Татьяна БАШКИРОВА. БЛИЖЕ К ТРАВАМ ЗЕМНЫМ. Стихи

 

Татьяна БАШКИРОВА

БЛИЖЕ К ТРАВАМ ЗЕМНЫМ

 

* * *

Уметь понять молчание воды                 

И то, о чём тоскует подорожник.

Последний луч бледнеющей звезды

Ласкать пытливым взглядом осторожно,

Услышать песню ивы над ручьём

И гимн скворца – весенний, вдохновенный,

И ощутить перед лицом Вселенной

Короткий миг, который мы живём.

 

* * *

Удалые мои, вороные, –

Бог иль чёрт вас на землю послал?

Улетели копыта шальные

За далёкий глухой перевал.

 

Улетели… А что мне осталось –

Не спеша обихаживать дом?

Потому лишь, что я испугалась

Пасть на землю горящим лицом,

 

Быть смешной постороннему глазу…

Пред своею звездой не права,

Неужель не видала ни разу,

Как к земле припадает трава?

 

ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ

Не ждала, не звала, не искала, –

Стал закат удивительно светел.

Улыбнулась вечерне-устало,

Он прошёл – не взглянул, не заметил.

 

Повернулась на солнце на красно,

Засветилась неярким нарядом.

Не подумала – это напрасно:

Никогда ведь не сможете – рядом.

 

Как тогда ты у Бога просила

Не себе, а ему – вдохновенья!

Как лицо твоё празднично было,

Коль теплел его взгляд на мгновенье!

 

А потом – беспросветная осень,

На ресницах – тоски паутины.

В изголовье – холодные росы,

Да заметнее стали морщины.

 

Отрешённое тонкое тело

Приласкал засыпающий ветер.

Пред концом озаренье согрело –

Не напрасно жила ты на свете!

 

* * *

Панельный серый терем мой

Семи ветрам открыт.

Заокский ветер, как шальной,

Стрелой ко мне летит.

То вещий конь… Издалека

Примчит, когда не ждёшь:

Сияют в гриве – облака,

Копыта – частый дождь.

Глаза – как искорки огня,

Да не сробела я:

«Куда ты, конь, помчишь меня?» –

«В минувшие края!».

Десятилетья позади

Мы оставляем вмиг.

Вдруг – свет в окошке… «Погляди,

Кто там к стеклу приник?

Мой конь! Лети на зов огня,

Коснись скорей земли!» –

У рыжей девочки – меня –

Косички расцвели,

И я вхожу в наш старый дом,

Где у окошка – мать,

И так отрадно нам вдвоём,

Светло – не передать.

А мама смотрит на меня,

Я опускаю взгляд.

И отпускаю я коня –

Я не хочу назад!

 

* * *

Зарос травой иль меньше стал тот двор,

Теперь здесь наши бегают ребята.

А вид с крыльца волнует до сих пор –

Голутвин-монастырь в лучах заката.

Тут у забора движется Ока,

Полынь цветёт, невзрачна и горька,

На светлой зорьке точит вдовьи слёзы,

И добрым словом помнят старика,

Что посадил под окнами берёзы…

От суеты, от пыльных, шумных дней

Тут хорошо… И мы, душою дети,

Спешим к окошку матери своей,

Пока оно нам в этом мире светит.

 

* * *

Ветка плакучей ивы жёлтую чертит грусть,

Или мне давит душу песен неспетых груз? –

Рыжий мой конь заката мчится в даль, за луга,

И тяготится ношей: очень она легка.

 

Рыжий мой конь заката! Слушай, остановись! –

В будничном сером свете бьётся Жар-птица – мысль.

Вновь рука от корыта тянется к карандашу,

Только оковы быта я на себе ношу.

 

Солнечный день родится в дальнем каком году –

Ведь иногда Жар-птица в старом гостит саду.

Ждать никогда не поздно и ни в какие дни…

Что надо мною – звёзды? – Нет, земные огни!

 

ФИНИСТ – ЯСНЫЙ СОКОЛ

Не ходи вокруг меня да около,

И не хмурь густую бровь-дугу:

Пёрышко Финиста – Ясна Сокола

Под подушкой тайно берегу.

 

Мы сходились – пылки и невенчаны, –

Да навряд ли свидимся опять.

Горевая доля каждой женщины –

Вечно ждать… Надеяться и ждать…

 

Я б хотела – тонкая, смешливая, –

Разгадать судьбину до конца.

Убежали годы суетливые,

И украли маков цвет с лица.

 

Спит с царевной мой далёкий суженый,

Обо мне не вспомнив ни на миг.

«Бабушка!», – внучата кличут ужинать,

Притулился у окна старик.

 

Обступили хвори беспросветные,

Ноют ноги в дождь или пургу.

Но Финиста Сокола заветное

И сейчас перо я берегу.

 

* * *

Выйти в ладони раздолью,

Пасть на колени в траву:

Боже, прости мою долю –

Слишком непросто живу.

 

Бьётся крапива в колени,

В сердце – осенний листок.

Душу сжигает горенье

Свежих подветренных строк.

 

Знаю: здоровье – не очень,

Но не жалею о том:

Жёлтая осень мне очи

Поздним укроет листом.

 

Ну, а пока на раздолье

Слышу я ропот вдали:

Ветер доносит мне боли,
Скорби родимой земли.

 

* * *

                            Виктору Мельникову

Разве всё – ни весны и ни радуги,

Только осень да хмурая темь?

Годы-листья кружили и падали,

Но душа не угасла совсем.

 

За рассветными зорями давними

Улетели мои журавли.

Лиховеи свистали за ставнями,

Но души остудить не смогли.

 

Бродит в поле глухая метелица,

Укрывая полуночный след.

И прохожему чудится, верится,

И прохожему видится свет.

 

Коль ты друг и устал в неуютности –

Обогрейся… Тепло у печи.

Посидим, будто оба мы – в юности,

У неярко горящей свечи.

 

Коли недруг – не брошу проклятия.

Тем, однако, и жизнь хороша:

У ветров четырёх на распятии,

Да на вечном распутье душа.

 

* * *

Гружёная баржа плывёт…

Свет лампы в казённой каюте,

Не мыслившей об уюте…

А баржа плывёт на восход.

 

У лампы – отец мой и мать,

А я – пока с куклой и тенью –

Пытаюсь их речи понять,

Постигнуть своим разуменьем.

 

И полдень прошёл, и рассвет,

И молодость смотрит в старухи.

У суетно прожитых лет –

Шаги неприметны и глухи.

 

Сбежав от забот и тоски,

Дам волю усталому сердцу:

Я выйду на берег реки,

Как в непозабытое детство.

 

Свет лампы далёкой зовёт,

Но даль покрывают туманы.

И баржа к закату плывёт,

И нет ни отца там, ни мамы.

 

ТВОРЧЕСТВО

Бросив перо и чернила,

Бросила дом… Тяжело

Так над дорогою взмыла,

Что окровила крыло.

 

Что теперь будет с тобою,

Как тебе поле пройти –

Незащищённой стопою –

На каменистом пути.

 

Душу разбила, как птица,

О придорожье-быльё.

Кровь на дорогу струится,

Строчки растут из неё.

 

ЖЕНЩИНА

Отблеск чистого утра во взоре храня,

Сторонилась обычных забот и тревог.

И казалось, жила для грядущего дня,

И казалось, что день тот уже недалёк.

 

Но увял перед нею сиреневый цвет,

Стали глубже глаза, а шаги – тяжелей.

Оглянулась. Подумала: «Где же рассвет?» –

Зарябило в глазах от ночных фонарей.

 

* * *

Вспоминаю далёкое детство:

Маму, бабку да солнечный плёс.

Мне от бабки Натальи в наследство –

Рыжина беспокойных волос.

 

Бабка книги в руках не держала,

Чтила жизни старинной уклад:

Под снопами на поле рожала

Голосистых здоровых ребят.

 

Две войны её яркие шали

Дочерна опалили, дотла.

Восемь деток – росли-подрастали,

Девять деток – земля приняла.

 

Упокоилось бренное тело,

Завершило земные дела…

В моём доме свеча не горела,

Что покойница-бабка зажгла.

 

Не горела… И что за причина –

Оправдания канули в ночь.

Вот ращу я единого сына,

Нерождённой оставила дочь.

 

Может, век наш нейтронный – помеха,

Что не слышно детишек в дому,

Иль войны отдалённое эхо

По здоровью прошлось моему.

 

Бабка, бабушка… Думаю снова

Про твоё житиё-бытиё…

А моё долгожданное слово –

Не из песни ли дальней её?

 

* * *

                           Роману Славацкому

Этот уголок необитаем

Для звучаний города почти.

Здесь сугробы не дают трамваям

Громко через улицу пройти.

 

Тут проходят жители не скоро,

Тут слышнее звонкий смех ребят,

И резных наличников узоры

О старинных сказках говорят.

 

Этот старый уголок Коломны,

Низких крыш спокойный мягкий свет…

А вода студёная колонки –

Словно из далёких детских лет.

 

* * *

Какое огромное счастье –

Весенней капели трезвон!

Трамваи, как мальчики, мчатся

По лужам, пугая ворон.

 

Под вечер, уставши немного,

С грустинкою в лужах-глазах,

Сутулая грезит дорога

О солнечных цветках.

 

Я лучшей подруги не знаю.

Дорога! Пусть годы летят –

Давай мы с тобою, родная,

Обнявшись, пойдём на закат!

 

Какое огромное счастье –

Ручья говорливого нить!

