Юнна Мориц. Свобода слова при всех режимах

Юнна Мориц

Свобода слова при всех режимах

Беседовала Марина Алексинская

 

…Юнна Мориц – в этом имени – юность, где музы в хороводе среди подснежников, апрельского ветра, многотравья майских лугов. Весенним дождём проливаются строки поэзии Юнны Мориц, и свежесть поэзии, как запах черёмухи, головокружит.

Вдруг новость, как гром, прогремела. Либеральный бомонд «свиньёй» пошёл на поэта! Либерзона устроила людоедскую травлю, объявила войну. «У Юнны Мориц – маразм, старческая деменция, стихи ужасны, талант умер, она тяжело больна, жаль, что не умерла, у неё много читателей, это опасно, рейтинг очень высокий!..» – перлы карательных санкций. Причина – гражданская позиция Юнны Мориц, защита России от русофобского фашизма… Как это в «Волшебной скрипке» Гумилёва – «Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленье В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь». Но поэт – на то и поэт. Чтобы перлы грязной клеветы и карательных санкций отскакивали от пера бумерангом и кошмарили лагерь вранья, где быть патриотом Америки, любой европейской страны – прекрасно, а России – ужасно.

 

 

Марина Алексинская: Юнна Петровна, в «сетях» вам объявили войну за публикацию ваших стихотворений, вашей позиции, не совпадающей с позицией быковых-макаревичей. Что даёт вам силы так ярко и убедительно противостоять натиску ненавистников?

Юнна Мориц:

Имейте совесть – это роскоши предмет,

Имейте совесть – вот прекрасное именье!

Мне отключали воду, газ и свет,

А совесть – никогда, ни на мгновенье.

..................................................................

Имейте совесть – это крупный капитал,

Не дайте совесть распилить ножовкой.

Кристалл дешёвкой станет и металл, –

Не станет совесть никогда дешёвкой.

 

М.А.: Война на Донбассе, подъём патриотизма в России, предательство 5-ой колонны, – место поэта в такой ситуации. Поэт и свобода слова, как связаны для вас эти понятия сегодня?

Ю.М.: Свобода слова была в моей поэзии всегда, при всех режимах, за что я и была постоянно в "чёрных списках", у меня великий опыт свободы слова и противостояния травле и клевете. Я всегда шла "поперёк потока" и делала всё возможное, чтобы не вписаться ни в какую обойму, струю, колею, – тем более, не оседлать никакую волну, приносящую прибыль и выгоду. Куняев писал, что я ненавижу всё русское, как Гейне ненавидел всё немецкое, но это ещё – не худшее, что обо мне написано. Однако, у меня всегда был, есть и будет замечательный Читатель, и его много, очень много для поэта в наши дни. Место поэта сейчас и всегда – там, где ясно, что "Илиада" и "Одиссея" Гомера, "Ад" Данте, трагедии Шекспира, "Медный всадник" и "Полтава" Пушкина – это Вечное Теперь, которое чистая лирика Сопротивления, публицистика и злоба дня, поэзия – навсегда. Я уже писала о том, что "рано попала в эту плохую компанию".

Война на Донбассе – это Сопротивление. Произошла декриминализация фашизма, бандеровщина вписалась в национально-освободительное движение против "русских оккупантов", пришла хунта с палачами, которые сожгли живьём в Одессе протестующих граждан и при полном равнодушии полиции добивали тех, кто спасался, выпрыгивая из окон. В ответ на разгул фашизма, которому аплодировал Запад, восстал Донбасс, защищая своё Право на Жизнь. Это – историческое восстание против "нового мирового порядка", который называет себя западной цивилизацией и методами фашизма решает – кто имеет Право на Жизнь, а кто – нет! Гитлер мечтал уничтожить Россию, "новый мировой порядок" – его мечта.

 

М.А.: Вы – русский поэт. Сегодня говорят так: нет же национальности – немецкий или французский, значит, и национальности русский тоже нет. Хотелось бы у вас спросить: кто такой – русский? И что значит для вас – русский поэт?

Ю.М.: Бодлер – французский поэт, Байрон – английский поэт, Гёте – немецкий, Лорка – испанский, Данте – итальянский, Лермонтов – русский. А "советский" поэт – это такой же бред, как Бодлер – буржуазный, Вергилий – рабовладельческий, Пушкин – монархический.

Вся мировая и русская поэзия создана людьми смешанных кровей, чья национальность не совпадала с языками стран, на которых они писали. Язык поэта – это национальность его поэзии, несомненно и без исключений. Иосиф Бродский – русский поэт, а не американский и не еврейский.

