я не хочу, не хочу
разбираться в причинах –
Голубизной вдруг сверкнуло
из дней моих мглистых!
Коротки дни у весны
на полынном Урале,
Вот и дорога пылит в середине апреля.
Ты ли, душа, истомилась
в житейском угаре,
Я ли хожу,
в избавленье, как в чудо, не веря?
Пусть мои ветки сгорели
от молнии чёрной,
Душу свою по крохам у корней собираю.
Вижу: как будто хмелеешь
от воли просторной,
Жизнь моя – сизая почка в сиянии мая.
* * *
За день от смуты устал,
Долго сидел без огня, –
Словно квартира пуста,
Словно и нет меня.
И не хотел, а пришёл
К одинокой вехе в судьбе.
Господи, как хорошо
Принадлежать себе…
За окном не вечерняя мгла,
А неведомый свет.
Брезжит свет из любого угла,
А источника нет…
Что-то большое грядёт,
И потери не зря.
В небе сирень цветёт
Сполохом декабря.
* * *
Оплачь меня беззвучно и бесслёзно,
Пролей тепло,
как первый вешний луч, –
Смотри: идут неотвратимо грозно
Армады чёрных, леденящих туч.
Зима души не кончилась в апреле,
И вещих снов не расступилась мгла.
Как много бы душа ещё успела,
Когда бы жить ещё она могла.
* * *
Вырвался я из привычного круга,
Свечку поставил во здравие друга.
Тоненько так разгоралась свеча…
Пусть же горит она присно и ныне –
Может, растеплятся наши гордыни,
И заживёт, что рубилось сплеча.
Короток путь наш от мрака до мрака,
И не дождёшься небесного знака,
Чтобы услышалось:
«Время прощать!».
Грозное время настанет такое –
Станешь один
пред свечой упокоя…
Что там казниться,
Беззвучно кричать.
* * *
Перед домом моим, по-весеннему мил,
Вестник лета, шиповник бутоны раскрыл.
Я уже не томлюсь, в чём секрет красоты –
Как ребячьи глазёнки, смеются цветы.
Ах, сегодня мой дом не печален, не пуст –
Смотрит в душу цветами осыпанный куст!
* * *
…По бесфонарной улице,
В конце которой лес.
Глеб Горбовский
Вот избы деревянные,
Наличники в смоле –
Края обетованные
В безлесной стороне!
И сердце разволнуется
И станет ждать чудес,
Когда пройдёшься улицей,
В конце которой лес.
В конце которой кочеты
В зарю загомонят,
И – хочешь
иль не хочешь ты –
Зарей заполонят.
Поманят дали чистые
Под свой зелёный кров,
Когда дымки смолистые
Потянут со дворов.
Здесь время начинается –
Его река полна.
И дни летят, срываются
Песчинками со дна.
За всё оно расплатится, –
И унесёт река
Тебя в открытом платьице,
И бор, и облака;
Песок, поляны с шишками –
Нехитрый весь улов,
Где солнечными вспышками
День гаснет меж стволов;
И где вдали, за соснами –
Так слышно по ночам –
Составы тяжкой поступью
Проходят, грохоча.
УТРО В БОРУ
Ещё пастух не прогонял коров.
Петух, пропев зарю, угомонился.
Огромный шар,
прохладен и багров,
По сельскому порядку прокатился.
По влажному песку в сосновый бор
В рассветной дымке тропка уводила
Туда, где заливался птичий хор
В косых лучах встающего светила.
Теплела старых сосен чешуя,
Клубничинка на цыпочки вставала,
И муравей спешил…
Был счастлив я,
И всё ж… чего-то здесь недоставало!
Но вот как бы следящие глаза
Подали знак лесному дирижёру –
И главные в собранье голоса
Сменили вдруг разноголосье хора.
Весь мир живой,
что окружал меня,
Вместился в звуки утренней опушки:
Крик ворона
и песню соловья,
И непонятно-долгий счёт кукушки.
БОРОВКА
Пойдём-ка с тобой на Боровку –
Там свет величавый такой,
Хотя называть-то неловко
Речушкой,
не то, что рекой!
Меж сосен себе на потребу
Струятся года и века…
Живут в ней глубокое небо
И белые облака.
С песчаного в гнёздах откоса
Нам всю её видно до дна,
Но в зеркальце малого плеса
Ещё и Россия видна.
* * *
В июле грозы то и дело.
С утра над бором бродит тень –
Который раз за этот день
Вдруг на веранде потемнело.
Мгновенным ливнем полон сад –
Сверкая, падают потоки,
И струи бьются и шуршат,
И всхлипывают в водостоке!
Вдруг просветлело всё вокруг –
И торжествует мир зелёный,
И затихает дробный стук
Капели умиротворенной…
Земли и неба кончен спор,
На лужах облачные блики,
И манит отсыревший бор
Маслятами и земляникой.
* * *
Как после дождика смолист
Рассвет…
И нет ни в чём обузы.
Вот шевельнулся сонный лист –
Не вынес дождевого груза.
Сильнее молодого сна
Петуший гам разноголосый.
Смотри: уже поделена
Дорога тенями от сосен!
Пусть в дебри заведет свои,
В сверканье струй, цветов
и листьев,
Где обучают соловьи
Волнению и бескорыстью…
Душа не может без любви!
Освободи её от хлада
Прошедших лет –
и так живи.
И больше ничего не надо.
ГРОЗА В БОРУ
…Пускай не ужас допотопный,
Но поклонение себе!..
Николай Рубцов
Самодержавно грянул гром,
И ливень лёг на огороды,
И молнии сверкнул излом,
Как нервы грозные природы!
Полнеба вспыхнуло в огне –
Как сердца отозвались струны!