Какое огромное счастье –

Есть повод тебе позвонить!

 

ВОРОНА

По весне разыгрались метели.

Укрываясь от жгучего снега,

Я влетела в раскрытые двери

Заводского гремящего цеха.

 

Я летаю под крышею гулкой,

Не пугаюсь и лязга стального.

Меня потчует сахаром, булкой

Старый мастер, не щедрый на слово.

 

От холодной пурги, от врагов ли

Я укрыта… Но думаю снова,

Что под прочной железною кровлей

Не совью я гнезда родового.

 

РАСКЛЕЙЩИК АФИШ

Над городом ранним – морозная тишь.

Спешит одиноко расклейщик афиш.

Не молод лицом, но улыбка светла,

Зима ему студит усы добела.

 

А дома остался неприбранный рай:

Газеты, диван, сигареты и чай.

Почётные грамоты там со стены

Глядят. Но владельцу они не нужны.

 

Он был инженером – не хуже других,

Да только с завода уволили их.

Пришла перестройка, и умер завод,

А он вот – не умер… А он – всё живёт.

 

Супруга болела да в землю легла,

А дочь с новорусским в Париж отбыла.

Пусть ноги болят, да и ноет спина –

С своими афишами он допоздна.

 

Работа спасает… Порой устаёт…

Февральское солнце отраду даёт,

Да – город, да – люди, да – надо спешить…

И сердце колотится: следует жить!

 

Вечерние тени спускаются с крыш.

Бредёт, спотыкаясь, расклейщик афиш.

Закатным огнём зажигая снега,

Его обнимает глухая пурга.

 

ОКСАНА

Отец с весны бывает дома редко.

К другому в город зачастила мать.

Как хорошо, что в мире есть соседка, –

Она возьмёт Оксану ночевать.

 

Вечерний воздух стынет в зыбких тенях,

И мир вокруг огромен и непрост.

А ты качаешь куклу на коленях

У тоненьких растрёпанных берёз.

 

А у подруг весёлые заботы:

Пятнистый мяч гоняют на лугу.

«Пошли, Оксана… не идёшь чего ты?» –

«Я доченьку оставить не могу!».

 

* * *

Почему так горчат

Эти русские дали,

Лебедой да сурепкой

Глядятся поля?

Стаи горестных птиц

Над селом отрыдали,

И, как в злую годину,

Вдовеет земля?

 

Покушается зверь

(Волки шустры и бойки!)

На последнюю живность,

И воет в тоске.

Вырос в поле коттедж

В суете перестройки –

Неуместен, нелеп,

Словно дом на песке.

 

Здесь нерусская речь –

Всё узбеки, таджики, –

Здесь нерусский обычай

Отныне живёт.

Где ж народ коренной,

Где же русские лики? –

Вон погост за селом,

Он растёт и растёт.

 

Горько мечется сердце,

Сжимаясь от боли.

Мы ведь помним Россию…

А кто ж виноват?..

Ярой птицей летит

Над заброшенным полем

Обжигающий душу

Кровавый закат.

 

* * *

Где, Россия, твой путь,

Где Пожарский и Минин? –

Злые ветры секут

Твоё доброе имя.

 

Не твоя, не тверда

Под тобою дорога:

Вот откуда – беда

У родного порога.

 

И народ не у дел:

Где же доблесть и слава? –

И царит беспредел,

Раскололась держава.

 

Напиталось жнивьё

Бывшей братнею кровью,

И загран-вороньё

У тебя в изголовье.

 

* * *

Я квартиру тесную покину

И уйду одна бродить в поля.

На какую на беду-кручину

Увидала в поле журавля.

 

Вот он, вот он, – полетел иль снится,

Вон он, вон он, – скрылся в облаках.

И такой постылою синица

Показалась у меня в руках.

 

Я синицу выпущу на волю,

А она, несчастная, за мной.

Ой ты, горе, поле моё, поле,

Да над полем сумрак неземной.

 

Улетай же, бедная синица, –

Мне с тобою белый свет не мил.

Мне на свете радость – лишь приснится

Взмах его широких сильных крыл.

 

Что подруги, что мои родные,

Что мне разом опустевший дом? –

Только сосны видели немые,

Как рвалась душа за журавлём!

 

БУРЯ

Разгулялась в просторах России,

Распугала непуганых птиц.

И деревья под ней голосили,

И ломались, и падали ниц.

 

Только те, что шуметь оставались, –

Те безудержно спорили с ней:

Чудотворным огнём наливались,

Против ветра вставали прямей.

 

Сатанинская буйная сила,

Для чего по земле ты прошла?

Сколько слабых, скажи, погубила? –

«Сколько сильных, спроси, подняла!».

 

* * *

 «Всё к лучшему», – он думал, проходя

Из юности струящейся тропинкой.

Кололи искры острого дождя…

Как хорошо, что он остался с Нинкой.

 

Светлана – хрупкий лучик золотой,

Ей книги отвечают на вопросы.

Она была любовью и мечтой,

А в жизни с ней, поди, совсем не просто.

 

А Нинка и дородностью взяла,

И не читает разных умных книжек.

Её проворных пальцев-коротышек

Боятся все домашние дела.

 

«Всё к лучшему!», – кричали небеса,

Им вторила раздетая аллея.

Но зрела горькой ягодой слеза,

От неизбывной мысли тяжелея.

 

О чём жалеть – любовь давно в былом,

И до мечты далёкой что за дело…

Летела осень… Золотым крылом

Светло и больно за душу задела.

 

* * *

Сойди, Покров, на Русь, – спокойным чистым снегом,

Над отдыхом полей пролейся голубым

Всевидящим, огромным, в мягких тучках небом –

Покоить города, стоящие под ним.

 

Как храма чистоту, предзимнюю прохладу

Шумливой дай толпе под звон колоколов,

И в душах всех людей не суету – отраду

Негаснущей свечой твоей зажги, Покров!

 

К обочине шоссе затихшее припало,

Печально дремлет куст – к зиме совсем погас.

Простит ли Небо нас – никчемных и усталых,

Как всё прощает нам земля, покоя нас…  

                     

ПО ТУ СТОРОНУ СВЕТА

Над землёй утомлённою, трудно дыша,

Бродит ночь, фонарями не щедро согрета.

Позабыв про заботы, блуждает душа

По ту сторону света, по ту сторону света.

 

Там дитя нерождённое, бабушка, мать,

Там сейчас моё детство прошедшее длится.

И нисходит с небес на меня благодать,

Но тревожит заря и зовёт пробудиться.

 

Эта ночь освежила, как будто роса, –

Даже солнце восходит свежее и чище.

Сумасшедший мой день заглянул мне в глаза,

Будто вышла из храма, и встретился нищий.

 

* * *

Кто вошёл в зелёную обитель,

Захламил истоки слабых рек,

Лягушонка малого обидел –

Недруг, варвар? – Просто человек!

 

У берёз на белые рубашки

Что стекает – сок или слеза?

В поле с корнем выдраны ромашки,

На иголке гибнет стрекоза.

 

Вспоминаю: было в сказке древней –

Шёл через леса, через бурьян,

Шёл один, искал свою царевну

Парень незадачливый – Иван.

 

Человечью мудрую науку,

Знать, сумел постичь Иван-дурак:

Отпустил медведя, зайца, щуку,

И свой путь продолжил натощак.

 

А сегодня время не такое –

Поумнел, увы, двадцатый век:

Берегись и прячься, всё живое –

На природу вышел человек!

 

* * *

Вечер, мягкие тени баюкая,

Частым дождиком сыплет в стекло.

За далёкой речною излукою

Твоё детство недавно легло.

 

Там сияют румяные яблоки

Для родителей светлых твоих,

И восходят небесные радуги

От земного согласия их.

 

Помня сказку – волшебную, древнюю, –

Чтобы в детстве минутку побыть,

Ты б хотела быть верной царевною,

И сто пар башмаков износить.

 

Но туда тебе тропки заказаны –

В том раю тебе не побывать:

Ведь семейные узы развязаны –

Кто же счастлив? Отец или мать?

 

Их рассветы бессонницей мучатся,

Пред тобой – неизбывна вина…

Спи, страдалица… Или разлучница…

Ты пока – никому не жена!

 

* * *

Вечер звенел комариной струною,

Белая церковка гасла вдали.

Мама до ночи сидела со мною,

Мы про коробушку песню вели.

 

В сумраке поле широкое стыло,

В речке дрожала колючка-звезда.

Что же ты, мама, себе изменила,

Или тебя изменили года?         

 

Хмурая ты. Улыбаешься еле,

И ни о чём-то тебя не спроси…

Как мы давно вечерами не пели

Песен, что долго живут на Руси!

 

Мне говоришь: «Ты гляди – похудела…

Боже, за что, за какие грехи? –

Танька, опомнись! Твоё ль это дело:

Тридцать уж с лишком, а ты – за стихи!

 

Недосыпаешь… Здоровья-то нету.

Малый ребёнок… По дому дела…

А если хочешь ты, дочка, в поэты –

То для чего же семью завела?»

 

Что я порой возражаю несмело –

Слушать не хочешь… Твердишь: «Помолчи».

Будто не ты мне «Коробушку» пела

В дальней, тобою забытой ночи.