 

М.А.: Что за среда, люди, которые формировали вас как личность? О ком или о чём вы чаще всего вспоминаете? И что за среда для вас под названием «шестидесятники»?

Ю.М.: "Шестидесятники" – не моя среда. Чаще всего вспоминаю об Арктике, где я в 19 лет плавала на ледокольном пароходе "Седов". И о шахтах Сибири, Донбасса, где я была, обретая свободу слова. Меня после этого исключили из Литинститута за "нарастание нездоровых настроений в творчестве". Стояла – "оттепель", но для меня – заморозки. Потом поэт Николай Тихонов написал об этих "нездоровых настроениях" в "Литературной газете" предисловие к моим стихам, которое называлось "Поэт видит Север".

 

М.А.: Был ли соблазн Западом? И если да, то когда вы в нём разочаровались? Почему с вашей точки зрения Запад столь прельщает «дорогого россиянина» даже сегодня?

Ю.М.: Я всегда была невыездной, на запад меня приглашали постоянно – на симпозиумы, фестивали поэзии, для чтения лекций. Мои стихи там переводила Лидия Пастернак, сестра Бориса Пастернака. Потом, когда стали выпускать всех, я была в Италии, Англии, Франции, Польше, Чехословакии, Югославии, Америке. Мои стихи переводили прекрасно, авторские вечера проходили при полных залах. Соблазна остаться не было у меня никогда. Я не "разочаровалась в Западе", я испытала гнев и презрение к тому "коллективному западу", который бомбил Сербию, уничтожив Международное право, а потом во имя американской гегемонщины вторгся в Ирак, Ливию, далее – везде. Олигархат России делал всё возможное, чтобы НАТО двигалось к нашим границам, хотя НАТО не очень того хотело в начале "катастройки". Но олигархат полагал, что НАТО – лучший защитник его грабительских капиталов от "скотского" народа. Запад прельщает "дорогого россиянина" комфортом, возможностью сливать туда капиталы, хряпнутые в России, заодно обзывая Россию помойкой, историческим тупиком и отбросом.

 

М.А.: В советские годы художник пребывал на пьедестале. Скинув Дзержинского, демократия скинула и художника. Говорят: художник такой же человек, пусть спустится с облаков на землю. Ваша позиция?

Ю.М.: Я, слава Богу, не пребывала ни на каком пьедестале. Так что меня никто ниоткуда не скинул. По всей земле стоят памятники завоевателям, полководцам, государственным деятелям, чья жестокость не уступает Дзержинскому и даже превосходит в разы. Великий "глобализатор" Македонский вешал на деревьях трупы вдоль дорог, потому что "сильная власть должна быть страшной". Памятник – это история, часто ужасная. Никакой связи между сбросом памятника Дзержинскому и сбросом каких-то художников с пьедесталов не вижу. Но вижу Дзержинского с Бжезинским в одном флаконе.

 

М.А.: Кто сегодня с вашей точки зрения – интеллигенция, и что такое сегодня – элита?

Ю.М.: Сегодня интеллигенция – люди, не утратившие совесть и работающие на благо российского человечества.

Элита, состоящая из деньгастых светских львов и львиц, это – зоопарк, чей образ жизни самым отвратительным образом звездит в телеящике и прочих СМИ. Элита в переводе на русский – это отборный сорт. Вопрос в том: кто эти сорта отбирал в России?..

Мерзкий, извращённый образ России, где живёт генетический урод – российский народ, который просто обязан вымереть как можно скорей, – такова национальная идея, людоедская философия и «творческая деятельность» русофобской элиты. Она отравила страну и людей ядом самоненависти, самоистребления («Смотрите на себя и ужасайтесь!»). Запад это приветствует, именно такая Россия – ватник, колорад, биомасса, которую надо уничтожать под любым предлогом, подлым и лживым.

Мои ужасные стихи – противоядие от русофобской отравы, реанимация высокой самооценки российского человечества, моего Читателя. Это – особая поэтика, она приводит в бешенство русофобов, которые ждут, что запад задушит Россию санкциями, информационной блокадой и охунтением, развратом вражды. Это – не мой зал ожидания.

 

М.А.: Художник и деньги... Художник должен быть голодным или сытым?

Ю.М.: Художник не должен быть бездомным, голодным и нищим. О деньгах для художника должно думать государство. Наше государство думает очень самобытно: деньги дают на "Х+й в плену ФСБ", на клетку с курами, которые какают на чучело Льва Толстого. Вся русофобия, вся лексика и фактура ненависти к России оплачены государством очень щедро, у государства такие эксперты, министры, специалисты по глобализации. По сути, государство сглобализалось с русофобами, заливая их деньгами. А сегодня это отечественное русофобище диктует карательные санкции.

