Александр БАБИН 
Александр БАБИН
ЧЕТЫРЕ РАССКАЗА
Абсурдное, страшное, смешное
ДОПРЫГАЛИСЬ
Пашка, к моему большому сожалению, рос очень капризным и непослушным. Недавно ему стукнуло семь лет, и к этому времени половину его комнаты занимали игрушки. Мы с Мариной ни в чём ему не отказывали, хотя я подозревал, что с ребёнком нужно быть строже. Допрыгались!
Как-то раз, получив зарплату, я почему-то решил, что больше не стоит оттягивать вопрос с покупкой велосипеда, хотя на дворе уже стоял ноябрь, – о велике Пашка мечтал уже давно. Я зашёл в магазин, потратил треть зарплаты, потащил «Конька-горбунка» на пятый этаж, в нашу квартиру, и вместе с женой вручил сыну этот подарок. Он скептически оглядел его, надул губы и произнёс:
– С таким стыдно на улицу выйти…
Мои глаза застелила красная пелена.
Схватиться за ремень я не успел – раздался стук в дверь. Я открыл – на пороге стоял высокий упитанный полицейский в синей форме. Погоны гласили, что передо мной стоял лейтенант.
– Вызывали? – спросил он.
– Нет, – ответил я.
– Это 39 квартира, так?
– Нет, 36-я, – ответила Марина из-за моей спины. – Шестёрка плохо закреплена, прокручивается.
– Ясно, – сказал полицейский. – Извините за беспокойство.
Он развернулся и уже пошёл к лестнице, как вдруг меня осенило:
– Постойте! У вас найдётся минутка для воспитательной беседы?
– А в чём дело? – спросил лейтенант.
– Да сын у нас капризный, не слушается, пакостничает... Велик ему только что купили, а он посмотрел на него, как на дерьмо! Можете сделать вид, что заберёте его в отделение за плохое поведение?
Полицейский улыбнулся:
– Это можно. Как его зовут?
– Паша. Наша фамилия – Кастаховы. Пройдёмте, можете не разуваться.
В прихожей было темно – руки не доходят купить лампочку. Полицейский вдруг оступился на пороге и неловко упал, угодив руками в груду нашей обуви. Марина однажды пошутила, что в квартире словно сороконожка живёт.
– Ничего-ничего, – сказал лейтенант, поднимаясь, и поправляя форму.
Мы с женой оставили его, прошли в детскую и сказали Пашке:
– Ну всё, допрыгался. За тобой полиция приехала.
Пашка распахнул глаза, пытаясь понять, не шутим ли мы, но тут увидел за нашими спинами высокую фигуру в синем. Мы повернулись к полицейскому, скрывая улыбки. Он заговорщически подмигнул нам, и со всей строгостью обратился к нашему сыну:
– Это ты – Павел Кастахов?
Пашка испуганно посмотрел на высокого мужчину в форме и тоненько ответил, что да, он – Павел Кастахов.
– А я – полицейский. И мне стало известно, что ты плохо себя ведёшь: грубишь родителям, капризничаешь и всячески показываешь свой характер. Одевайся, поедем в отделение. В тюрьму сядешь!
Губы Пашки задёргались.
– Я не хочу в тюрьму! Я буду хорошо себя вести, правда! Я правду говорю!
Он так отчаянно посмотрел на нас, что сердце моё дрогнуло.
– Пока не отвозите его, товарищ лейтенант, – обратился я к полицейскому. – Посмотрим, как он будет себя вести в будущем. Если что, мы вас вызовем.
Полицейский сурово посмотрел на Пашку и спросил:
– Ну что, будешь слушаться маму с папой?
– Буду… – пролепетал Пашка, пустив слезу.
– Ты хоть знаешь, сколько им приходится работать, чтобы ты мог нормально питаться, играть своими игрушками, которых у тебя, как я вижу, немерено, и кататься на велосипеде?
– Зна-а-аю…
– Хорошо. Но, если что, я вернусь. И тогда заберу с собой!
Полицейский кивнул нам и направился к двери. Мы двинулись следом, шепча «спасибо», «выручили», «дай Бог здоровья вам».
– Да что там, – улыбнулся лейтенант. – Профилактические меры по недопущению преступности – одно из направлений нашей работы. От капризного ребёнка до бандита – один шаг, так что, будем надеяться, ваш сын вырастет добропорядочным гражданином. До свидания!