 

От наставлений куда же мне деться? –

Я – с головою – в далёкое детство:

Вечер звенел комариной струною,

Мама до ночи сидела со мною…

 

* * *

                                     Олегу Кочеткову

Бесконечно-белый снег струится,
И неясно, что там, впереди…

Ты уходишь. Доброго пути…

Завтра снова будут те же лица

В мире будней, серых и скупых,

Но тебя не будет среди них,

Твой приход уже не повторится…

 

Под какой звездой легла дорога

В мире, полном горя и любви,

Где слова червонные твои

Вспыхнут благородно и высоко

Над осенним лесом и жнивьём,

Над землёй, где мечемся-живём,

Лишь спокойно небо светлооко…

 

Ну, а мне порою будет сниться –

И за это ты меня прости:

Бесконечно-белый снег струится,

Ты уходишь… Доброго пути.

 

СЖИГАЮТ ЛИСТЬЯ

Что такое? Куда их бросили? –

На виду, посреди двора,

Письма Клёна кокетке-Осени

Умирают в огне костра.

 

Синий дым как в тумане даль.

Ей не жаль. Ей ничуть не жаль…

 

Ей заката б на плечи алого –

Так, чтоб целый лес ошалел!

«Слушай, Клён, – а пошёл ты к дьяволу:

Постоянностью надоел!».

 

Но дождём этот вечер начат.

Осень письма сожгла – и плачет…

 

РОЖДЕНИЕ

После войны больны люди и пустыри.

Снег как огромный бинт раны земли закрыл.

В окна стучит январь бледным лучом зари.

Мама несёт дрова… Ей не хватает сил…

 

Что-то слаба рука. Что-то звенит в ушах…

Резкий колючий снег бьётся в её живот,

И на глухом ветру стынет тяжёлый шаг,

Пятый, шестой, седьмой… Город куда плывёт?

 

Бьёт потолок в глаза – он нестерпимо-бел,

Чёрным пятном в окне так равнодушна ночь.

Мечется крик в груди – вырваться не посмел…

Легче… совсем легко… Девочка… дочка, дочь!

 

РАДУГА

За холмом легла заря в покосе.

Лес хмелел, разбросив ягод алость.

А Иван увидел, как на плёсе

Радуга однажды раздевалась.

 

Волшебством ли, силою ль иною –

Впрочем, статный парень, без изъяна, –

Увидали Радугу женою

На дворе зажиточном Ивана.

 

Не сияет в небе над полями,

Но светлее в горнице не стало:

Орошён не дождиком – слезами,

Сарафан бледнеет жёлто-алый.

 

Ей в просторной горнице не мило –

В чисто небо крылья распрямила.

 

А Иван проснулся под бурьяном,

А Ивана хмель ещё качает.

Смотрят люди: что это с Иваном? –

Дураком Ивана величают.

 

Он пошёл по свету, бедолага,

У семи ветров искать привала.

На закате красная рубаха

Долго-долго в поле остывала.

 

ВОСПОМИНАНИЯ ДЕТСТВА

Пахнет водою парной,

Тёплыми листьями ив.

В тихой волне предо мной –

Солнца и неба разлив.

 

Облако мягкой рукой

Сёла укрыло вдали.

Лес бородатый, глухой,

Дремлет у края земли.

 

Движется в даль пароход,

Баржа – за ним по реке.

Птицы небесной полёт…

Солнце лежит на щеке…

 

ТРОЕ

Ожиданье одной – малолетняя дочь,

Да прожитые вместе с любимым года.

Ожиданье другой – одинокая ночь,

Да летящая где-то свиданья звезда.

 

То не рельсы стальные блеснули вдали –

От одной до другой его слёзы легли.

 

* * *

Унесло покой весенней ранью,

Стынет дом без моего тепла.

О моём закате, душу ранив,

Мне сказали правду зеркала,

 

Чтобы я опомнилась когда-то,

Позабыв свою любовь-беду…

Перед целым светом виновата,

В ноги горьким травам упаду.

 

А земля родная не отринет:

Всё поймёт, и всё простит, и примет…

 

* * *

Я тебя придумала. Я знаю.

Это было вечером, когда

Стыла в окнах зорька расписная,

Да дрожали в мире холода.

 

Отводила позднею рукою

Напрочь все пороки от тебя.

Утешалась горькою строкою,

Как велела, как вела судьба.

 

Чем твой взгляд привлечь – пока не знаю:

Лучше стать и этой, и её…

Ты, шутя другую обнимая,

Вновь швырнул меня в небытиё.

 

Взгляд погас. Устало сердце биться.

Тяжело легчает голова:

Ведь над нею выпущены птицы –

Все твои улыбки и слова!

 

* * *

Вплела в строку невзрачный подорожник.

Твоей душе – покоя б, тишины.

Но отчего так трепетно-тревожно

Глаза лучом заката зажжены?

 

Дрожит морщинка над твоей ресницей,

Да клонится от ветра голова.

Тебе о том, который часто снится,

Вдруг нашептала поздняя листва.

 

И, позабыв наветы и заветы,

От душного уюта, от плиты,

Твоё воображенье бродит где-то,

И вслед за ним к огню стремишься ты.

 

А город смотрит взглядом незнакомым.

В ночи твоё дыханье горячо.

Шальным ветрам ты даришь стены дома,

Чужой судьбине – мужнино плечо.

 

ПАМЯТИ МАТЕРИ

Путь-дороженька ветром постелена,

Зыбок свет от черты до черты.

По апрельской пробившейся зелени

Шьёт зима свои горе-цветы.

 

Воет вьюга в душе растревоженной,

И унять её вовсе невмочь.

Я к могилке твоей неухоженной

Прихожу, непутёвая дочь.

 

В этом мире я – робкая школьница

Среди вех от любви до любви.

Ну, а дома – рабыня-затворница

С непогашенной жаждой в крови.

 

Не грусти под звездою туманною,

И на Бога за дочь не ропщи.

Помолись за меня, окаянную,

Богородице светлой в ночи.

 

ПРОГУЛКА С СЫНОМ ВОЗЛЕ

КРЕПОСТНОЙ СТЕНЫ ГОРОДА КОЛОМНЫ

«Мама, отчего тут кирпичи красны?» –

«Это кровь, сынок, защитников стены.

В давних битвах столько крови пролилось,

Что стена большая вымокла насквозь».

 

«Мама, отчего тогда земля черна?» –

«Воинов бесстрашных приняла она,

И, как мать, скорбит о них века,

Не снимая чёрного платка».

 

* * *

Сколько времени помню – улыбки берёз,

И цветы полевые трепещут в руке.

Словно годы уносит, бежит тепловоз

Через мост над Окой вдалеке.

 

Сколько времени помню – струится вода,

И Коломна вдали зажигает огни.

Мамин двор и меня изменили года,

Но закат не изменят они.

 

Не изменятся, нет, облака-журавли, –

Оставаться им – вечным, летящим, седым…

Сколько времени помню – уходят с земли

В забытьё, будто в призрачный дым.

 

И я тоже уйду, ни о чём не моля,

Только вечно бы небу светить голубым,

Да осталась бы эта святая земля

Сыну, внукам и дальше… моим.

 

ДВОЕ

Тающий свет над Москвою-рекою,

Птицы над храмом вдали.

Зорькой вечерней усталые двое

К ветхой скамейке пришли.

 

Лодка их старая грезит о лете,

Грустно стоит на мели.

Гаснет их день… Беспокойные дети

Дальний причал обрели.

 

Грустные лицами, слушают двое:

С крыши струится капель.

Но над шальною водой голубою

Всё переменит апрель.

 

Сгинут морщины, унылы и строги,

Солнце проглянет из глаз.

«Старая, слышишь, – весна на пороге! –

Глянь, как вода поднялась…».

 

* * *

Осенью желанного хочется простора,

Ветра да кленового жёлтого огня.

Туча крылья синие над землёй простёрла,

За руку дорога повела меня.

 

Роща мне приветливо распахнула сени,

Их красу багряную дождь не смыл пока.

И весомо-зримая, будто плод осенний,

На ветру рождается новая строка.

 

Стан мой – как подветренный стебель краснотала,

Лес, река походку узнают мою.

Ну зачем ты золото, Осень, разбросала? –

«Чтоб смотреть отраднее людям и зверью!»

 

Осенью особенно хочется простора,

Ветра да кленового жёлтого огня.

Мой панельный, серенький! Я вернусь не скоро,

Да и вряд узнаешь ли ты тогда меня!

 

* * *

О какой же ты мыслишь судьбе? –

В поле ветер свободный несётся,

Ты спроси: обогрет ли он солнцем,

Ты у ветра – спроси о себе.

 

А ещё ты спроси у реки,

У высокой ветлы над обрывом:

Её дни – коротки и горьки,

Её ночи – тумана разливы.

 

Вот об этом и песню пропой

Робким голосом и неумелым.

Тебе с ветром, ветлой и Окой

Хорошо ведь на свете на белом?

 

СТРАШНЕЕ ТЕЛЕЭКРАНА

Раздумья о трагедии в Беслане

Прерванный сон над подушками смятыми.

«Мама! Взгляни на экран! –

Где полыхает и что там с ребятами? –

Все погибают от ран!» –

 

«Милая доченька! Стоит тревожиться –

Очень далёко они…

Видно, тебе, моя радость, не можется, –

Хочешь, таблетку прими».

 

Девочка голову клонит… Не спится ей:

«Мама! Да это ж – война!

Ладно бы, там, где-нибудь, за границею, –

Это же – наша Чечня!» –

 

«Ах ты, глупышка… И слёзы закапали…, –

Мать наклоняется к ней:

— Нам хорошо будет скоро на Западе,

Мы ведь – других не бедней!