Как сладок миг наедине
С грозой и милостью Перуна!
Ты не язычник тёмных лет,
В тебе боренья поколений,
Но делит тучу яркий свет,
Испуг мешая с поклоненьем!
Колеблет мир бессмертный гром,
Землёй и небом правя разом, –
Над древним бором,
над селом
И над тобою, дерзкий разум!
* * *
Кукушка кукует в сосновом бору.
«Кукушка, кукушка,
когда я умру?»
Немедля кукует кукушка в ответ,
Считаю: осталось одиннадцать лет…
Так мало? – Не верю!
Прошу: «Повтори!» –
Серьёзное дело, что ни говори!
Обиделась вещая и ни гу-гу –
Мол, сам и кукуй,
коли я не могу!
* * *
Вот родина моя.
С.Т. Аксаков
В моём краю с утра и до утра
Бушуют казахстанские ветра.
Они ревут – что стоит им сорваться!
Они свистят – что может быть сильней!
Они несутся с яростью сарматской
По всем просторам пашен и полей!
Гонимые по этой дикой воле,
Как зайцы,
скачут перекати-поле…
Сама стихия ветра здесь живёт,
Здесь тучи рыщут конницей Мамая,
Столбами смерчи пыльные вздымая, –
И так из века в век,
из года в год!..
Трещать в мороз,
в жару сгорать от зноя,
Копить пласты наречий и имен,
Служить в веках трубою вытяжною
Степных пространств
И кочевых племён! –
Вот родина моя…
ОРЕНБУРГУ
Если вдруг встречу беду
Или друзей пересуд,
Я к реке моей не иду –
Ноги сами несут.
За бульваром – красный обрыв,
Подо мною в дымке леса.
И стою здесь,
душу раскрыв,
Ветра слушаю голоса.
Словно время само, Урал
Катит воды, простором обняв:
Не вернет ли, что я потерял?
Может, скажет, где я не прав.
Всю-то жизнь увижу до дна
И задумаюсь о судьбе.
Половина света видна,
Остальную ищу в себе…
А картина с детства проста,
И знаком до деревца вид,
Но река от моста до моста
Будто тайну какую хранит.
Словно здесь запрятан ларец
С тою хрупкой иглой-судьбой.
Будет плохо реке –
и конец:
Что-то страшное станет со мной.
НАД ЖИЗНЬЮ БЫЛОЙ
Сколько здесь воли:
долины и горы,
В дымке черёмух река.
Здесь по ночам в соловьиную пору
Света полны облака!
Соки земные исходят сиренью,
Яблонь томят белизной,
Чтобы не резало глаз
запустенье,
Душу не вымотал зной.
Вот он,
меж красных развалин самана
Пылью метёт, суховей.
Скольких российская доля сломала
Этой земли сыновей!
Сколько их было, красивых и милых,
Помнишь ли, Родина-мать?
Ветер шумит на полынных могилах –
Некому вспоминать!
Некому… Некому…
Если смогли бы
Прадеды глянуть окрест –
Те, что жильё воздвигали на глыбах
В далях непаханых мест!..
Если бы внук их,
чапаевский конник,
Видеть грядущее мог,
Где вместо дома качается донник,
В небо глядит полынок!
…Так для чего же и смерти,
и раны,
Явью знобящие сны?
Кровью людскою политы шиханы –
Не оттого ли красны?..
Небу кричу я,
и нет мне ответа.
Родина, хватит молчать!
…Вот с космодрома взлетела ракета.
Чутко полынь ожидает рассвета…
Некому отвечать.
ОДНОМУ ИЗ НАРОДА
Художнику Александру Овчинникову
У тебя есть картина одна:
«Сельский конюх Аносов» –
И в душе вызывает она
Столько старых вопросов!
Ничего, кроме родины, нет
У него, – он не знает об этом.
Он из тьмы обезличенных лет
Вдруг сподоблен портретом…
«Что ты видел на свете?» – спроси.
Он в недоле не волен,
Тыщи лет пашет он на Руси –
Он, крестьянин и воин.
В жизни он городской ни аза –
От неё лишь потери.
Исподлобья нам смотрит в глаза –
И не верит…
В пиджачишке помятом своём
И потёртой фуражке…
Мы художнику славу поём,
…А по телу – мурашки.
К ЭТЮДУ «СИРЕНЬ»
Стон или вздох, или выдох сирени,
Взгляд фиолетовым в душу зрачком…
Боже, опять маета светотеней,
Вспышки тоски непонятно по ком!
Страстью, восторгом и свежестью мая
Это холодное пламя горит,
И, ожиданием сердце сжимая,
Вечность – как в детстве – с тобой говорит!
* * *
Сказал художник:
«Не бывает смерти,
Когда судьба России на мольберте!
Ещё у нас дорога далека,
Пока из-под руки со зрячей кистью
Темнеет даль,
бегут куда-то листья,
Несутся грозовые облака!».
ДОРОГА ДОМОЙ
По белому полю, по белому полю
Мой поезд летит.
Какая-то песня об участи-доле,
Как в детстве, звучит…
Старинная песня,
знакомые звуки –
Где слышал их я?
Вы, долгие думы,
вы, сладкие муки…
Отчизна моя!
Что делает песня!
Ужель не забыта?
Мне радостно с ней!
Недаром,
недаром
стучали копыта
Казачьих коней!
Недаром свободною, сильною волей
Наполнилась грудь.
Омёт в белой дымке…
От счастья и боли
Так трудно вздохнуть!
Стучите колеса! Скорее, скорее –
В родные края!
Ты, сердце, утешься:
тут в каждой былинке
Кровинка твоя.
