Екатерина КОЗЫРЕВА. «ТЕРПЕЛИВАЯ МУЗА». О книге Натальи Егоровой «Русской провинции свет». Смоленск, «Свиток», 2013

 

Екатерина КОЗЫРЕВА

«ТЕРПЕЛИВАЯ МУЗА»

О книге Натальи Егоровой «Русской провинции свет». Смоленск, «Свиток», 2013

 

 «Русской провинции свет» – название книги Натальи Егоровой удивительно соответствуют смыслу и содержанию этого прекрасного издания. В нём не только поэзия слова, но поэзия жизни русского народа и русского искусства. Сколько бы перестроек, революций, бедствий ни происходило в истории России, в ней незыблемым остаётся русской провинции свет:

…Свет золотится на лицах,

Сближенных в счастье родства.

Жалует, милует, длится

Праздничный миг торжества.

 

Кто же назвал тебя – сонной,

Нищей, убогой, больной?

Светел покой, осенённый

Древней лесной тишиной.

 

Воскрешающая сила этих строк исполнена такого светлого покоя, такого счастья, что сразу понимаешь – Христос Воскрес! Длится и длится вот уже более тысячи лет главный христианский праздник на Руси, и чтобы увидеть это, «надо только поверить: ты – вечен!» Поэтическая почва Натальи Егоровой укрепляется торжеством православия и утверждается многовековой историей нашего Отечества. Историческая тема в современной русской поэзии разве что Юрию Кузнецову была по плечу… Книгу же Егоровой пронизывает историческая мысль. Как Россия своеобразна в своей истории, так своеобразна и её поэзия. Поэтессе удалось соединить духовное творчество с исторической его основой. Она работает со словом, как археолог на раскопках, осторожно извлекая найденный предмет, оберегая его, очищая, с любовью всматриваясь, и, наконец, передавая всем на обозрение – таково свойство её терпеливой музы:

Купол и крест в златоструйной листве.

Темные лица старух.

Белые козы на синей траве.

Древний, сияющий дух.

……………………………

Пусть пролепечут беззубые рты

Сказ о добре и о зле.

Это – последний оплот красоты

На запустевшей земле.

 

Родство кровное и духовное в стихах Натальи Егоровой объединяет русский мир со всем сущим в нём. Но как бы не запоздать нам, оглядываясь на других, осознать и оценить самих себя – силу и красоту русского мира. Поэтесса без оглядки, дерзко и уверенно, делает это. Ее поэтический характер обладает русскими широтой и масштабностью: «Но что мне целый мир, коль я сама –/ Вселенная в снегу ночных светил!». Смелость вполне сопрягается с русскими силой и волей.

В.И. Вернадский, говоря об истории нашего народа, подчёркивал  удивительные, небывалые его черты: в них «открывается великое творчество, как и русская литература, совершенно забытое, восстанавливаемое и оживляющееся, как в эпоху Возрождения из земли возвращалось в своих остатках античное зодчество и культура». Творчество Натальи Егоровой и представляется мне вот таким культурным слоем почвы, где лежит её «берестяная грамота». Писать стихи, как древнюю грамоту – редкость, открытие: вдруг предстает перед глазами изумлённого читателя деревня Волоковая, где «тысячу лет простояла над озером весь». Русское тысячелетие – сказание о тысячелетней войне. Литовцы, французы, немцы шли через Волоковую. И тысячу лет сидела у вечного огня, горящего в вечной печи, небывалая древняя старуха, Вечная Матерь, вечная и современная русская крестьянка:

И сколько жила ты – войной полыхала равнина,

И вечные всходы болезнью сжигала роса.

А ты все ждала в партизаны сбежавшего сына

И Бога молила, чтоб дочку хранили леса.

 

Тысячелетие русской истории встает и в стихотворении о современных дорогобужских мещанах, которые торгуют луком на базаре и «гоняют бешеных собак». Когда-то здесь жил разбойник, который «грабил всех, плывущих в греки, по вольным пастбищам Днепра», а сейчас в захолустном городке такая тишина, что даже воздух засеян «мятой и укропом». Но неожиданное воспоминание о прошлом разверзает трагические глубины бытия, и провинциальный городок с его тихими жителями предстает совсем в другом свете:

Он грабил с пользой: вслед хоромы настырный выстроил купчина.