 

Ты же красавица… Станешь богатая,

Радостно будет и мне.

Ах, эта наша Россия проклятая –

Вечно в дыму да в огне!

 

Тишь и покой – только там, за границею…» –

Полночь ведёт забытьё,

Девочка спит. Но подраненной птицею

Мечется сердце её…

 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«Мама! На школу нагрянули… Силою

Топчут непрожитый май.

В классе стреляют… Над общей могилою,

Мама, меня поминай!».

 

* * *

Говоришь: у тебя не сложилось,

Много прожито, сделано – чуть.

Только это – не Божия ль милость –

У родимых святынь отдохнуть!

 

Оглашая приокские дали

У Голутвина-монастыря,

Все твои поезда – убежали,

Лишь закатная светит заря.

 

Ты поёшь, будто малая птица:

Неприметен, неярок твой стих.

А друзья и подруги – в столице…

Что ты, глупая, знаешь про них?..

 

* * *

О разлуке обоим – не снилось:

Лучезарные выпали ночи.

Его имя – с твоим породнилось,

И к нему возвращаться не хочет.

 

А без имени – что под луною,

Что под солнцем: не радуют силы.

Ты покинула имя родное,

Так, случайно, другим заменила.

 

Вот и осень пришла – без ненастья,

Но омоют холодные росы

И его слишком позднее счастье,

И твои – слишком ранние – слёзы.

 

НА РЕКЕ – ПЕРЕМЕНЫ

(басня)

На реке – перемены,

На реке – перемены,

На великой, державной

Российской реке.

И уносится пена,

И гремит по вселенной

Широко, вдохновенно

Чья-то речь вдалеке.

 

Кто оратор? – едва ли

Мы его не слыхали –

Пел он раньше другое,

А теперь – изменил.

О великом теченье,

Коренном измененье,

О, с каким вдохновеньем

Долго он говорил!

 

Был Кулик серой птицей,

Но посмел обратиться:

«Мол, такое творится –

Непонятное нам.

Были раньше печали –

Что ж тогда вы молчали? –

Не об этом кричали

Раньше вы по полям!» –

 

«Было время такое:

Был период застоя,

Ну, и пел я другое,

А теперь я всегда…» –

«Было время другое,

Был период застоя? –

Ну, а вы-то смотрели,

Извините, куда?».

 

ВЕТЕРАН

За два дня он надел ордена

До далёкой и памятной даты.

Тех поруганных лет письмена

До сих пор в его памяти святы,

И встают, как сияли когда-то:

Новостройки, вожди, целина…

Что же – всё это пылью покрыть,

Объявить, как период застоя? –

Разве снилось ребятам такое,

Тем, что в жизни пришлось не доплыть?

А ему – Божья кара – дожить,

И увидеть Россию во мгле

Вседозволенности и безверья,

И на Запад раскрытые двери

С небреженьем к родимой земле…

 

И стоит он, и не понимает,

А над ним – горевая звезда,

И куда-то Россия шагает…

Ветер бешено рвёт провода.

 

В СТОЛИЦЕ     

Равнодушный сквозняк. Мельтешенье вокзала.

Позади – передряги ночного пути.

А столица неласково нас принимала –

Где на каждого столько работы найти?

 

Мы бы знали и дома привычное дело,

И в провинции б каждый работал, как мог, –

Перестройка прошла по цехам и отделам,

И безжалостно выгнала нас за порог.

 

И стоим мы, дождём невесёлым прибиты,

А Москва нам не верит – хоть слёзы пролей.

Так куда ж нам осталось – в бомжи иль в бандиты –

От богатых заводов, бескрайних полей?

 

Принимай же, Москва! Не оставь нас, родная, –

Своих внуков, сынов как-нибудь приюти!

Не узнала ты счастья, Россия шальная,

На преступном, чужом, иноземном пути…

 

СОВРЕМЕННИЦА

В трамвае её укачало.

За стёклами – дождик и мгла,

И женщина робко вошла

В ворота большого вокзала.

 

А мысли дрожали и плыли

Безрадостным сном наяву.

С завода её сократили,

Куда же податься? – в Москву!

 

Подружек советы, укоры

Безмолвно она приняла.

«Куда ты? На пенсию скоро!» –

Да пенсия будет мала.

 

«А муж? Ну, покамест не спился,

Да он не без ног и без рук…» –

Однако, как цех развалился,

С бутылкой сдружился супруг.

 

В запавших глазах – безнадёга,

Тяжёлые ночи без сна…

«Каким был рабочим Серёга!» –

И горько вздохнула она.

 

И дочери нету дороги,

С двумя малышами – беда.

Глупышка! Пошла в педагоги…

Да разве кто думал тогда,

 

Что будет такою Россия?..

Вдали потерялся вокзал,

Летели столбы верстовые…

За что нас Господь наказал?

 

ПЕРЕСЕЛЕНКА

Затихает торговля на рынке,

На прилавке от фруктов пестро.

Черноглазая, в алой косынке,

Держит девушка тряпку, ведро.

 

Так по-южному ярко одета,

Речь с акцентом и кожа смугла.

В изнуряющее-жаркое лето,

Словно птичка, она весела.

 

Здесь торгует она, убирает, –

Стал привычным ей города гул.

Но лишь только глаза закрывает –

Вспоминает далёкий аул.

 

Сердце бьётся в тоске и тревоге –

Жаль: она не умеет летать…

Вот и сакля. На низком пороге

Дочку ждёт постаревшая мать.

 

Робкой стайкой, немного в сторонке,

Все в лохмотьях, как в горьких репьях,

Вдоль забора – братишки, сестрёнки, –

Сгиб кормилец в нездешних краях.

 

Он пошёл за работой, зарплатой,

Да укрыла российская мгла…

Разве старшая дочь виновата,

Что судьба и её увела?

 

* * *

Из студёной Оки не испить убежавшей водицы.

Облетающих листьев не красит холодный закат.

Я махну рукавом – разлетятся, как вольные птицы,

Мои прошлые годы – их ровным числом пятьдесят.

 

Мне тринадцатый год… Мой безоблачный день лучезарен.

Комнатушка мала и бедна – что грустить от такой чепухи?

Набирает держава разбег, и наш в космосе первый – Гагарин,

И о нём я, волнуясь, впервые слагаю стихи!

 

Тайны девичьи дарим мы щуровским старым аллеям,

В платьях, мамами сшитых, на танцы спешим – не беда!

Мы читаем наивные книги, но быстро взрослеем,

И кого-то в столицу умчат поезда навсегда…

 

В ранней розовой юности так побродить захотелось,

Встретить давних, немногих, а ныне ушедших подруг.

Но нагрянули вихри: шальная земля завертелась, –

Не бараки – коттеджи по Щурову выросли вдруг.

 

День сегодняшний встал молчаливой холодной стеною.

В нём – наивный подросток – я места себе не найду.

Я не знаю, не ведаю, что теперь будет со мною, –

Мне – двенадцать, как в том позабытом, далёком году.

 

Догорает луна, как лимонная стылая корка,

Озаряя окрестности без деревень и садов.

Где напев петушиный, где яблочный запах? – и горько

Видеть ей на земле лишь громады больших городов.

 

Полыхает в лицо мне, слепя своим светом, реклама.

Люди в бешеном ритме не знают ни ночи, ни дня.

Но я помню молитвы слова, что шептала мне мама:

Те слова согревают, доныне спасают меня.

 

* * *

Шли дожди – проливные, цветные, –

Пела роща на все голоса:

Там носились пичуги шальные,

Тут бельчонок в дупле родился.

 

А под куст небольшой загляни-ка –

Алой бусинкой радуя глаз,

Притаилась в росе земляника,

Сладким соком в тиши налилась.

 

Колыхалось травы многоцветье,

Здесь дышалось вольней и свежей.

А по осени школьники-дети

Возле тропок видали ежей.

 

Это было… И в памяти – свято…

А сейчас – ничего уже нет.

Это было всё – в веке двадцатом,

Где же роща? – Да съел короед!

 

Налетело суровое время,

Побледнел небосвод голубой.

Тянут чёрные руки деревья

К небу, к Господу с вечной мольбой.

 

Солнце утром ощерится яро,

Ни дождинки… За сорок – жара…

И – пожары, пожары, пожары, –

Серый дым над Окою с утра.

 

Так сжигало нас прошлое лето,

Ни детей, стариков не щадя:

Задыхался асфальт перегретый,

Месяцами – ни капли дождя.

 

Так же дымная осень растает.

Век двадцатый – зови не зови…

Пожелтевшим листом облетает

Праздник Веры, Надежды, Любви.

 

* * *

Век двадцатый отдавал другому

Светлое сокровище – Россию –

Веку двадцать первому, лихому…

Буйные ветра её носили

Там, на стыке двух тысячелетий.

Даже небо сильно изменилось:

Дымными пожарами ярилось.

Вороны заплакали, как дети,

Видя, как её кромсают тело

Люди, что доселе братски жили.

Призраки вставали оголтело

Из давно забытой, ветхой пыли.

«Призраки! Вам место – в старых книгах.

Вы отжили… там и оставайтесь,

А в дела людские не мешайтесь!» –

Но они не слушали ни мига…

 

Над Прибалтикой – ветра чужие.

Стонет юг, скрестив кинжалы братьев.

Пред Распятьем – молится Россия,

И слеза стекает на Распятье.

 

ТРАВА ЗАБВЕНЬЯ

Буйно восходят разные травы,

Дышишь – и кругом идёт голова.