ПОСЛАНИЕ ДРУГУ
Владимиру Леоновичу
Я пишу тебе в Николу,
Где не только учишь ты –
Ты и сам проходишь школу
Той последней простоты.
Так близка мне эта доля –
Плещет память через край:
Жил в Николе тихий Коля.
Коля, Коля… Николай…
Как по всей России сёла,
По сердечной простоте
Эти древние Николы
Светят в снежной темноте.
На ветрах безумий века,
Посреди его гримас
Чудный пламень человека
В русских далях не угас.
И родной свободой дышит,
Тёмной силой не смущён,
Летописец пишет,
пишет,
Пишет всё, что видит он…
Славен бедами своими,
Лучшей доли не зови.
Так непросто жить
во имя
Человеческой любви!
Бедным даром будь доволен –
У тебя-то ведь добра,
Кроме родины да воли, –
Ни кола и ни двора.
НА СТЕПНОМ РАЗЪЕЗДЕ
Глухой разъезд. Весенняя пора.
Дымится путь,
что был вчера завьюжен,
Двоится сад в прозрачно-жёлтых лужах…
Куриный бред со всех концов двора…
Какая даль!
Как сердцу не забыться,
Как не смешать с весенней явью сон!
На горизонте – медленные птицы,
Громадные… с походкою ворон…
Свет, всюду свет!
Душа в тиши устала,
И целый день в немую даль зашит,
Пока на миг обвальный гул состава,
Как сон во сне,
твой слух не оглушит.
* * *
Всё, что томило и жгло,
Гнуло и душу ломало,
Бешеным ветром прогнало,
Дикой пургой замело.
Не было вечера злей –
Что же за утро такое:
Белым извечным покоем
Дышит сиянье полей!
Резкой не видно черты,
Женственны синие долы.
Мир – молодой и весёлый,
Мысли – тихи и чисты…
Остановись и свяжи
Оттепели и морозы,
Жизни улыбку сквозь слезы,
Цельность снегов и души.
УТРО ПРОПАЛО
Утро пропало!
Неповторимо,
Необратимо –
Как не бывало!
Так пролетело
В сладкой дремоте,
В радости плоти –
Слепо и глухо.
Сил не достало
Для радости духа,
Для озарения светом,
В котором
Всё обнимаешь
Мысленным взором…
Так и осталось
Утро творенья
Без дерзновенья,
Без воплощенья.
Так и пропало,
Как не бывало!
БЛАГОДАРНОЕ
Самородку русского языка –
оренбургской песеннице и сказочнице
А.С. Протопоповой
Душа-Александра Сергевна,
Я лучших не знаю имён
И с Вашей судьбою напевной
Уже навсегда породнён.
Откуда в Вас чудо такое,
И как он, прозрачный, возник –
То речкой-ручьём, то рекою –
С лукавинкой мудрый язык?
Он дышит раздольем Урала,
Где с послепетровских времен
Как будто в котле клокотала
Стихия российских племен…
А сколько там истин избито
На долгом, на трудном веку –
И вот ничего не забыто,
И каждое лыко в строку!
«Есть и овощ в огороде –
Хрен да луковица,
Есть и медная посуда –
Крест да пуговица!»…
Люблю Ваши вольные речи –
Смотри и не высмотришь дна,
В них всякий, кто жизни перечит,
Своё получает сполна…
На милых полянах не тесно,
И по сердцу горная высь.
А песни… Какие же песни
Из горницы Вашей лились!
Они освятили калитку,
Дорожку и низенький дом,
Где правду с простою улыбкой
Родните Вы в сердце своем.
ОРЛЁНОК
Петру Краснову
С холма разморённой равнины
Полынь, убегая, звенит,
И жадно детёныш орлиный
В пылающий смотрит зенит,
И клюв разевает,
и немо
Он пялит из зева клинок!
Землёю рождённый для неба,
Качается хищный цветок…
Он взглядом недвижно-крылатым
Пронзает белесый простор,
Но смертно когтистые лапы
Вцепились в родное гнездо.
Он слаб, несуразен,
но – бойся:
Недаром в зрачках протекла
При виде незваного гостя,
Как молния,
ярость орла!
* * *
Над колейной вязкой грязью
Осень пишет лёгкой вязью –
Охрою по голубому –
Вещи, ясные любому.
Свеж и весел в ярких чащах
Дух грибной,
день уходящий…
И берёзка держит снова
Купол воздуха лесного.
* * *
И вечереет, а – светает
Над всей землей,
над всей водой –
Как будто дым кизячный тает
Рекой молочно-голубой.
Свет всею поймой верховодит,
И в развидневшем далеке
Плывут века и половодья
И хлопья пены по реке.
Весна моя! Твоей любовью
Душа всегда была полна.
Зачем такою плещет болью
С верховьев мутная волна?
Боль мимолетна и случайна –
Ведь над водой небесный свет,
Которого без вешней тайны
В природе не было и нет.
* * *
Ветром повеяло с поля –
Как посвежело в окне!
Всё и событье,
не боле –
Что же так радостно мне?
Это с уральских откосов –
Детских заимок души –
Снова пора сенокоса
Вторглась во все этажи!
Дух чабрецовой прохлады
К ночи сильней и пьяней.
Много ли памяти надо,
Если далёкое с ней!
Если негаданной ночью
Ожило все, что люблю…
Родины запах молочный,
Всё исцеляющий, пью.
ПРОЩАНИЕ СО СТЕПЬЮ
Ветер подует – и мигом
Жадно поймаю лицом.
Точно раскрытая книга,
Тот полынок с чабрецом.
Вот и горячее солнце
В свой неизбывный зенит
Снова, как встарь, вознесётся,
Зноем своим опалит…
Жизнь, ты зачем оглянулась? –
Вся-то распахана новь!