За ненависть к себе Россия платит щедро.

Кто зверствует над ней, тот сказочно богат.

Кто грязью обольёт, тому – казна и недра.

Такая садомазь, такой маркиз де Сад.

 

За ненависть к себе Россия ублажает

И приближает так, что жрут её живьём.

За это ей "весной арабской" угрожает

Правозащитник бомб, – за ласковый приём.

 

За ненависть к себе Россия платит лаской,

Насилуют её на Библии Бабла.

Платя за "Х+й в плену" – над детскою коляской,

Такие ценности Россия огребла!..

 

В такие зеркала красавица глядится,

Такое про неё снимается кино, –

Россия за него заплатит, чтоб гордиться,

Что ненавистью к ней прославится оно.

 

М.А.: Кто из женщин в литературе оказал на вас особенное влияние. Цветаева или Ахматова? – Ваш выбор.

Ю.М.: Обе – великие русские поэты. Никто из них не получил Нобелевскую премию. Но когда дают Нобелевскую премию другим поэтам, на Западе непременно пишут: её (его) переводила великая "леди" Ахматова, или её (его) переводила великая "леди" Цветаева, или с обеими были знакомы лично, по переписке. Такой "сертификат качества".

 

М.А.: В юности вы освоили Арктику. Сегодня поднимают вопрос о возвращении архипелагу Северная Земля названия Земля Императора. Ваше отношение к этому? И что за опыт вы извлекли из знакомства с Арктикой?

Ю.М.: Я не освоила Арктику, я в ней жила полгода, мы плавали на зимовья. Об этом есть в моей книге короткой прозы "Рассказы о чудесном", там и фотография, где я стою в ватнике рядом с ледоколом "Седов" и смотрю в бинокль. Арктика – это чувство человеческой, духовной силы в любых, самых трудных обстоятельствах, и остаётся это чувство на всю жизнь, и оно работает – очень! Недавно вышла новая книга моей поэзии "Сквозеро", она состоит из четырёх книг, одна из них называется "Большое Льдо", она о том, как в чувстве Арктики сверкает русская литература, русский язык, морозоустойчивость российского человечества. Я очень люблю "Морожены песни" Степана Писахова и всю его гениальную книгу северных сказок.

А возвращение географических названий – часто не к добру, в этой области есть свои тайные смыслы, которые способны на ответный удар.

 

М.А.: Что за кирпич был извлечён из строения нашего государства, что оно рухнуло? Является ли он причиной того, что наше государство то поднимается, то снова обваливается?

Ю.М.: Никакой кирпич не был извлечён, дело не в кирпиче, хотя иные фэйсы "кирпича просят", как говорят в народе, который никогда не простит и не забудет грабительскую "прихватизацию" и сдачу страны во внешнее управление Западу, который по этой причине объявил свою победу над Россией в "холодной войне". Наше государство перестанет обваливаться, как только прекратится "диктатура либералов, тирания либералов", – эти мои стихи довольно знамениты.

 

М.А.: Каким бы одним словом вы охарактеризовали советское время? Время демократии в России?

Ю.М.: Одним словом? – Получится враньё.

Советское время – это множество самых разных времён, часто уничтожающих друг друга. Никакой демократии не было, и я не считаю демократию вообще замечательной штукой, – демократия приговорила Сократа к цикуте, к самоубийству ядом, а через 2500 лет западная демократия реабилитировала Сократа, но голоса разделились поровну. Американская демократия хватает людей в любой стране, тащит к себе, жестоко пытает и судит за мысли и намерения, сажая в тюрьму лет на 30-100, при этом сама американская демократия с её кровожадными гегемонстрами – нигде и никогда не подсудна. В этом смысле советское время сильно сдерживало агрессию "коллективного Запада" и было тормозом для гегемонстров.

 

P.S.

 

Юнна МОРИЦ: Ответ на вопрос, которого здесь нет: "Как низко я пала?".

Безусловно, взовьются визги и вопли: "Как низко она пала, печатается у Проханова и в «Дне литературы»!" Есть у меня об этом стихи "Правила приличия":     

В приличном обществе, которое свободно?..

В приличном обществе бомбёжек и блокад,

Переворотов, упакованных в плакат

Свободы – разгромить кого угодно?

 

В приличном обществе, где гадит гегемон?

В приличном обществе законно зверских пыток?

В приличном обществе, где ужаса избыток –

Величья гегемонского гормон?

 

В приличном обществе, где неприлично быть

Россией?.. В этом обществе отличном?..

Нет, лучше в обществе я буду неприличном,

Чтоб ваши правила приличия забыть!