Двадцать уж лет, как не стало державы, –

Вызрела в поле забвенья трава.

Самое горькое зелье на свете –

Ей бы, поганой, вовсе не цвесть! –

Запах вдыхают взрослые, дети,

И забывают, кто они есть.

Русь ослабела… В выцветшей шали

Бродит по полю едва-едва:

Чёрные маги хворобу наслали –

Глянь: колосится забвенья трава!

Парень, с похмелья глотнув из-под крана,

Воет по-волчьи… болит голова.

Русая девочка хочет в путаны…

Это восходит забвенья трава!

Зельем споила, спать уложила

В землю сырую лет в сорок пять,

Щедро растит её тёмная сила.

Гибнет народ… Его не поднять.

Где ж богатырь наш – могучий, былинный, –

Спит на печи который уж год.

Выйдем на поле с иконой старинной, –

Да неужели Господь не спасёт?

Свищут разбойники… Вольному – воля.

Тянет гнильём от заморских болот.

Двинется Русь – до кровавых мозолей

Землю свою от забвенья полоть!

 

* * *

По-взрослому сшитое платье,

Разлив непокорных волос.

Скучать тебе, девочка Катя,

На стуле больничном пришлось.

 

Тут нянечка в белом халате

Пасёт монотонную тишь.

Но вдруг, совершенно некстати,

Забегал, играя, малыш.

 

Старушки глядят, как спросонок,

А нянечка пальцем грозит.

«У брата – такой же ребёнок», –

Мне Катенька вдруг говорит.

 

Потом продолжает со вздохом:

«Мешает уроки учить!» –

«А что: разве в садике плохо?» –

«Нет… Дорого стало платить.

 

Приходит бабуля с работы –

Мне хочется выйти гулять,

Да там в магазинах чего-то

Дают по талонам опять…»

 

Дай Бог твоей бабушке, Катя,

Работать, подольше пожить,

Помочь твоим маме и папе

Одеть тебя и прокормить!

 

Я, право, совсем не жалею,

Что мы вырастали в нужде,

Но всё ж мы росли – веселее,

Чем выпало, Катя, тебе.

 

Всё было: и игры, и книжки,

Ребятам – футбол да коньки,

И в садик ходили малышки,

А мы – посещали кружки.

 

Да, впрочем, – про всё не расскажешь,

Но память хранит письмена:

«За детство счастливое наше

Спасибо, родная страна!».

 

НА ПЕРЕКРЁСТКЕ СТОЛЕТИЙ

Девочка с верной гитарой

Песни слагает, поёт.

Слушает малый и старый –

Мимо спешащий народ.

 

Сумки, баулы, авоськи, –

Хмурый измученный вид…

Девочка! На перекрёстке

Как твоё слово болит!

 

В карих печальных – усталость

Светит до самого дна:

Всё в твоей жизни смешалось –

Водка, бомжи и Чечня.

 

Выкуришь ты сигарету –

В дымке забудется ад.

Только ругают за это

Дома… курить не велят.

 

Так вот бродяжил Есенин,

Пел под гармошку Рубцов.

Непонимаема всеми –

Вечная доля певцов.

 

В жизни семнадцать – так мало,

Много ли солнечных дней,

И у какого причала

Песне прибиться твоей?       

 

Может, чью душу излечит,

Может, падёт в забытьё

На перекрёстке столетий,

Девочка, слово твоё!

 

* * *

День воскресный. За окном не видать прохожих.

Яркой свечкой ноябрю – ярко-жёлтый куст.

Паутиновым рядном растянулся дождик,

Неприютен серый двор, холоден и пуст.

 

Звуки дня ещё скупы: бродят еле-еле.

Начинающийся день вяло будит нас.

Рыжий кот пришёл с гульбы. Дремлет на постели,

Хитровато приоткрыв изумрудный глаз.

 

Ох, осенняя тоска… Хмурость без причины

В бесконечной суете бледно-серых дней.

Телек мой молчит, пока мужа нет и сына,

И про кризис – ни гу-гу, к радости моей.

 

Возле телека сидеть – не жалеть здоровья:

То реклама, то война, – просто нету сил.

Лучше кот расскажет мне про дела котовьи,

Как по травам при луне ночью он бродил.

 

Намурлыкай, рыжий кот, трав осенний запах,

И как в прелую листву прячутся ежи,

И про цепкие репьи на хвосте и в лапах…

Что за птах поёт в кустах – кот, мне расскажи!

 

Он расскажет мне потом. В времени нескором

Мы отправимся с котом в гости к ноябрю…

Мне компьютер подмигнул ясным монитором:

За работу, мол, пора, – верно говорю?

 

ВСТРЕТЕНЬЕ

Такие сугробы зима намела,

А думали – вовсе она не придёт.

Я вытерла пыль и полы подмела,

И стынет в кастрюле горячий компот.

 

Звонок телефонный… Задержится муж:

Работа, мол, срочная и допоздна.

Сынуля родной в дальнем рейсе к тому ж,

Сижу у окна и вздыхаю одна.

 

Ну, хоть бы котяра явился пока! –

Куда там… Гуляет – весенние дни!

Тебя заклинаю я издалека,

Молю: ну, пожалуйста, мне позвони!

 

Синеет в окне. Темнота. Скукота.

И нет ни звонка от тебя, ни кота.

 

Вдруг шумно явились: рассерженный муж,

Голодный, усталый, продрогший к тому ж.

Сынуля кричит: «Накрывай же на стол!» –

А тут ещё кот непутёвый пришёл!

 

На кухне моей – теснота, суета…

Сначала, конечно, кормлю я кота!

 

И вдруг – телефон мой! А вдруг это – ты? –

Я кинулась вмиг от плиты-духоты, –

Да ну их всех к бесу! Я трубку взяла…

 

Какие сугробы зима намела!..

 

* * *

Хозяйка на выброс несла «Китикэт»:

Неделю кота непутёвого нет,

Он, может, уже не придёт никогда,

Так что ж пропадает кошачья еда?

 

Два малых котёнка смотрели ей вслед:

Ни мамы, ни дома, ни мисочки нет.

Голодные дети дрожали дрожьмя,

И каждый решил: «Вот еда для меня!»

 

Внезапно ворона свалилась на них,

И карканьем грозным спугнула двоих.

Ворона довольна, ворона клюёт,

Но… хвост ей мешает: взлететь не даёт.

 

Народом замечено: там, под мостом,

Гуляла ворона с кошачьим хвостом.

Однажды за хвост ухватил её пёс,

И видели все – в подворотню унёс!

 

ЖЕНСКАЯ ПОРОДА         

(дворовые наблюдения)

Возле нашего подъезда

Средь обычной суеты

Не находят себе места

Ни собаки, ни коты.

Только вынесешь на блюде,

Хвать кусок – и был таков!..

Сострадательные люди

Псов накормят и котов.

 

А вчера большая драка

Приключилась во дворе:

Наша рыжая собака

Окотилась в конуре.

Пёс Дружбан пришёл, не спавши –

Караулил дальний склад.

Новоявленный папаша

Лижет ласково котят.

 

Пёс вскричал: «Да это что же?

Да ведь я её люблю…» –

Кот легонько дал по роже

Цепкой лапой кобелю.

«Жучка! Стыдно от народа! –

Пёс супруге говорит. –

Ты хоть женская порода,

Но имей немного стыд!»

 

Дети выросли, однако,

Разбежались из угла.

Наша рыжая собака

Крокодила родила.

Мы живём не возле моря,

Нету южных здесь щедрот.

Крокодил растёт… Он вскоре

Всех собак, котов сожрёт!

 

Вот уж страх настал Господний!

Убегают, кто куда,

Из родимой подворотни –

Две собаки, три кота.

Вот такая вышла бяка –

Неприятностей не счесть…

Пёс жене сказал: «Собака!» –

Впрочем, так оно и есть!

 

КОТ НА СРУБЕ КОЛОДЦА

…А он глядит без всяких забот,

И как ему удаётся? –

Сбежал из детства разлапистый кот,

Ни днём, ни ночью не ест и не пьёт –

Сидит на срубе колодца.

 

Воды в колодце, конечно же, нет

Ни капельки малой даже:

Колодец – всего лишь игрушка-макет,

Забытой деревни важный предмет

Средь наших многоэтажек.

 

А кот ловить мышей не спешит,

Домой не бежит к хозяйке:

Из плюша хвост полосатый пришит,

Живот огромный ватой набит,

А пятки его – из байки!

(Из мягкой, пушистой байки).

 

Спешит прохожий – автобус уйдёт,

Хватается аж за сердце.

Но вдруг оглянётся – и нет забот:

Ему смеётся разлапистый кот,

Что взял да удрал из детства!

 

Прохожий увидит – и взгляд оживёт,

Глаза потеплеют даже.

Такой сидит удивительный кот –

Пусть дождик идёт или снег метёт

У наших многоэтажек!

 

* * *

Позабыта тетрадь,

Что в себе мои строчки носила:

Я спешу проверять

Закорючки в тетрадке у сына.

Я бегу в магазин,

После ужина мою тарелки,

Но цветком голубым

Расцветает на кухне горелка.

Я сейчас далеко –

Я мечтаю о целой Вселенной,

Да бежит молоко –

Вытираю пушистую пену.

Всё дела и дела…

А писать я совсем разучилась.

Если б Муза пришла –

Я бы стиркою с ней поделилась!