Степь исчезает как юность,
Молодость. И как любовь.
Стала лишь памятью, тенью,
Маревом дальним дрожит,
Да в полосе отчужденья
С поездом рядом бежит.
* * *
Жизнь выбилась из колеи домашней
На колею стальных дорог,
Чтоб дня грядущего
вчерашний
Загородить уже не мог.
И сквозняки степей и кущи,
И очертанья близких мест
Слились в один быстротекущий,
Один нечаянный разъезд.
Но что бы там ни намелькало
Огнями дальних городов,
Она со мной, полынь Урала –
Трава скитаний и трудов.
На обожжённых склонах лета
Родных небес впитала синь,
Она бледнеет до рассвета
И поит свежестью, полынь…
Она горчит извечно новой
В чертах изученных лица
Приметой родины суровой,
Невыразимой до конца.
* * *
Диму Даминову
Я вздрогнул впотьмах:
за окошком,
В предутренней гулкой дали
Татарские звуки гармошки
С гулянья кого-то вели.
Одна музыкальная фраза,
Казалось, томила певца –
И он начинал и ни разу
Не доводил до конца.
Восторг обрывался на всхлипе,
Как будто в предутренней мгле
Открылось:
в единое слиты
Рожденье и смерть на земле.
И бездна конца и начала
Заполнила душу его,
И вот, кроме сладкой печали,
Не нужно ему ничего…
* * *
Художник вышел на этюд
В забытой тишине селенья:
Так живописно встали тут
Домишки и туман сирени!
В иную жизнь перенеслись
Давно дряхлеющие срубы…
Неясная мешает мысль,
И он кривит в досаде губы.
Здесь люди кончили дела
Надолго.
Что ему за дело
До жизни, что была, слыла,
Пахала, сеяла и пела!
Он не философ, не поэт,
Он мыслит цветом и пространством.
Всему, что свой теряет след,
Едва ли суждено остаться…
С ним дар его
и – в свой черёд –
Мазок уверенный и жёсткий.
Сейчас белилами пройдёт –
И серебром проглянут доски!
…Этюд закончен. Точен. Прост.
Легка играющая сила…
Глядит, как подсыхает холст
Щеку подпёршая Россия…
НА СТАРОМ ПОДВОРЬЕ
Стёртые камни крылечка
Светят бобыльей тоской.
В той саманухе у речки
Ты только гость городской.
Чуждая жизнь позабыта,
Выброшена впопыхах, –
Воздух цыганского быта
В сочных застрял лопухах.
В каждом углу запустенье
И паутинный разор,
Дикие только растенья,
Кажется, смотрят в упор…
Словно бы в том виноватый –
Надо ж, куда попал! –
Взял ты топор и лопату,
И колотил, и копал.
Сладко ты мышцы измучил –
Валится, что ни тронь! –
Мусор сгребая в кучу,
Долго смотрел на огонь…
При вечереющем свете
Долго поил из ведра
Ты огуречные плети –
Былки, живые едва!
Видел, как грядки в истоме
Влагу вбирают, спеша…
То-то по делу простому
Истосковалась душа!
ЛЕСНОЙ ПОКОС
Дрогнут ромашек головки,
Охнут дыханьем одним –
С блеском коротким литовки
Соком текут травяным!
Сколько навеяно истин:
Лиственный шелест с утра
И на траве, и на листьях
Солнца живая игра!..
Вечер накопит усталость,
Крикнешь:
– Хорош! Не могу!
Где мои силы? – остались
В сложенном за день стогу!
Стог завершает вилами
Дед, по-солдатски прямой.
Пахнет лесными клопами,
Горькой осиной, ветрами,
Вянущей душно травой…
Господи,
как хорошо-то:
Броситься навзничь в траву,
Словно бы в бездну полета
Или как в сон наяву!
Копны цепочкою длинной –
Сладко смотреть меж копён,
Видеть, как в дымку долины
Падает, падает склон…
Словно весь мир, как когда-то,
Грезит, согласный с тобой,
И небеса не чреваты
Невыразимой бедой.
* * *
В какую, не помню декаду
Автобус под вечер привёз
Писательскую бригаду
На ферму к дояркам, в колхоз –
К земле и народу поближе…
Под жёлтым электроогнём
Мерцает навозная жижа
И липнет к ногам чернозём.
И встречи живым предисловьем
Сквозь гулкий парной полумрак
Доносятся вздохи коровьи
И звяканье налитых фляг.
Улыбки – почти виноваты,
Никто бы так больше не мог,
Как женщины в серых халатах,
В тяжёлой резине сапог!
«Простите: не чисто одеты –
Такая работа у нас…» –
Да что же так сердце задето –
Не к этому велся рассказ!
Ведь нам говорят, продолжая,
Что всем им в колхозе почёт,
Что ферма передовая –
Молочная речка течёт.
И, к слову,
семейную повесть…
Как с братьями ты говоришь.
За что, словно русская совесть,
Бесхитростно в душу глядишь?
За то, что и в слякоть и в холод
Ты фляги таскаешь сама?
Всё новый молокопровод
Не доведут до ума…
За то, что тускнеешь так рано?
Что чей-то прижизненный рай
Лишь отзвуком с телеэкрана
Взволнует тебя невзначай?..
Неужто за наши картинки,
Где часто рисуем не то,
За чистые наши ботинки,
За чистые наши пальто?..
* * *
В ночь ушедшее от зноя
В тьму и забытьё,
Глухо спит село степное,
Словно бы твоё.
И под этой тьмой незрячей,
Как в твоей судьбе,
Беспощадный вой собачий,
Словно по тебе…
Только звёзд немые знаки –
С ними тьма сильней,
Только плачь иль вой собаки,
Как души твоей.