Когда звуки шагов на лестнице стихли, Марина сделала нам всем чаю, и не упустила возможность пригрозить Пашке:
– Будешь себя плохо вести, мы снова вызовем полицию!
Как вы понимаете, полицию мы больше не вызывали – с этого вечера Пашка рос послушным и заботливым сыном, забывшим про свои капризы и непослушание, – так, по-вашему, я должен закончить этот рассказ? Если вы так думаете, то явно не читали предыдущие. Полицию мы действительно больше не вызывали – она заявилась к нам сама на следующее утро.
– Пашка, это к тебе! – успел позвать я, но меня тут же ткнули лицом в ковёр, нацепили браслеты, учинили обыск, – почему-то именно в прихожей, – и нашли в моих старых кроссовках пакетик с подозрительным белым порошком. Интересно, как он там оказался?
– На ноги его, – сказал лейтенант. – Вам предъявляется обвинение…
ДОХЛЯК
Было чудесное лето, самое начало июля. Жара стояла такая, что трещала штукатурка на стенах. Парни и девчонки вовсю плескались в городском пруду и на речке, гуляли, дрались и смеялись. Жизнь хороша. Для всех, кроме Семёна.
Он не мог позволить себе радоваться жизни, потому что со дня на день ждал зомби-апокалипсиса. Целыми днями он просиживал в интернете, заперевшись в своей комнате. Окна задрапировал так, что в комнате навсегда поселилась темнота – так лучше видно монитор. Никаких тебе бликов на экране, всё чётко. Видно каждого зомби, чёрт возьми.
О том, что мёртвые оживут, Семёну говорили компьютерные игры зомби-тематики, фильмы и комиксы, которых с каждым днём становилось всё больше. Несомненно, зомби-апокалипсис должен был случиться очень скоро.
Понимая это, Семён не терял времени даром. Он учил молодняк выживать в мире зомби-апокалипсиса на специальном сайте, администратором которого был.
«Зомби нужно убивать ударами или выстрелами в голову, – писал Сёма. – Главное повредить мозг! Берегите потроны действуте ножом! (орфография и пунктуация сохранены, – прим. авт.)
Мама задерживалась на второй работе, и Сёму это страшно раздражало. Он хотел есть и пить. Приготовить что-нибудь было западло, и он полез в мамин кошелёк. Достав оттуда пятьсот рублей, он напялил кроссовки и вышел на улицу. Худые ножки его тряслись, а сердце так зашлось, что разболелись рёбра. За месяцы полного затворничества Сёма страшно исхудал и поэтому шёл с некоторым трудом, еле-еле переставляя ноги.
«Надо лучше питаться», – подумал он, поглядев на правую руку. Солнце просвечивало её насквозь.
Вдруг откуда-то слева раздался женский крик, от которого по телу Семёна пробежала сладкая дрожь:
– Зомби!
«Вот оно, – подумал он. – Началось».
Он завертел головой, но среди акаций и теней никого не увидел. Значит, на другой улице.
«Зомби-апокалипсис начался, – подумал Семён, замерев на солнцепёке. – Нужно срочно прийти в форму, найти рюкзак побольше и первым делом опустошить магазин. Наверняка мне придётся убивать, чтобы выжить. Главное, стрелять в голову. Чёрт, давно уже надо было попросить мамку купить мне универсальный нож. Сегодня он мне пригодился бы… И рюкзак, потому что…».
– Кла! – булькнул он и упал на тротуар.
Из его затылка торчала рукоятка охотничьего ножа.
Подкравшаяся к нему третьекурсница Марина, которую занесло в этот переулок именно в эту минуту, вытащила нож из головы Семёна и вытерла лезвие о его шорты – всё по науке. Затем обшарила карманы Семёна.
В последние недели она исправно посещала его сайт.
Из ближайшего подъезда вышел Коля, три месяца подряд игравший в Warface. Бледный дистрофик ещё не знал, что начался зомби-апокалипсис.
А Марина знала. Держась в тени, она неслышно двинулась к Николаю с ножом в руке.
КАРАСЬ КОМАРОВ
Когда Петра Романыча Комарова вытащили из воды, он долго не мог прийти в себя – лежал себе на берегу и отплёвывался, никак не реагируя на происходящее. Озадаченные водолазы стояли рядом и фотографировали мужика во всех ракурсах: как никак, его смыло с лодки пять дней назад, и все уже давно искали труп. А тут – на тебе! – живой, и вроде невредимый.