Здесь было сто церквей со звоном! – Да вот нагрянула война.

И дядя Митя с дядей Пашей дошли до самого Берлина,

И тетя Таня с тетей Машей на хлеб сменяли ордена.

 

А в казалось бы сугубо личном лирическом стихотворении «Пойдет снегопад. С колокольни зимы позабытой…» вдруг  неожиданно и ясно предстает русский характер:

Я свечку зажгу и себя позабуду, и стану

В снегу у церквушки молиться за всех и за вся.

 

Вот именно, русский человек способен себя позабыть за всех и за вся! И это в данном случае не вселенская отзывчивость, это наконец-то осознание своего, русского мира, за который пришла пора постоять. Такое небывалое состояние русского духа в наше постсоветское время родилось не вдруг, оно долго копилось, отстоялось и вот – проявилось. В стихотворении «Девяносто третий» небывалость эта в сравнении:

Тихо спит Москва убитая,

Обмотав бинтами ширь,

Как во поле после битвы

Васнецовский богатырь.

 

Недолго будет спать богатырская сила народа, алый крест уже горит в небе, напоминая о смерти и воскрешении. Небывалая же – нищая и голодная старуха – ну кто их не видел в наше время! Научились уже и не замечать их, и отбирать последнее, и натравливать полицию на их незащищённую и забывчивую старость. В стихотворении глаз старухи «смотрит косо/ Не в мир, не в ночь, а в глубь себя самой…» Но «цветут под мокрым снегом розы/ На вдовьем поле чёрного платка», и случайный прохожий шепчет:

– Слезами вдов дорог скрепляя глину,

Под шелест вьюг, под грохот батарей

Она дошла до самого Берлина.

…Подайте ж милостыню ей!

 

Это творение останется в русской поэзии навсегда, оно существует как живой свидетель времени и нравов. Оно должно быть в школьной программе. Тесная связь исторического и религиозного звучит эпически значимо и ясно в стихотворениях «Всенощная», «Одигитрия Смоленская», «Нищенка с голубями». Вместе с преданьями древних времён весомо и зримо утверждается русское самосознание в стихах «Сини очи бабушки моей», «Русская тройка с разбегом».

Наталья Егорова знает в поэзии толк, она умеет соединить прошлое и настоящее и каким-то неведомым чутьём предугадать будущее «с любовью к истокам». Пушкин в работе «Юрий Милославский или русские в 1612 году» заметил: «Добрый наш народ – бояре, казаки, монахи, буйные шиши – всё это угадано, всё это действует, как должно было действовать в смутные времена».  У Егоровой действующими лицами нашего времени становятся самые простые люди. Например, школьная уборщица, гоняющая ребятишек,  из стихотворения, написанного в 1986 году:

Самовольно добытою призрачной властью

Упивалась всерьез ты и всласть –

Стороной обходило обычное счастье,

Но хоть в этом-то жизнь удалась.

 

К концу стихотворения самоуправство тети Фени приобретает вселенские масштабы: «Сотни звезд слюдяных разбивая в лепешки,/ Заметалась по небу метла». Поистине верно угаданная картинка из наших дней с их бесконечными самоуправством и жаждой власти. В стихотворении «Лампа Гагарина» мальчик Юра Гагарин  под немецким обстрелом играет в землянке с крестьянской керосиновой лампой. Как напоминает это судьбу детей на юго-востоке современной Украины! Но Гагарин у поэтессы сродни былинным русским героям, он, как Святогор, обладает сверхъестественной силой и даже ребёнком «В мир выводит из творческой тьмы/ Звёздный космос, плывущий лавиной/ Над фонтаном военной зимы». Звездный космос, по желанию крестьянского мальчика  с особой силой вспыхнувший над Россией в военное лихолетье, горит над нашими головами и сейчас:

Всё больше созвездий. Все больше неведомых снов.

Всё больше над миром горящих огнями миров.

 

Над миром – миры, а не жерла грозящих орудий!  Героями русской жизни становятся Ефрем и Исаак Сирины, из вещих сиринов превращающиеся в русских снегирей:

Два снегиря за белою горой

В сирийском сне над Русью вековой.