В ЗЕЛЁНОЙ МГЛЕ
Небо голубое,
Светлая вода.
На душе такое
Будет ли всегда?..
Облачко растает,
Сядь и помолчи.
Видишь, как летают
Чёрные грачи?
В роще половодной
Музыкой возник
Громкий и свободный
Лягушачий крик!
Ветра наважденье…
И в зелёной мгле
Чувствую рожденье
Жизни на земле.
ВОПРОСЫ
Сгорел размашистый закат –
Последний свет из тучи льется…
Карагачей напрягся ряд,
Как будто кто-то в них крадётся,
Как будто взгляд,
о коем ты
И не догадывался сроду,
Глядит в тебя из темноты
Всей страшной силою природы!
И непонятно, почему
Ты подобрал покрепче палку,
И почему,
сгущая тьму,
Кричат бесчисленные галки
И сетью носятся живой,
Кружат, кружат, не улетая,
И тяжелы над головой
Кресты пикирующей стаи?
Что птиц подняло, возмутив,
Что нас связало в одночасье,
Зачем душа смятенью их
Таким ответила согласьем?
* * *
В душе, на дворе ли –
Повсюду темно.
Большая Медведица
Смотрит в окно.
Как полнит долину
И ширится шум,
Так тесно душе
От разорванных дум.
ПОСЛЕ БУРИ
В трёх километрах к юго-западу от Касимова
прошёл ураган, необычайный для наших мест.
От штормового ветра пострадал сосновый бор
Касимовского лесничества.
Из сообщения районного радио
Какой угрюмый вид предстал глазам!
Томило всё в картине разрушенья:
Земля казалась мачехой стволам –
Хватали воздух в ужасе коренья!
Сочилась с пней янтарная смола…
Как терпок дух соснового кладбища!
Какая сила яростно смела
Лесных зверей шумящее жилище?
Глаза слепила яркая лазурь,
Дивило безобразие покоя…
Кто мог помыслить о возврате бурь,
Кто бы сейчас решился на такое?
Но я-то знал, как призрачно оно,
Надмирное минутное молчанье,
Как часто в нём самом заключено
И тёмное таится содроганье! –
И если грянет,
выдержим ли мы.
Или, как сосны в гибельную пору,
Не взвидим света из ревущей мглы
И не найдём, и не дадим опоры?!
ПУШКИН ВЫЕЗЖАЕТ НА УРАЛ
Август 1833г.
Нева вздымалась!
Ливень лил!
Как будто бы могучий некто
Ломал деревья и ломил
Вдоль Царскосельского проспекта!
Томил предчувствием беды,
Трубил во всю свой клич победный –
И мост отпрянул от воды,
Встал на дыбы,
как Всадник Медный!
В досаде Пушкин –
то взбешён,
То в нетерпенье брови хмурит:
Столичный преградил кордон
Дорогу к небывалой буре…
Не помешать поездке той,
Опасной прелестью чреватой!
Он этот бунт искал душой –
Так ищут друга или брата…
И вот раздвинут ералаш
Колясок,
домыслов,
тревоги –
И громыхает экипаж
Один по вымершей дороге!
И тучи рвут державный день,
И ветер гичет по-казачьи, –
Как будто Пугачёва тень
Благословляет на удачу.
ВСТРЕЧА
Когда б не смутное влеченье
Чего-то жаждущей души,
Я здесь остался б – наслажденье
Вкушать в неведомой тиши:
Забыл бы всех желаний трепет,
Мечтою б целый мир назвал –
И всё бы слушал этот лепет,
Всё б эти ножки целовал…
А.Пушкин, 1833, сентябрь, дорога
Пути российские не близки –
Он каждой жилкой изнемог
До Оренбурга из Симбирска:
Чёрт знает,
как Господь помог!
Как эти вёрсты намелькали!
Как холодок разлуки жгуч!
Вот на письме его к Наталье
Смолою пахнущий сургуч…
Усталость от ухабов края
И в нём гнездо свое свила,
Но баня,
баня – мать вторая –
Всю немочь как рукой сняла!
Всё Артюхов* – приятель Даля,
Добряк, охотник…
Капитан –
Любитель пива – был в ударе,
От радости без пива пьян,
Трясёт кудрями бесшабашно,
Чтоб показать,
как птицу бьют,
Как благородно гибнет вальдшнеп:
Так замирает,
словно Брут!..
От поздравлений «с лёгким паром»
Застолье переходит в дом,
И капитанский дом недаром
Как бы давно ему знаком.
Здесь хлебосольно,
живо, просто,
У самовара крепкий чай,
Племянница – вчера подросток**,
Представленная невзначай
Как дочь.
Нежна, голубоглаза,
Косою русою горит.
Что это сердце сжалось разом,
О чём ему-то говорит?
Но вот поэт уже в коляске,
С ним Даль
и шумный Артюхов,
И время для калмыцкой сказки
И для беседы и стихов…
Душа весь мир обнять готова,
Сияньем глаз поражена,
И в Бердах*** ждет его Бунтова**** –
Дочь бунта, если не жена.
Послушать,
как споют старухи
О юном, грозном, дорогом,
Услышать сердцем,
не вполуха,
Так, чтоб забыть о всём другом,
О том, что не уместишь в строчки:
Долгах, тоске по Натали…
И профиль «капитанской дочки»
Нет-нет да явится вдали.
Девичий лепет душу лечит –
Так вот откуда эта нить
От сердца к сердцу
с беглой встречи!
Не перервать бы,
сохранить…
Пространство повести***** открыто,
А ключ всему –
небесный взгляд,
И, как песчинки у магнита,
Событья выстроились в ряд!