 

ВЫПАЛ ЗУБ

Выпал зуб… Сынок в тревоге

Появился на пороге:

«Мама, что с ним делать? –

Настоящий, белый!»

 

Помню я – недавно было –

В детстве мать меня учила:

«Брось за печку мышке,

Серой шалунишке!

 

«Мышка, мышка, шалунишка,

Зуб возьми репяной,

Принеси мне новый, мышка,

Зуб хороший – костяной!»

 

Только сын рукою машет

И смеётся мне в ответ…

Очень жаль: в квартире нашей

Ни мышей, ни печки нет!

 

* * *

Ворожит у Пятницких белая зима,

Кружится над городом вьюга-карусель.

Рыженькая девочка – это я сама –

Улицею Пушкина свой несёт портфель.

 

Дома – ссоры вечные матери с отцом.

Для тебя отрада вся – на страницах книг.

Оттого-то, девочка, ты бледна лицом,

Голос твой застенчивый неприметно тих.

 

Слушая меня, милая! Минет двадцать лет –

Перемены сбудутся и в твоей судьбе:

Кареглазый, искренний, наш большой поэт

Скажет слово верное о стихах тебе.

 

А пока, родимая, надо подрастать –

Выбираться как-нибудь из своих невзгод.

Не таи обиду ты на отца, на мать:

Знай, что веку долгого не дал им Господь.

 

Да, ещё… Жуковского почитай в тиши:

На поэтов «школьных» он явно не похож.

Не теряй наивности молодой души,

Даже если в жизни ты что не разберёшь.

 

Улыбалась девочка… слушала едва.

Ну, наговорила ей тётя чепухи!

Ей тогда не верилось: через год иль два

Вдруг – во сне – напишутся первые стихи!

 

Уходила девочка в школу на урок,

Без следа растаяла в дымке голубой.

Тоненькой былиночке было невдомёк:

Говорила только что с выросшей – собой.

 

Ворожит у Пятницких белая зима,

Воскрешая в памяти свет далёких дней.

Я смотрю потерянно – я стою одна.

Рыженькая девочка… Я грущу о ней.

 

* * *

Мне из снов стихи кроить далось –

Вот такие дивные дела!

В осень – рыжим отблеском волос,

По-другому жить я не могла.

 

Над своим немудрым бытиём

Не взгрустну, мой недруг: ты не жди.

Был у лета – яркий окоём,

А теперь вот – слякоть и дожди.

 

Только свет в окошке не погас,

Не растаял горестно, как дым.

Вот природа – та мудрее нас –

В грязь дороги сыплет золотым.

 

Кликну Музу – пусто у ворот,

А её дыханье – горячо!

Мне звездой сияет и зовёт

Стих мой, не написанный ещё.

 

Рвутся строки в облачную высь,

Чтоб упасть – цветком иной весны…

Дай-ка, Осень, мне рябины кисть –

Я зажгу сугробы седины!

 

* * *

Под перестук колёс вагонных

Струится тихий говорок.

Мельканье далей заоконных

И мельтешенье книжных строк

Не привлекают эту пару:

Они – глаза – вдвоём.

Кто он? – как будто и не старый,

А для неё – вся радость – в нём!

Она тиха, как будто снова

Не шестьдесят – семнадцать ей.

Им недосказанное слово

Перевела в душе своей,

И расцвела такой улыбкой,

Которой в мире краше нет…

А к ним в окно крадётся зыбкий,

Осенний сумрачный рассвет.

 

Ах, чтобы листья не летели

Под ноги осени сырой,

И чтоб не близились метели –

Весна! Весна! Им дверь открой.

Пускай сирень цветёт повсюду,

И чтобы соловей не стих…

Яви, Природа, это чудо –

Для тех двоих, для них двоих!

 

* * *

Кружатся ласточки в медленном танце.

Это к дождю – невысокий полёт.

Небо свежеет в закатном румянце,

Месяц корабликом белым плывёт.

 

Бродит июль по ковру многоцветья,

Запахом дышит деревьев и трав.

Клонят ресницы, как малые дети,

Алые цветики, за день устав.

 

Ночь укрывает заокские дали

Тёмным платком – покрывалом из звёзд.

Через Оку поезда побежали –

И оживился старый наш мост.

 

Он растревожился, вспыхнул огнями, –

Кто, мол, нарушил сон и покой?..

Мягкие тучи гуляют над нами,

Месяц-кораблик плывёт над Окой.

 

ФЕВРАЛЬ

В пуховое облако месяц двурогий

Укрылся, почуяв пургу.

Февраль непутёвый по скользкой дороге

Несётся в колючем снегу.

 

Пугает звезду над Маринкиной башней,

У Пятницких строит холмы.

Ему и средь ночи проказить не страшно –

Любимый он сын у Зимы!

 

Декабрь и Январь – это старшие братцы:

Морозны, серьёзны, тихи.

Февраль как подросток бушует: простятся

Ему и стихи, и грехи!

 

Он с ветром летит, обгоняя трамваи,

Он дух переводит едва.

Пургу остановит – и в небе живая

Лучами блеснёт синева.

 

Он вербу совсем ещё юную дразнит:

В пуховую кутает шаль.

Гуляет по городу вольный проказник –

Весёлый глазастый Февраль.

 

Бежит вдоль Оки и опять начинает

Расцвечивать искрами лёд.

Февраль – хлопотун. Он уверенно знает:

Весна без него не придёт!

 

ВЛЮБЛЁННАЯ ЗИМА

Написала письмо Зима

На сугробе – рукою ивы,

Обнадёжив себя сама:

Может, будет она счастливой?

 

Дышит холодом белизна,

А слова на снегу – так жарки.

Написала письмо Зима

Без помарки в старинном парке.

 

Шёл прохожий – в снегу виски,

Взглядом пасмурный – много дела.

Прочитал он слова строки –

И в душе его потеплело.

 

Пробежала девчонка – ах! –

Хохотунья и озорница.

Оказалось, что в тех словах –

То о чём ей так часто снится.

 

Зацвели синевой глаза

У случившихся здесь мальчишек.

Солнцем глянули небеса,

И в сосульках – седые крыши.

 

Поспешу я в тот парк сама,

Всем ветрам сдаваясь на милость.

Кто сказал, что старуха – Зима? –

Поглядите: она влюбилась!

 

* * *

…И приснится гудок парохода

На заре, в городской тишине.

От черёмуховой непогоды,

Как зимой, забелело в окне.

 

Снятся мне и леса, и туманы,

Позабытые ныне поля.

Там ещё не состарилась мама,

Там – далёкая юность моя.

 

Отошло. Отбыло. Отгорело.

Тихо осень встаёт на пути.

Над дорогой моей поседелой

Моросят затяжные дожди.

 

Ах, черёмуха! Ты виновата!

Ты тревожь мою душу, тревожь!

Так цветёшь, будто в веке двадцатом, –

В моей юности ранней цветёшь!

 

* * *

Хорошо, что настала ты, осень,

Что по травам дожди шелестят.

Ветер серые тучи набросил

На пылающий тихий закат.

 

Птицы с листьями в даль полетели.

Этим хмурым проветренным днём

Я трезвею от летнего хмеля

Под прохладным осенним дождём.

 

Я трезвею от радуги летней:

Не вернётся – зови не зови,

Да ещё от нежданной, последней,

Как всегда, непутёвой любви.

 

Минет боль и придёт вдохновенье –

Строчки песнею хлынут из уст,

Да великое благо – терпенье –

Мне подарит Господь Иисус.

 

Станет в жизни ещё тяжелее,

Но утешимся тем, что живём…

Я трезвею, трезвею… хмелею

Под желанным осенним дождём.

 

* * *

…А к вечеру – снежинки на окно

Усядутся: мохнатые, живые,

И тени штор в углах – как часовые,

И в комнате её – полутемно.

 

Настанет день – так дел невпроворот.

Ей кажется, что жизнь проходит мимо, –

Однообразно, скучно и незримо…
Какую сказку ей расскажет кот?

 

Летели годы… Выросла из сказок:  

Не надо больше на глаза повязок!

 

Принц или нищий – потерялся вдруг

В густой толпе – кто был единый нужен.

Теперь вот – вечер… Одинокий ужин,

Настольной лампы светлый полукруг,

 

И спать пора… Вставать поутру рано…

Вода мешает: капает из крана.

 

Но на ресницы сходит забытьё,

А за окном морозный вечер тает,

И женщина тихонько засыпает,

И с нею – одиночество её.

 

АННА

Она не знала сельских сплетен,

Одна, который год подряд…

И был до боли неприметен

По выходным её наряд.

 

О ней раскрашенные крали

Судили: «Не умеет жить!» –

И наставления давали,

Как мужиков приворожить.

 

Она не шла к ним за советом –

Тиха, угрюма, высока…

В глазах горчинки долгим следом

Застыла прежняя тоска.

 

Её в толпе окликнут: «Анна,

Скажи хоть слово – твой черёд!» –

Она посмотрит как-то странно,

От говоривших отойдёт.

 

Она жила, как бы витая

Среди людских недобрых дум

О том, что Анна, видно, злая,

Или её покинул ум.

 

Плели соседки небылицы,

Да только со всего села

К её окну слетались птицы,

В предзимье ждущие тепла.

 

БРОШЕННАЯ СОБАКА

А дом снесли. Он лишь приснится

На этом месте мне опять…

Устали яблони-вдовицы

Ветвями горькими качать.

 

Прогресс от дедовского быта

Людей увёл в панельный дом.