 

Говоря о древних святых, поэт думает о нашем времени:

И в драме мировой из года в год

Совсем другой сюжета поворот.

 

И хотя о современных событиях в Сирии поэтесса не упоминает, стихотворение о духовных поисках и вере неожиданно оказывается остро злободневным. Вместе с тем становится ясно: в наши смутные времена вместе с весной появляются смелые души, которые хотят воскреснуть и думают о бессмертии. И не только в поэзии, но и в жизни. В этом – тоже предугаданное у Натальи Егоровой. 

 

Но видит поэт и современность. Современный мегаполис властно входит в поэтическую ткань. В чем-то он противостоит свету русской провинции. Это область разрушения традиции, генов, самих основ бытия, область отчуждения. В стихах появляются и путана, и алкаш, и бомжи, и гаишники, и ворон, кричащий над городской свалкой, скрывающей убитых неизвестно кем жениха и невесту, и русалочка-мутант, живущая в грязных каналах столицы, которой даже матросы бросают крошки с баржи и кричат, боясь задеть её – это явление человеческой любви и сострадания. Но живо и действенно Имя Божье и в смуте, и в отчаянье, и в просьбе о любви. Роковое признание поэтессы: «Я пропала с тобой, не кори меня зря./ Я хотела с тобою пропасть», – рвёт струны сердца. И становится жаль, что «Мужской покоряющей воле/ Неподвластны простые слова». Но человек не знает, что просит у Бога. Потому на просьбу о любви и поэтическом даре следует на первый взгляд неожиданный, в глубине же смысла – единственно возможный ответ Неба:

Белый дом запылал посреди тишины.

И узнавши, что люди – не братья,

Я пошла по руинам великой страны,

Имя Бога твердя, как заклятье.

 

Всё так: дар слова и любви надо заслужить.

Трагедия одиночества человека в современном городе у Натальи Егоровой написана запредельно жестко, и вместе с тем – в стихах правда жизни, они отражают реальные судьбы тысяч людей. Но и запредельная жесткость перерастает в такое всепрощение – мощное подкрепление любви и счастья – что нельзя не привести одно из её стихотворений целиком:

Никто не позвонит, пока никто не умер.

От старых похорон до новых похорон

Гудит из тьмы времён отбой мой старый зуммер.

Молчит во тьму времён мой старый телефон.

 

Мне не с кем разделить судьбы обман и горе –

О бренном пошутить, о вечном порыдать.

Тревожит только смерть людской надежды море –

А жизнь её давно устала волновать.

 

Я трубку положу. Я не отвечу миру.

Забывший обо мне –  зачем мне нужен он?

Я плакать научу свою шальную лиру.

Я помнить научу свой старый телефон.

 

Я попрошу: «Звени отбой сильнее, зуммер!

Будь песней бытия в тоске земных орбит!

Ведь это хорошо, что вновь никто не умер,

И хорошо, что мне никто не позвонит!

 

Такие же запредельные чувства в стихах: «Гулки, гулки улицы пустые…», «Дай мне руку твою, мне уже не помочь!», «Брошу плащ на диван полусонный…», «Всё меньше их, детей русоволосых…», «Где твои дети?» Мир современного города – предапокалиптический. И современная, увы, мысль о том, что «В новом пространстве свободы/ Прежней не будет любви», заставляет поэта задать жесткий вопрос новому поколению: «Сам ты проснёшься ли прежней/ Тварью – с единой душой?».

Современна и беспощадна поэтесса в горском сказании «Ночь», напоминающем пушкинское романсовое и драматическое стихотворение «Чёрная шаль». Но у Егоровой красивая чеченка «Выпьет кубок – под двуликой,/ Смерть несущею звездой» не за любовь, не за трагедию ревности, а «за кривду сечи злой». Героиня этой баллады в чем-то – полная противоположность дошедшей до Берлина старухи, как противоположна священной народной войне жестокая бойня, ведущаяся современными ваххабитами. Красота и сила этого стихотворения-предупреждения делает его классическим. Но опять, задавая справедливые вопросы сегодняшнему времени, поэт с укоризной напоминает будущим поколениям о нашей славной истории:

Будто с первопроходцем апостол Андрей

На собачьей упряжке не шёл сквозь тайгу,

Не водили мы в космос своих кораблей,

Не построили царство на вечном снегу.