Он ясно видит всё,
как будто
В минувшем именно она
Уравновесить волю бунта
Самою нежностью должна…
Он чувству не давал отсрочки,
Её и нынче не дано:
Вот тайна «капитанской дочки» –
Недостающее звено!
Да будет так!
Его творенье
Сама дорога назвала,
И повесть –
как благодаренье
Той, с кем она на миг свела…
Бездомна сентября суровость.
Копыта подымают пыль…
Рассеян Пушкин.
Зреет повесть.
В грядущее уходит быль.
--------------------------------------------------------------------------------------
*Артюхов К.Д. – инженер-капитан, директор Неплюевского военного училища, один из четырех уральцев, которым Пушкин подарил надписанные экземпляры «Истории Пугачева».
** Племянница бездетного К.Д. Артюхова Анна Ивановна Миллер, которую он предположительно мог познакомить с поэтом.
***Берды – казачья станица под Оренбургом, где располагалась главная ставка Пугачева.
****Ирина Афанасьевна Бунтова – бердская собеседница Пушкина, очевидец крестьянской войны.
***** Первоначальная редакция романа «Капитанская дочка» относится к августу 1833 года, закончен в октябре 1836 года.
* * *
Не смерти страшусь – умиранья,
Истомного сна наяву,
Когда на пределе страданья
Не выдержу вдруг, что живу.
Когда, захмелевший от муки,
Унижусь вдруг и оскорблю
Во вздохе от вечной разлуки
Всё, всё, что навеки люблю.
В ТАКИЕ ДНИ
Зелёного мая последние дни.
Тяжёлые идут и идут облака.
В такие дни у нас искони
Ветер подымает тучи песка.
В такие дни он упруг и горяч –
Каменный город взглядом окинь –
Ветер оббивает цветущий карагач –
Неласковое дерево азиатских пустынь.
Ни глаз, ни окон открыть нельзя.
Смерчи взмывают на каждом углу.
Носится по улицам серебристая чешуя,
Снизу подсвечивая пыльную мглу…
Эти дни из таких дней,
Когда даже большая радость тускней,
Ночи – бессонней,
А обиды – больней.
* * *
Всё, всё, что выжило в тебе,
В твоей неласковой судьбе,
Где отстоялся непростой
Полыни ветровой настой, –
Он щедро сеял семена,
Он дал названья, имена,
За отчий уводил порог
Тот край, что отпустить не мог…
Когда же выдохнешь «прости»
Местам, где довелось расти,
Стряхни колючки трав степных,
А то уколешься о них!
ЯНВАРЬ 1945
Казачье предместье.
Рассвет
Сочится в закрытые ставни…
Ты мальчик,
ты юный, недавний –
Тебе ещё возраста нет.
Но есть за ночь выпавший снег,
Есть клён посреди палисада,
Есть мама.
Другого не надо,
Не знает мальчишеский век!..
Белей госпитальных бинтов
Сугробы январского снега,
Как будто он вовсе не с неба –
Из детских и розовых снов.
Ты мальчик, и нос не дорос
До поздних военных метафор,
И всё же, мой будущий автор,
Ты жил в эту зиму всерьёз.
Выходит, смогли осветить
Январь
голубые сугробы –
Теперь, через годы, попробуй
Нечаянно это забыть!..
Они растворились в крови:
И солнце,
и скудные чащи,
И сводки «Последнего часа»
Как голос Отчизны:
– Живи!
* * *
Запах влажной извести –
Мела пополам –
Не прогнать, не вывести
Никаким годам.
На стене побеленной,
Только приглядись:
Велено-не велено,
Проступает жизнь.
Колобком торопится
И сверчком поёт…
Что годами копится –
Веком настаёт.
И попробуй спрячь его –
Он опять с тобой:
Тальника казачьего
Азиатский зной!
Всё овеял маревом:
Детство и войну,
Утреннее, раннее –
Горе ли, вину…
Небо голубиное,
Искрами – река.
И дорога длинная,
Словно на века.
ВОСПОМИНАНИЯ О ТЕПЛЕ
Старому продавцу керосина
Разумнику Сергеевичу Афанасьеву
Рассветом белесым
с пустых переулков –
Лишь только заря замолчит –
По бочке железной
раскатисто-гулко
Стучит керосинщик, стучит.
Торопятся звуки,
людей созывая,
И ты, как мальчишка, – вослед!
И дремлет лошадка, переступая
В тот послевоенный рассвет…
Пусть очередь ждёт – керосина хватает
И шуток хватает, пока
Бидон громыхает,
и солнце играет
Латунью его черпака!
Он выяснил самые главные вещи:
В народе нехватка тепла –
И греет улыбка,
и доверху плещет,
И к сердцу уже протекла!..
От давней тревоги
есть верное средство:
Пусть старая песня звучит!
Пускай в барабаны далекого детства
Стучит керосинщик,
стучит…
ЦЕНА ХЛЕБУ
От века крепость и оплот,
Святыня в прошлом и грядущем –
О чём раденья каждый год?
О хлебе,
всё о нём, насущном…
Ты помнишь, как он волновал
В очередях послевоенных,
Тот хлебный дух на весь квартал
С утра
у магазинов хлебных!
Как ты буханку прижимал
К груди –
был ветер детства резок –
И как всегда казался мал
И сладок
тёплый тот довесок!..
Всё, всё осталось в далеке
Уральского степного тыла.
Горбушка в худенькой руке
Тепло навечно сохранила.
Пусть нашим детям не понять
Дней,
штемпелёванных войною,
Но цену хлебу
им узнать
Не доведись такой ценою.
* * *
Геннадию Никонову
Послевоенных лет всплывает быль:
Мягка, как пудра,
утренняя пыль…
Лишь солнца шар мелькнёт за городьбой –
И мы бежим весёлою гурьбой
Дорогой на форштадские луга.