Дворняга старая забыта –

Грустит тихонько за кустом.

 

Ушёл хозяин почему-то,

Тебе же горестно до слёз…

Ты не для нового уюта –

Такой простой, обычный пёс!

 

Гуляет дождик вдоль дороги,

Мокры последние цветы,

И так на свете одиноки

Опавший жёлтый лист и ты.

 

* * *

Шёл по лужам закат. Я дорогу искала.

«Что так поздно в пути?» – меня ветер спросил.

Я трясину прошла да бурьян чернотала,

Впереди не осталось ни лет и ни сил.

 

А вдали от дороги – травы изобилье,

Звонкий птичий покой – в стороне от пути.

Может, лучше унять мне разбитые крылья,

Придорожным безвестным кустом прорасти.

 

Но к весне поднимается – нету с ней сладу –

Неуёмная кровь… Ей рассветы сродни, –

От покоя ведёт… Мне не в тягость, а в радость

Бесконечной дорогою выткались дни.

 

Я дорогу ищу – и мне видится ныне

Необъятный грядущий не без туч небосвод,

В волосах – седина придорожной полыни,

Горевая звезда над дорогой встаёт.

 

САМОЛЁТЫ ЛЕТЯТ

Самолёты гудят, пролетая,

А посёлок давно уже спит.

И куда это целая стая

Над полями летит и летит?

 

Внуку снится пилота кабина,

Сыну снится гудящий завод.

Только старая мать Катерина

До постели никак не дойдёт…

 

Всё печалится старая что-то,

И темнеет натруженный взгляд…

Самолёты летят. Самолёты

Над заснувшей страною летят…

 

ТЫ ПРОСТИ, ЧТО Я ПРИШЛА…

Ты прости, что я пришла –

Только мята зацвела.

Мне пятнадцать лет… На танцы

Приходило полсела.

Я любила и ждала.

А увидела с подругой –

И себя превозмогла:

Молча руку отвела.

Ты прости, что я пришла…

 

Ты прости, что я пришла, –

Заманила, увлекла,

Но хозяйкою не стала –

Только сына родила.

Я беспечною была –

Между строчек отдыхала

От семейного угла.

Ты прости, что я пришла…

 

Ты прости, что я пришла…

Дома не было тепла.

Но твоей судьбы коснуться –

Как же это я смогла?

Две морщинки у чела…

То, что быть со мной не можешь, –

Слишком рано поняла:

Отгорела, отцвела.

Ты прости, что я пришла…

 

Ты прости, что я пришла, –

Голова моя бела…

 

* * *

Зимние сумерки скоры да зыбки,  

Гаснет на вербе пуховая нить.

Бабушка Анна глядит без улыбки:

«Зять-то поехал домишко сносить!

 

Неперспективная наша деревня,

Да обветшал уже дедовский кров.

Будут стоять вдоль дороги деревья…

Как же деревья – одни, без дворов?

 

Воду не буду носить из колодца –

С ванной квартиру даёт исполком…» –

Бабушка! Как тебе нынче живётся

В великолепье твоём городском?

 

Бабушке Анне видится снова,

Только падёт на глаза забытьё:

Дальнее детство. Деревня Петрово.

Старый колодец… Собака её.        

 

В землю сошедших подружек улыбки,

Тот, кого даже теперь не забыть…

Зимние сумерки, скоры да зыбки,

Гасят на вербе пуховую нить.

 

«АНТИПЕДАГОГИЧЕСКАЯ» ПОЭМА

А её воспитывает улица…

Светло-рыжий кот на солнце щурится,

Бабушка соседская… морщины,

Будто взял кто лик её и сжал.

А в морщинах – слёзы, как росины:

«Мой старик берёзку ту сажал!..».

 

Девочку воспитывает улица.

Улица Полиною любуется:

Ладная, весёлая Полина

Вся в трудах, в движенье без конца.

Дома – мал-мала – растут три сына,

А у них пять лет как нет отца.

 

Девочку воспитывает улица.

Девочка приветливая, умница.

Малышам за детскою игрою

Объяснит она названья трав.

Если дети ссорятся порою –

Разберётся, кто из них не прав.

 

Во дворе поётся ей, хохочется,

Только вот домой не очень хочется…

 

Дома есть котлеты и конфеты,

Зеркала в пыли и хрустали.

Есть ещё и мамины запреты:

«То – не трогай, это – не бери!»

 

Дома мама мажется помадою,

Да глядит с великою досадою

От сверхмодной кофточки подруги,

От квартальной премии своей:

«Вот, не побывать опять на юге! –

В общем, всё – не так, как у людей!..»

 

А отец бывает дома мало:

Он – трудяга… Только с давних пор

От домашней распрей и скандалов

Убегает девочка во двор.

 

Девочку воспитывает улица –

Девочка добру и свету учится.

 

* * *

Чёрных птиц из дали нанесло,    

Бьётся в стёкла недобрая стая.

Но сегодня седьмое число –

Сохрани нас, Седмица Святая!

 

В моём бедном притихшем углу

Даже лики икон почернели,

И пугающе тень на полу –

Вся косматая – движется еле.

 

Но не встать, не разъять темноты,

Не прогнать духоты и угара:

Где-то в городе мечешься ты

От шального липучего жара.

 

Мои бледные щёки горят.

Не заснуть… Одиноко и больно…

Эй, с клешнями! Пожалуй-ка в ад! –

Походил меж людей – и довольно!

 

Ты, закат, ярых птиц отгони –

Им и в сумрачном поле не тесно.

Озари его поздние дни

Вдохновенья свечою небесной.

 

Видишь – небу от туч тяжело,

Ива чёрного ветра боится…

Огради нас, седьмое число,

Сохрани нас, Святая Седмица!

                

ПЛАЧ БАБУШКИ

Тонконогий месяц бродит над Окой.

Что же ты наделал, молодец лихой?

Что же ты наделал, что ты натворил –

Малую дочурку ты осиротил!

 

Та не понимает: ей четвёртый год…

Разве мало ходит по земле сирот,

Чьи отцы в Афгане полегли, в Чечне, –

Ты – «благополучный» у меня вполне…

 

Время лечит раны. Замуж выйдет мать –

Как чужого дядю папой называть

Несмышлёной внучке, дочери твоей? –

Тяжко мне на сердце. Стыдно от людей…

 

* * *

Что ты рисуешь, девочка? –

Ну, расскажи-ка мне… –

«Это – рыжая белочка

С дочкой своей на пне.

Это – медвежий папа,

Шёл в магазин… и вот –

Папа в мохнатых лапах

Сыну конфет несёт!

Это – Трезор дворовый:

Налили молока –

Кушай же, бестолковый! –

Нет… Он зовёт сынка!» –

«Мама весь день на рынке?» –

«Там она… продаёт…» –

Кто же почистит ботинки,

Пуговицу пришьёт?

Некогда вечно маме…

Ты расскажи-ка мне:

Лёг твой отец в Афгане

Или пропал в Чечне?

Что ты об этом знаешь –

Ты ещё так мала.

Всё об отце скучаешь –

Вот каковы дела!

Нет, не с Чечни, с Афгана, –

Путь его недалёк.

«Просто… другая мама

Там… и другой сынок!»

 

* * *

Дал ей смуглого ветра

На хрупкие плечи,

Да сомненья и веры

От встречи до встречи.

И в тревожные дали

Их ночи летели,

А о прошлом кричали,

Кружили метели.

Всё кружили метели,

Наметали сугробы,

Из осеннего хмеля

Не выбраться чтобы…

 

Но он встал у порога

Пред ней, удивлённой:

«Ты прости ради Бога –

Возвращаюсь к законной!».

 

СОВЕСТЬ

(сказка)

То не ветер глумился шальной

Над прибрежною дикой осокой –

Резвый купчик, шельмец продувной,

Как-то шёл одинокой дорогой.

 

Повстречалась старуха ему

В платье ветхом – заплата к заплате:

«Я с тобою пойду!» – «Бога ради –

Очень скучно идти одному!»

 

И пошли чрез болота и пни,

И пошли через годы и дни…

 

Только стал вдруг купец замечать –

Непонятное диво творится:

Он не может божиться и лгать –

Этак можно совсем разориться!

 

Он не хуже других и лицом…

Кто бы знал – не поверил и слуху.

И зовёт он честную старуху:

Пусть расскажет, что стало с купцом.

 

Поклонилась убогая в пояс,

И промолвила: «Я – твоя совесть!» –

 

«Ах ты, ведьма! – купец побелел, –

Ах ты, порча моя… разоренье…

Слуги! Слуги!» – купец повелел

Бить её беспощадно каменьем.

 

Из-за облака Бог показался,

Успокоил шального купца:

Камни те не достигли конца –

Каждый камень назад возвращался.

 

Что же Совесть? – Укрылась оттуда,

И живёт среди бедного люда.

Но всего обстоит дело гаже

До сих пор в нашей купле-продаже!

 

ЕЙ ДОСТАЛСЯ СКРИПАЧ

Жили – не было пары дружней –

Дом их приветным был.

Но налетел вдруг зелёный змей

С тяжкими взмахами крыл.

 

И не поможешь, и не спасёшь, –

Бога моли или плачь.

Каждая ссора – как острый нож…

Ей достался скрипач.

 

Он – весь в искусстве, на ней – семья,

Но у него – талант!

У всех подруг – мужья как мужья, –

У ней, на беду – музыкант.

 

Он – лишь играть да в ноты глядеть…

Сникла она головой:

Дочку ведь надо обуть и одеть,

Угол обставить свой.