 

Здесь и гордость, и горечь, и  пророчество в свете освоения Россией Северного Полюса в окружении кривды сечи злой.

 

 В «Отзывах о поэтах» Александр Блок размышлял: «В стихах каждого поэта девять десятых, может быть, принадлежит не ему, а среде, эпохе, ветру, но одна десятая всё-таки от личности». Читая книгу Егоровой, можно сказать, что народное самосознание плавно перетекает в личное и обратно. В её «Царевне-лягушке» не просто фольклорный образ, а две величины – мужик и царевна, кажется, несовместимы. Но вот спросит он: «Как звать тебя, царевна?» и услышит: «Сказочная Русь». А сказка-быль всё продолжается и длится в стихах «Этим летом я богом была для лягушки, живущей в колодце…», «Сирень», «Гжатск», «Белый бант, коричневое платье…». Всё общее, всё личное и всё – поэзия! Поистине – Бог дышит, где хочет. О правде жизни в поэзии Натальи Егоровой нельзя сказать сухим и беспощадным словом – реализм. Её писания, изображения, её зрение, в котором даже звёзды «древнерусские», прошли через призму истории и ничуть не исказили действительность. Чутьё поэта преломляется во всём богатстве и силе русской жизни, и я назвала бы это состояние более зримым словом, чем реальность – это ЯВЬ. Где «Солнца глаз – горящий мухомор –/ Диктует явь разрушенным просторам». Где поэтесса сама задаёт вопросы земле и небесам и сама отвечает: «Встану на тёмном крыльце посредине скорбей…». Это разговор с живым небом, Мировой Душой, в безбрежной огромности повторяющей человеческую душу. Лирический накал строк предельно силен: «Вся я раскрылась и молча стою пред тобой». Такое одиночество женщины перед космической бездной явлено в русской поэзии, пожалуй, впервые. Это гениальная песнь одиночеству. И все-таки всё возвращается на круги своя: «Снова ты думаешь, сильное Небо, за нас,/ Быть иль не быть нам? – и властно диктуешь своё». Но и на этот апокалиптический вопрос есть у поэтессы твёрдый и уверенный ответ. Мировоззрение поэта не останавливается на внешнем. Недаром же в мирозданье главное для неё «Космос лиц, очерченных страданьем,/ Сожжённых светом, ослеплённых тьмой».

 

Как в пушкинском «Пророке», небо, земля, вода – всё подвластно слову поэта:

Здесь рукою подать до подводного града!

Шумящий рапан принесу из морской глубины,

Сильна и свободна – сирена, русалка, наяда.

 

Муза воплощённая под пристальным взглядом песнопевца становится поэзией – живой, истинной, как рисунок ребёнка. Это и даёт силу «Забыться в триедином постиженье/ Родной земли при свете Божества», и задать великому художнику непостижимые вопросы:

Но где нашёл ты синь и охру эту,

И дух, такой высокий и святой,

Что ни один из мастеров планеты

По силе не сравняется с тобой?

                                               («Андрей Рублёв»)

Наталья Егорова слышит «Ропот берёз в рокотании струн,/ Гул вулканов и ангелов птичий язык». Слышит она и кипение слёз по стволам, и голоса поэтов от Пушкина до Кузнецова: «И свистит соловейко, отбившись от рук:/  У берёзовой музы – берёзовый звук!» («Берёзовый венок»). Интонация, ритм, решают здесь всё. А всё о ритме глубоко знал Блок: «Раз ритм налицо, значит творчество художника есть отзвук целого оркестра, то есть отзвук души народной… Знание своего ритма – для художника самый надёжный щит от хулы и похвалы».