Как мне дорога эта дорога!
Как дороги мне стаи голубей –
От белых птиц
и небо голубей!
Улыбка мамы…
Молчаливый дед…
Как многого с тех пор в помине нет!
Но память не мелеет – не Урал.
Я ничего с тех пор не растерял.
* * *
Здесь клён да карагач –
Старинное соседство.
Забудься и поплачь
Над тем военным детством,
Где птицей в небесах
Тебе едва ли пелось,
Где сны о чудесах,
А в яви не успелось.
Но всё же и теперь,
В разгуле дум дорожных
Забудься и поверь,
Что всё ещё возможно, –
Ведь сердце ищет свет,
Как небо ищет птицу,
И так щемит, что нет
Желанья исцелиться.
СТАЛИНГРАДСКАЯ МЕЛЬНИЦА
Окаменел огонь войны
На рубеже горящей Волги.
Из раннего
Руин страны зияет след!
Здесь всё заброшенно-велико –
И мельница на белый свет
Багровые бросает блики.
Здесь камни рваные кричат,
Стреляют тьмой её бойницы,
И красной струйкой кирпича
Исходят хладные глазницы.
Она лишь памятью жива.
Она войну перемолола –
И в прах истёрлись жернова
В работе смертного помола!
Но чудится: в провалах окон
Войны таится пыльный кокон…
НАДПИСЬ НА СОЛДАТСКОМ КОТЕЛКЕ
По мотивам надписи на солдатском котелке
фронтовика Зайцева.
Ты был на Кубани со мной и в Крыму,
В горах и долинах Европы –
И ты закоптился в походном дыму,
Помялся в атаках, в окопах.
Все годы войны неразлучно со мной
Прошёл ты сквозь стены пожарищ.
Поил ты солдата живою водой,
Мой спутник, мой верный товарищ!
И я не счищаю нагар фронтовой –
Твою биографию боя…
Побудь напоследок, товарищ, со мной,
Побудь напоследок со мною.
СТЕПНОМУ КУЗНЕЧИКУ
Бедненький кузнечик! позабыт твой гений!
Яков Полонский
Я на пороге младенческих грёз
Так полюбил твои звонкие речи –
Ты мне дыханье отчизны донёс,
Маленький брат мой, весёлый кузнечик!
Ты освятил мне скитальчества дни,
Мирно стрекочешь, брюшко потирая, –
В душу навечно запали они,
Долгие песни ковыльного края.
Так оставайся в том вечном строю,
Не поддавайся эпохе распада!
Я же тебе, как смогу, подпою –
Сердцу родимое только и надо.
ПРЕОБРАЖЕНИЕ
Ясени листьев не сбросили,
Ярок их солнечный ряд –
Под напряжением осени
Ровно, как свечи, горят.
Весело в шелесте лиственном
Ветки раздвинуть плечом.
Думать в сиянье таинственном
Я не хочу ни о чём.
Всё избыла, бесталанная, –
Что же, душа, пожелать?
Землю, такую желанную,
Я не хочу покидать!..
Пусть же в последнем сожжении
Сможет осенняя стать
Ясенем Преображения –
Светом любви отсиять!
МОЛИТВА ЗА ОТЕЧЕСТВО
«Спаси Господи, люди твоя…» –
Что ни день,
за Отчизну молитву
Выдыхает, скорбей не тая,
Сердцем чуя небесную битву…
Как насущный взыскуется хлеб,
Так душа за молитвой взлетает,
Словно там,
где свершенье судеб,
Этой лепты и впрямь не хватает!
ЗАВЯЗИ
1.
Уже зеленеют пригорки,
Грачиный начался разброд,
И запах счастливый и горький
С берёзовых почек идёт.
2.
То устанет, то снова припустит,
Будто в прятки играет со мной
Этот дождь без веселья и грусти,
Этот серенький дождик грибной…
3.
Вечер. Висит мошкара.
Это к хорошей погоде.
Вот и настала пора
Ясности. Как и в природе.
4.
Давно, давно отсеяться пора,
Но в поле грязь и на просёлках – грязно.
И вот на чёрной пашне праздно
Стоят оранжевые трактора.
5.
Вокруг меня несущаяся мгла,
Я оглушён белесой этой мглою.
Дороги нет. Сейчас сойду с ума.
И нет в пути вожатого со мною.
6.
А после вьюг – и солнце, и тепло:
Погода марта получила роздых.
Не видно птиц, но щебет принесло,
И кажется: щебечет самый воздух.
7.
Сизой пыльцою торна
Осень томит и манит.
В рощах сквозных просторно,
Утра в сухом тумане…
8.
И минуя время оно,
По зеркальной глади вод
Лебедь – птица Аполлона –
То ли дремлет, то ль плывёт…
9.
Это в маковых чашечках дня
Наливается, зреет история…
Это утро глядит на меня
Голубыми глазами цикория.
10.
Ручка. Белые страницы.
Смена чистого белья.
Всё, что может пригодиться
На исходе бытия.
11.
А день стоит, как Богу свечка –
Прохлада и покойный свет…
И бабка с ветхого крылечка
Сметает яблоневый цвет.
12.
Дорога неба далека,
И ей пределов нет.
Каймой пухового платка
Инверсионный след…
13.
И вестник осени холодной –
Тугой и яркий георгин.
14.
Сурово, ветрено, прохладно.
И неба серый окоём
Господь мгновенно-беспощадно
Пронзает огненным копьём.
14.
И как от начала привык,
Велик и упорен,
Сражается русский язык –
Один в поле воин.
15.
Туда, туда, в тот скудный край природы,
Где солнцем накалён степной зенит,
Где снова, как в младенческие годы,
Полынный ветер душу опьянит!