 

Вечером кухня – в сизом дыму,

Налит ещё стакан.

«Я ухожу, – сказала ему, –

Так что прощай, музыкант!»

 

Он протрезвел и кинулся вслед,

Понял: его вина…

Поздно. Её на дороге нет,

В доме другого она.

 

Тут всё обычно: достаток, уют

Льются аж через край.

Только вот мысли уснуть не дают,

Будто потерян рай.

 

Снится ей музыка скрипача,

Снятся его глаза…

«Ох, ушла-то я сгоряча!» –

Хочется ей сказать.

 

И однажды осенней порой,

В дождь холодный и тьму,

Она возвратилась к себе домой –

Она вернулась к нему!

 

Будто сбылись все её мечты –

Сердце, от счастья плач! –

Ей улыбались друзья… и цветы,

Что подарил скрипач!

 

Минуло два десятка лет.

Ночь была горяча.

Юный художник писал портрет

С дочери скрипача.

 

Пел соловей им издалека,

Вызнобив сад насквозь,

И потянулась к руке – рука,

Сердце – с сердцем слилось.

 

И для соседей, и для друзей

Дом их приветным был,

Но налетал вдруг зелёный змей

С тяжкими взмахами крыл…

 

* * *

Старый мартовский сугроб,

Солнце звонкое почуя,

У дороги морщит лоб:

«Как весну переживу я?»

 

А на улицах – народ –

Ничего, что снегу много!

Светофор – глазастый кот –

Кажет путь через дорогу.

 

Облаков сегодня нет,

И, лицом пригож и светел,

Улыбнулся Март-студент –

В небе птиц своих заметил!

 

ЗИМНИЕ ВОПРОСЫ

Сегодня вдвоём мы с папой.

С утра мы надели лыжи.

Пушистой кошачьей лапой

Ступает зима на крыши.

 

Ока тишиной одета,

Что ей подо льдом приснится?

Куда улетало лето –

На юг его взяли птицы?

 

Где солнце, что так сияло?

Зачем замело дорогу?

Вон столб, как старик усталый,

Поскрипывает понемногу.

 

Взглянув на нас удивлённо,

Вся чёрная в зимнем свете, –

О чём говорит ворона

Озябшим кустам? О лете?    

 

ПОДАРОК МАМЕ

Мы сегодня с братом сами

Мастерим подарок маме.

Мы решили с братом вмиг

Сделать полочку для книг.

 

Нам работа удавалась –

Стружек много, каждый рад…

«Посмотри-ка, что осталось?» –

Вдруг заметил старший брат.

 

Как же так? Ведь много было,

Кто же столько сострогал?

«Будет полочка для мыла!» –

Брат уверенно сказал.

 

Нас за полочку для мыла

Мама очень похвалила!

 

ПЕРВАЯ ПОРОША

Подошли к колонке птицы –

Поболтать, воды напиться.

«За ночь выпала пороша,

Не погода – благодать!

В лес собрался дед Игоша –

Надо зайцам передать!»

 

Поскакали, непоседы,

И взлетели до небес…

Провожают избы деда

За деревню, в дальний лес.

 

РУЧЕЙ

                                      Алексею Фёдорову

Вдали от жаркого луча,

Где капли рос не скоро гаснут,

Лохматый лес растил ручья –

Мальчишку с быстрым взглядом ясным.

 

Зимою сказки говорил

Скрипучим голосом, с напевом,

А летом – ягоды дарил

Пахучей земляники спелой.

 

Но вырос маленький ручей –

Ему на месте не сидится.

Туда, где солнце горячей,

Где много неба, он стремится.

 

Бежит из чащи он, из тьмы,

Чтоб никогда не возвращаться.

Деревья вышли на холмы –

С ручьём отчаянным прощаться.

 

Он отражает свет небес,

И солнца вольное сиянье.

Ему печальный шепчет лес:

«Что ж… до свиданья… До свиданья!».

 

* * *

Время летит в колеснице веков,

Вёрсты уносятся в синюю небыль.

Тают эпохи, как дым облаков,

Перед глазами огромными неба.

 

Бомба ли вниз или стрелы о щит –

Тело Земли в пожарах и ранах.

Небо бесстрастно… Небо молчит

И незабудки растит на курганах.

 

РАЗДУМЬЯ У ПОСОХА ПЕРЕСВЕТА

В МУЗЕЕ РЯЗАНИ

Из-за Волги шли басурманы,

Оставляя кровавый след.

Иго вражье на много лет…

Сколько помнят страданий, бед

Над Окою моей туманы!

Но осталось потомкам в наследство

То, что Русь собрало – вознесло! –

Не карающий меч Пересвета –

Мирный посох его.

 

ПАХАРЬ

Засеял поле, лоб утёр ладонью

И лёг, усталый, на краю земли.

Из-за реки шальные вражьи кони

На Русь беду большую принесли.

 

И не собрали вызревшего хлеба

Мозолистые руки старика…

Последним семенем старик засеял небо,

И тот посев пророс через века.

 

МОЛИТВА

«Господи! Травы взошли,

Боже, беду отведи!»

Веет теплом от земли,

Зреет дитя у груди.

 

Тих и покоен закат,

Только нахмурился лес.

Дальние ветры гласят:

«Слышишь тревожную весть –

 

Движется дикая рать.

Над безголосым селом

Будет лишь ворон летать

С чёрным сожжённым крылом!»

 

Отзвуки смолкнувших битв

В славные песни легли.

След от далёких копыт

Скрыли давно ковыли.

 

Тяжкие стоны земли

Слышит досель небосвод:

«Господи! Травы взошли,

Господи, туча грядёт…».

 

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Обогнал трамвай мальчишек.

Тихий уголок…

Первый снег на старых крышах

Отдохнуть прилёг.

 

Мы у дерева расспросим –

Пусть ответит нам:

Далеко ли скрылась осень,

Или быть дождям?

 

КОЛОДЕЦ

«Отошло твоё время, колодец, –

Ты уж больше не нужен в селе!» –

Так сорока плела у околиц,

На хвастливом качаясь крыле.

 

Он ушёл от движенья и пыли:

За деревней не смята трава,

И деревья его приютили

Там, где теплится мостик едва.

 

Когда выведет ясное лето

Из гнезда говорливых галчат,

У колодца увидим мы деда

С целой стайкою малых внучат.

 

Им привольно в деревне живётся.

Часто внуки приходят сюда,

Чтоб напиться воды из колодца:

В том колодце – святая вода!

 

ВЕДЬМЫ

Не в лунном сиянье на Лысой горе,

Как издавна ведьмам привычно –

При солнечном свете у нас во дворе

Шабаш совершают обычно.

 

У них до всего и ко всем есть дела:

«Опять она поздно с работы пришла!» –

«К той парень не ходит – уже не нужна…» –

«Ишь, под руку водит: как будто жена!»

 

Сгущаются тучи над каждой семьёй

В безоблачный день этот летний.

Так в души людские гадюкой-змеёй

Ползёт ядовитая сплетня.

 

Тут дочку ругает за ужином мать:

«Да как же ты смеешь с таким-то гулять!»

Там мужу жена учинила скандал:

«Вот, слышали люди: ты это сказал…»

 

Что верить старухам, колючим словам, –

Поймите: они вам – не судьи!

Пошлите-ка ведьм поскорее к чертям –

Вздохните свободнее, люди!

 

* * *

Не был ты моей неудачей,

И не стал моею судьбой.

Пусть о прошлом дожди поплачут –

Лишь дожди, но не мы с тобой.

 

Целовались, мечтали, пели,

Но упала с дерев листва –

Замело золотой метелью

Молодые наши слова.

 

Не прийти с головой повинной

На распутье житья-бытья.

Пусть о прошлом грустят рябины

За холмом… но не ты и я.

 

Что ж былое так входит просто

В мой нелёгкий, как день, покой?

А в окошко твоё берёза

Всё стучится моей рукой…

 

* * *

У зари родился новый день,

Весь медовым солнцем налитой.

«Мама, платье новое надень!» –

Просит дочка – лучик золотой.

 

«Мне готовить, доченька, обед,

И воды, смотри-ка, в доме нет.

Я ещё полы не подмела…

Позабыты мною зеркала».

 

Яркий полдень клонит на закат.

Дочь-подросток смотрится в окно.

Мама! Вишни белые стоят…

Платье выходное – где оно?» –

 

«Перешила, дочка, для тебя…

Что стоишь, косынку теребя?

Завтра праздник нашего села.

Ну, а мной забыты зеркала.

 

Вечер светел окнами уже…

Станет дочка платья примерять,

И с грустинкой лёгкой на душе

Будет ею любоваться мать.

 

* * *

День свернулся тёмно-серым котом,

Стынут звуки, убегая за дом,

А соседка мне в пятнадцатый раз:

«Иванова со своим развелась!»

 

В нашей кухне на троих, в суете,

Чайник бесится на тесной плите,

А сосед Матюша весел и пьян –

Надрывается усталый баян.

 

Мне бы в комнате укрыться скорей,

Да «болеет» мой сосед за хоккей,

Открывает новый счёт за стеной –

Телевизор там орёт, как шальной!

 

В коридоре подрались малыши,

А соседка на работу спешит…

И, укрывшись от обыденных зол,

С головою муж в газету ушёл.

 

Скоро ль полдень в наши окна втечёт,

Станут звуки непривычно-тихи…

Коммунальною квартирою чёрт

Наградил нас за большие грехи!