Один из водолазов взволнованно объяснял коллегам:
– Там было метров пятнадцать глубины, дно взбаламучено, в облаке ила ни черта не видно. Свечу фонарём и вдруг вижу его среди рыб. Ну, долго не думал, схватил за шиворот и начал подъём. А он как давай отбиваться, чуть маску с меня не сорвал! Пришлось приложить его немножко.
Сказав это, водолаз снова наклонился над утопленником и защёлкал у того перед носом пальцами:
– Ау, мужик. Ты как? Помнишь себя? Кто ты?
Пётр поднял блуждающий взгляд на спасителя, потёр ушибленный лоб и сказал:
– Я карась, а ты – мразь.
– Ничего себе, – нервно засмеялся водолаз и отошёл в сторонку, а Пётр поднялся на ноги, отряхивая одежду от налипшего песка. Когда дело дошло до задницы, он словно удивился чему-то, перевёл взгляд на водолазов, на звёздную ночь и безлюдный пляж. Потом снова посмотрел на свой зад и глаза его наполнились смыслом. С непонятной обречённостью в голосе Пётр произнёс:
– Без хвоста и жизнь не та.
Неудивительно, что к своей жене Пётр попал лишь только после утомительной беседы с психиатром и полного врачебного обследования. Его признали вменяемым и полностью здоровым. Во всяком случае, разобрать, что написали в сопровождающих записках, было невозможно, а раз уж отпустили, значит всё нормально. В интернете уже вовсю гулял демотиватор с изображением мокрого лица Петра Романыча и надписи: «Я карась, а ты – мразь».
И зажили супруги Комаровы вроде по-прежнему, если не считать некоторых странностей в поведении Петра: супруга вскоре заметила, что есть он стал гораздо меньше, чем до «утопления», всё больше молчит и принимает ванну по несколько раз в день.
Кроме того, Пётр после своего чудесного воскрешения всё время говорил какими-то нелепыми поговорками, но Клавдии Ивановне было всё равно, ведь ещё месяц назад она подыскивала ему гроб и торговалась за мраморный памятник. Впрочем, женское любопытство и лопатой не убьёшь, поэтому Клавдия Ивановна иногда заводила осторожный разговор на тему, как же всё-таки чудесно получилось – «ты провёл несколько дней на дне морском и выжил!». Пётр отмалчивался.
Через год он избил рыбака и загремел-таки в психушку. Вскоре его выпустили, так как сочли вполне безобидным, если не провоцировать, конечно. Жене его посоветовали не показывать передач о рыбалке и всего такого. Клавдия Ивановна согласилась. Правда, полностью оградить мужа от рыбаков и снастей не получалось – её брат – Семён – был заядлым рыболовом и часто гостил у Комаровых. Что интересно, Пётр Романович относился к нему с теплотой, и никогда не пытался ударить.
– Голавля в этом году что-то нет, – пожаловался однажды Семён.
– Голавль ушёл в Ярославль, – на полном серьёзе ответил Пётр Романович. А затянувшись сигаретой, философски добавил: – Кит дело говорит.
Зная его склонность к «рыбным» прибауткам, Семён иногда подкалывал Петра:
– У тебя усы, как у сома. (Кстати, это правда, – прим. авт.)
– Да у сома – ерунда, – ответил Пётр. – Вот у кита – это да.
Получив инвалидность по состоянию душевного здоровья, Пётр стал часто смотреть телевизор. А там сплошная политика. Предвыборная кампания в стране шла вовсю. В прямом эфире – грызня конкурентов и чёрный пиар. Обещания угодить всем лились на избирателей водопадом. Когда Пётр возвращался домой из магазина, он увидел криво приклеенную листовку на двери подъезда. Лицо кандидата на ней смело глядело в будущее. И надпись: «Голосуйте за меня. Сытой будет вся семья».
– Сытый народ. Воды – полон рот! – воскликнул Пётр Романович и плюнул с досады.
Через семь месяцев после выборов этот самый кандидат, уже будучи на новой должности, был пойман с поличным на крупной взятке. Как результат – небо в клеточку.