16.
…И пока он правды хочет,
И пока душа болит –
Хитрый ест,
дурак хлопочет,
Умный сказки говорит.
17.
И ангел смерти вострубил
В клубящиеся трубы!
18.
СОН О МАТЕРИ
Мне так тепло в волнах твоей любви,
Как будто снова у тебя под сердцем!
19.
Необычайная пора:
В июле грозы то и дело, –
И молний младшая сестра,
В селе подстанция сгорела…
20.
Преданья Родины не зря
Листаешь, сердцем замирая:
Горька российская земля
И каждый в ней курган – Мамаев!
21.
Май идёт, прозрачный и зелёный,
День вчерашний весело круша.
Через соловьиные заслоны
Еле продирается душа!
22.
И небо разверзлось невиданным громом,
И мать подломилась над цинковым гробом!
23.
Мутна, желта прибойная волна,
И парус ветру в эту ночь не верит… –
И лодка с хрустом выползает на
Белеющий ракушечником берег!
24.
Душе давным-давно знакомы
Равнинность этих скудных мест,
В закатном золоте соломы
В степи забытый переезд…
25.
Катится по колдобинам бытия
Время, несовместимое с жизнью…
26.
Словно наши отставшие тени,
Наши письма ведут разговор…
27.
Обнимаю тебя, обнимаю,
А в руках только облачный дым…
28.
И луна раскаленно зовёт
Походить по карнизу Вселенной!
29.
Не угасает начальный восторг:
Жизнь – на закат, а душа – на восход!
------------------------------------------------------------------------------------------------
МОНАХИНЯ АНГЕЛИНА
Матушку Ангелину – сражающуюся бесстрашным словом дочь сербского народа, я услышал осенью 1995 года в Белебеевском Дворце техники Башкортостана. Здесь, после медлительно-чистых звонов только что отлитого колокола поднятой из руин родовой Аксаковской церкви в с. Надеждине, проходил большой торжественный вечер Пятого Международного Аксаковского праздника…
Развернувшая на трибуне листки монахиня Ангелина не читала свои стихи – это был негодующий плач по родной истерзанной Сербии – форпосту славянства, в который раз за свою историю оказавшемуся в эпицентре мировой жестокости.
«Плачущий ночью к слезам побуждает другого», – заметил великий сердцевед Иван Бунин. Плач по Сербии, погруженной «мировым сообществом» в кромешную ночь, не нуждался в переводе, о чём и сказал ведущий встречу писатель, директор мемориального Дома- музея С.Т. Аксакова в Уфе Михаил Чванов. Потерявшие гласные славянские корни узнавались прапамятью, чувством единой языковой стихии. И всё же для тех, кто не мог слышать этот звенящий на высоте гражданского мужества и страдания голос, я попытался перевести с сербского подстрочника исполненное в тот вечер монахиней Ангелиной слово.
ДОЧЬ СЕРБИЯ
Матушке России
Качают головами, руками машут,
Президент даже грозит кулаком!
Спорят в Думе разноголосо,
Голосуют, братья:
помочь или не помочь?
Матушка дорогая, сердца наши живые вырывают!
Чем занимаешься, с кем знаешься?
Слышали мы: Америке ты продалась!
Береги себя, матушка, – коварна она!
Матушка, вопиём:
упали мы в натовское пекло!
Избави нас, любимая наша единая,
Матушка, единственная в мире…
Где ты, счастье наше былое?
Глаз нет, чтобы видеть тебя!
Горло ещё – не перерезали!
Ноги отёкшие – отпали,
Рук, матушка, больше нет!
Дьявол всё поглотил!
Озера слёз у нас!
Зачем Америку ты пустила,
матушка,
на порог?!
Вершишь теперь содомию!
Святая ты была!
Сердца наши, матушка,
едва бьются!
Дети седовласые
Денно и нощно вопиют;
Колыбели сожжены…
Из пекла взываем к тебе!
Но знай, матушка, воскреснем!
Из ада натовского – восстанем!
Бесы отсюда прогнаны –
Теперь с неба бомбят!
На землю скорбную слетаются –
Превзошли их мы ещё раз,
Ибо из ада земного
Возносимся к небу!
Увы, матушка Россия,
В тебе они поселились,
Все бесы поднебесные!
Береги себя – обессиленную!
Или голову потеряла –
сердце и душу губишь!
Мы же –
только бренные глаза, руки и ноги!
Искалечена ты,
матушка наша бедная!
Кто тебя осудит, любимая?
Сама ты приняла проклятие!
Пока борются дети с бесами,
На порог пускаешь их, матушка!
Так им легче тебя закласть, –
Берегись, родная! Понимаем тебя…
Головы нам не повернуть –
Увидят нас!
Рукой не можем махнуть!
Кулака не можем сжать!
Голоса нет закричать!
Утешься, матушка,
Тем, что мы видели, выстрадали
И поняли мы в погибели!
Спасайся, матушка,
И знай наперёд:
Седовласые дети твои
Из пекла больше – не вопиют!
С неба смотрят сербские дети…
Матушка Россия, сможешь ли ты
Поступить так, дорогая,
Как сама нас научила?!
С сербского
Из Георгия ШАТБЕРАШВИЛИ (1910-1965)
КОШКА
В мир теней погружена,
По-змеиному живая,
Ждёт она, зрачки сужая,
Нашей смерти или сна.
Спят – не выгонят за дверь –
И тогда в мгновенье ока
Из святоши белобокой
Ненасытный выйдет зверь.
Напружинившись, сидит –
Неотрывно,
Жадно,
Прямо
В тайну ветхого Адама,
В нас, как в зеркало глядит.
С грузинского