«Терпеливая Муза» Натальи Егоровой исполнена тайны, она хранит «свой ребячий секрет» как Божий дар. Поэтесса сама, как в стихотворении, посвящённом Юрию Кузнецову, пролетающий «Над судьбой и сияющим мраком/ Мирозданья неузнанный гость». Когда-то Татьяна Глушкова в критическом запале предрекала Юрию Кузнецову «разом и неординарность зрения поэта, и неизбежный тупик. Тупик философский, тупик духовный, омертвение души, холостой ход мрачного стиха, повторяющегося, не движущегося в однообразно-безвыходном пространстве». (Татьяна Глушкова «Традиция – совесть поэзии».) Но можно ли назвать тупиком осознание одиночества поэта, в таком же запале сказавшего: «Звать меня Кузнецов. Я – один./ Остальные – обман и подделка». Поэт, да и не поэт – всегда один в мирозданье, и не одиноким он оказывается, только «Согревая просторы Отчизны/ Несдающейся песней любви». Это прекрасно осознают и сама Наталья Егорова, и её поэтические предшественники – герои стихотворений: и Светлана Кузнецова, и «одинокий пророк» Николай Тряпкин пришли в поэзию, «чтоб Песней стать однажды и всерьёз». Потому-то и очевидно Егоровой, что «Сбережённая память откроет» таланты всех помянутых поэтов, и каждый из них «сверкнёт как самородок». Каждый настоящий Поэт всю свою жизнь, все свои духовные и физические силы отдаёт Поэзии. Не потому ли в одном из стихотворений возникает образ поэта, распятого на лире земных страстей: «Руки прикованы к звёздам,/ Ноги прибиты к земле». Это земное, грешное распятие – но и грешный поэт у Натальи Егоровой обладает поистине космическими силой и мощью.

Поэт Егорова с напряженным постоянством вслушивается в пространство, время и вечные заветы предков: «Пространство – слушай, времени – внемли,/ Лишь кротких ждёт наследие земли». И в березовой роще на холме, мимо которой все еще пыхтит старый трактор, вновь за всех поёт душа поэта: «А что до смерти – да кто ж подскажет?/ Вишь – Русь стоит на холме пологом…». Слово Русь и сама Русь никогда не исчезали из жизни и поэзии русского народа. «Русь – древнее, но всецело живое и сегодня название нашей страны. Его происхождение… до сих пор не разгадано до конца, (согласно строке Александра Блока: «И в тайне ты почиешь, Русь».). В течение 16-17 веков «Русь» постепенно заменяется названием «Россия», которое исходит из византийского (курсив мой, – Е.К.) варианта произнесения («рос» вместо «рус»). В этой замене выразилось, по-видимому, стремление утвердить статус страны на всемирной сцене. Слово же «Русь»… поэтическое имя отчизны». (В.Кожинов «История Руси и русского слова».) Поэтесса как бы подтверждает слова мыслителя:

Это – глубже меня, это – дольше земли,

Это знанье древнее, чем свет.

Мы пришли из России и канули в Русь,

След оставив и песнь на земле.

 

Такие стихи хочется расписать на каноны и петь под гусли. Очень скоро стих Натальи Егоровой наполняется силой и мощью Руси уже в мировом плане: «Эту нищую землю никто не спасёт…», «Вселенская церковь», где над заброшенной, нищей догнивающей деревенской церквушкой «Восходят Царства — вечные, святые,/ Не знающие тлена перемен.// И сам Христос, продрогший в ветхой раме,/ Сквозь дождь и мрак несёт Благую Весть,/ Чтоб знали все в забытом этом храме,/ Что центр мира — пребывает здесь». Не оставляет поэта и живое, органическое начало русской природы, отчего «Часто-часто бьётся сердце,/ Близко-близко дышит Бог». А ещё есть здесь поэтические народные легенды «Богородица и листопад», «Трапеза», «Угодники», где образы Богородицы и Христа по-есенински сливаются с природой и дышат истинной народностью: «В рощах ветел и берёз/ Весь в цветах и юной зелени –/ Мой Возлюбленный Христос». Природа естественно перетекает в Слово, Мысль, Любовь, Доверье. Сюда же, в природу, врывается древнерусский «Днепр-Словутич» (автор не случайно предлагает древнерусское написание через «о» — ведь так это слово пишется в «Слове о полку Игореве») – повествование лиро-эпическое, я бы сказала, поэма.

В книге Натальи Егоровой «Русской провинции свет», совсем недавно удостоенной Всероссийской православной литературной премии имени Александра Невского Санкт-Петербургской Свято-Троицкой Александро-Невской лавры, столько глубинного смысла истории и современности, старины и новизны, что вместе с поэтом любишь и веришь в духовное возрождение и величие Руси-России.