– Он дурак был смолоду – угодил на сковороду, – прокомментировал арест Пётр Романович и закрыл газету. А ещё через неделю арестовали всех подельников коррупционера. Они, конечно, отвергали обвинения – в стиле Петра Романовича такое поведение называется «Я не я, чешуя не моя», – но посадили всех до единого.
– Минтай или карась, сковородка на всех одна-сь, – сказал Пётр Романович своей жене и пошёл набирать ванну. Видимо, он ушёл с газетой, потому что через десять минут в ванной послышался смех и последовала фраза:
– Назвался селёдкой – ложись в сковородку.
Наверное, прочёл и про арест жены политика, на которую был оформлен нехилый мебельный бизнес.
Летом супруги Комаровы уезжали на дачу, где Пётр тайком ковырялся в чернозёме. Он искал червей, набирал полную баночку и нёс её к лесному пруду, где до самого вечера кормил рыб. В поисках червей он рыл грунт голыми руками, а не лопатой, потому что боялся разрубить червя и оставить тем самым какую-нибудь краснопёрину полуголодной. И вот однажды он проткнул ладонь старым гвоздём. Началось заражение, кисть пришлось отнять. Пришли фантомные боли и трудное обучение владению левой. Как же трудно было переучиваться! Пётр норовил размешивать сахар в чае правой рукой – культя опрокидывала кружку. В автобусе кондуктор требует оплаты проезда – Пётр суёт руку в карман и вместо мелочи вытаскивает обрубок. Кондуктор кричит! В магазине Петру протягивают сдачу – купюры летят мимо культи.
– С одним плавником не жизнь, а дурдом! – в сердцах кричит наш герой и идёт в ванную.
Медленно, но верно повзрослели дети Комаровых – Леночка и Алёшка – и уехали в другой город на учёбу. Клавдия Ивановна поначалу сходила с ума от тоски и плакала мужу в плечо.
– Дети не с нами – зато с плавниками, – утешал жену Пётр Романович.
Жизнь медленно подходила к концу, и чем ближе была смерть, тем сильнее тосковал по воде и рыбам Пётр Романович. Дважды он пытался броситься в море и оба раз его успевали перехватить. В конце концов, когда Петру исполнилось 72 года, Клавдия Ивановна увезла его подальше от моря в центр России. Пётр совсем захирел. Он окончательно переселился в ванну, и лежал там по шею в воде, временами подкручивая вентиль горячей воды левой рукой. Так прошло ещё пять месяцев, пока Клавдия Ивановна не услышала в ванной испуганные крики. Прибежав туда, она обнаружила мужа при смерти.
Он сжал её руку своей и посмотрел Клавдии в глаза.
– Зажарь меня на сковородке, – прохрипел Пётр, дёрнулся раз, другой, и вовсю забился в конвульсиях, разбрызгивая воду. Через минуту он умер, а Клавдия Ивановна вся в слезах бросилась за помощью. Когда пришли полицейские с врачами и спустили воду из ванны, перед ними предстало мёртвое тело старика, до самой груди покрытое чешуёй; ноги мертвеца срослись в районе щиколоток.
Шумиха в СМИ поднялась невиданная. Тот самый психолог, что самым первым обследовал Петра Романовича, содрал с крупного издания кругленькую сумму за то, что поделился воспоминаниями о той июльской ночи на берегу Чёрного моря.
– Когда я начал с ним разговаривать, он меня сразу перебил: я, говорит, жил под водой, а ты кто такой? Трудно было вести с ним беседу, знаете ли, – признался психолог. – Не стал сдавать его в психушку, всё-таки мужика пять дней мёртвым считали, вот и решил его жену порадовать.
Сама же Клавдия Ивановна через год после его смерти мужа отдала в печать книгу, над которой корпела последние десять лет. Так на прилавках страны вскоре появился новый бестселлер – «Назвался Садко – ныряй глубоко. Рыбные афоризмы Петра Комарова». Да что я рассказываю, вы-то уж наверняка её читали. Помните?
– Не за каждым червём крючок, но за каждым крючком рыбачок.
– Заморил червячка – накормил рыбачка.
– Нет червей – баклуши бей.
И так далее.
ДРАКУЛА
Дракула очень любил кровь. По ночам, пробираясь в окно спальни к очередной девственнице, он прогрызал в шее девушки небольшое отверстие, вставлял соломинку и пил, иногда прерываясь на перекур. Девушки никогда ничего не чувствовали, потому что в слюне вампира содержатся анестезирующие вещества и какой-то белок, предотвращающий свёртывание крови. Так и спали они, бесчувственные брёвна. А вампир обжирался. Он и рад был бы делать с ними кое-что ещё, но ниже пояса он оставался трупом. Бог может быть очень мстительным, если захочет.
Днём он валил в свой замок в карпатских горах, и там отсыпался после сытных ночей. Часто спал в гробу, но ещё чаще – на жёрдочке под потолком. Поначалу в гробу было не очень удобно – искривлённый позвоночник вампира не позволял долго спать на сосновых досках, приходилось вертеться с боку на бок – какой тут, к чёрту, сон. Поэтому Дракула превращался в огромного нетопыря, цеплялся нижними лапами за жёрдочку, и засыпал, повиснув вниз головой. Так тоже было не очень удобно: кровь приливала к голове, вены на висках и затылке вздувались так, что начинали походить на раздувшихся пиявок. Когда Дракула чувствовал, что голова скоро взорвётся, он спрыгивал на пол и нехотя ложился в гроб. Так и вертелся.
Пока однажды не нашёл выход из ситуации. Как-то раз заприметил он одну медицинскую общагу, женский корпус. Проникнуть туда ночью не получилось – и без него нашлось много охотников лазить по окнам с наступлением темноты. Пришлось ждать до утра. Залез, принялся рыскать между двухъярусных кроватей. Девственниц, конечно, не нашёл, но делать нечего: напился мерзавец, и собрался было раствориться в предрассветном сумраке, как в голову пришла мысль. Он выдрал из-под тела какой-то толстухи матрас, взял его в охапку и был таков.
Дома, переодевшись в домашние шлёпанцы и замусоленный халат, он отнёс матрас к своему гробу и попытался уложить его в строгую сосновую форму. Не получилось. Матрас был толстым и широким. Тогда Дракула обнажил свой кривой меч, которым когда-то рубил проклятых турок, и разнёс матрас в пух и прах. И только после этого, когда ошмётки матраса были сложены в гроб, спать стало приятно.
Как-то раз Дракула проснулся раньше обычного. Только-только село солнце, ночь ещё не наступила.
«Странно», – подумал вампир и почесался.
Поднялся кошмарный запах. Дракула посмотрел на длинный палец, заканчивающийся не менее длинным, винтом загнутым когтем, и увидел раздавленного, окровавленного клопа.
Ещё несколько удирали по сосновым доскам. Упитанные, налитые кровью.
– Ах вы, суки! – воскликнул вампир, и принялся давить гадов, стараясь при этом не дышать. Через несколько минут он расправился со всеми и снова погрузился в мертвецкий сон. Но укус в левую икру, покрытую жёстким рыжим волосом, заставил его проснуться. Клоп. И ещё один клоп.
Так началась война Дракулы с клопами. Он боролся с ними и днём и ночью, ломая свои биологические часы, но толку было мало. Даже керосин, украденный у братьев Райт, не помогал.
Мстительный вампир потерял аппетит, стал бешеным, как загулявшая сука. Он нападал на спящих людей и загрызал их насмерть. А тех, кого не убивал, заражал бешенством и венерическими заболеваниями. Женскую общагу, где словил клоповый подарок, он просто сжёг, потом нашёл всех друзей и хахалей, лазивших по ночам с ним наперегонки, и всех искалечил.
Дома всё было по-прежнему. Отощавший Дракула ревел от ярости и бессилия, но одолеть клопов никак не мог: бескомпромиссные твари, не стесняясь, продолжали пить кровь вампира. И пока они лакомились, вампир чесался и дёргался от обиды и унижения. Приходилось спать на жёрдочке. Впрочем, клопы находили его и там. Дракула в такие моменты напоминал летучую мышь ещё сильнее: он беспрестанно почёсывался, похрюкивал и морщился, обнажая длинные резцы, шелестел кожистыми крыльями.
В конце концов, устав от мигреней и недоедания, покрытый кровавыми бороздами от своих когтей, Дракула решился на крайние меры. Украв у братьев Райт огромную канистру с керосином (сорвав им тем самым первый полёт на самолёте), вампир облил горючим свой любимый гроб, стены, весь свой подвал и поджёг. Заплясал огонь. К ночи замок сгорел, остались только стены.
Пришлось Дракуле переселиться в Лондон.