Вячеслав ЛЮТЫЙ. «НЕ ЗДЕСЬ Я СГОРЮ ДО КОНЦА…». Художественные черты поэзии Валерия Михайлова

 

Вячеслав ЛЮТЫЙ

«НЕ ЗДЕСЬ Я СГОРЮ ДО КОНЦА…»

Художественные черты поэзии Валерия Михайлова

 

Стихи Валерия Михайлова кажутся читателю странными. Поэт, говорящий о знакомом и близком, отчего-то не сливается с читательской душой полностью, хотя радость и печаль, приметы времени и пространства, близкие почти каждому, должны бы соединять говорящего и слушающего в одно внутренне согласное существо. Этого не происходит, и читатель видит образную фигуру поэта рядом с собой, может коснуться её рукой, прислониться плечом, но никогда – всем абрисом собственного духовного тела. И здесь – важнейшая особенность поэзии Валерия Михайлова и её загадка.

Есть хорошая формула, характеризующая человека и его поступки: как у него поставлена душа. В стихах Михайлова мы видим одинокую душу, которая заперта в экзистенциальном коконе своего существования. Во многом такое понимание его строк совпадает с нашим восприятием художественных признаний М.Ю. Лермонтова, в первую очередь – «Молитвы». Не случайно из-под пера Михайлова вышла книга, посвящённая духовной биографии русского гения. У него есть поразительно точное по переживанию стихотворение о зимнем кусте барбариса, семечки которого «стучат, как в бубен, в мёртвую кожурку»:

Им хочется на землю пасть,

Или взойти, или пропасть,

Но всё ж пробить немую шкурку.

 

По существу, вся лирика Михайлова – о душе, причём здесь она выступает не в качестве инстанции, к которой уже привык обращаться наш современник, повествуя о вещах житейских и предметах вполне земных. Можно сказать, что душа в этих художественных координатах является главным героем поэтического сюжета. Между тем, автор пишет о родном доме, в котором уже не найти дыхания прошлых лет, о городе, стоящем на костях заключённых и пустоте прорытых угольных шахт, о природных приметах – листьях, жучках-«солдатиках», закате и рассвете, о любимой и сердечных коллизиях, мучительных, иссушающих сердце, о течении времени, которое напоминает сознанию о скоротечности жизни...

Душа, время и память – вот три ориентира поэтического пространства Валерия Михайлова. И ещё – «другое зрение», которое позволяет автору видеть глубинный смысл происходящих событий – частных и больших, мимолётных и центральных. Почти всегда за приметами реальности у него возникает мир понятий и духа, огромный и несопоставимый по глубине и значению с земными пределами. А душа помнит о своей внутренней свободе первых лет детской жизни, кажется, ещё привязанной к радости и невинности Рая.

Помнишь душу свою дословесную,

Неземную ещё, поднебесную,

Как она ощущеньем жила,

Слово чуяла и не лгала...

 

И, словно продолжая эту способность непосредственно воспринимать мир и радоваться ему спустя годы, поэт пишет о себе, бредущем по «нежной пыли» просёлка, принимая это тёплое прикосновение земли как «величайшую ласку». Он отворачивается от «смысла жизни, которого нет» и сливается с нею самой, не знающей слов и движущейся легко и словно бы произвольно. Но такие минуты случаются редко. Однако они всегда окрашены горячим сердечным чувством, которое обнимает уже всю родную благословенную землю, высвечивая страдающую душу автора как истинно русскую: «И уже совсем не понимаешь, Как с такой любовью дальше жить?»; «Светом ты своим насквозь пронзила, Искупив у темноты меня».

По Михайлову, «правда бессловесна», и душа, которая тянется к своему истинному состоянию, чувствует это. В природе чёрное и белое не подменяют друг друга, простота положений и очевидность предметов обладают бытийной чёткостью, тут нет места «воле и уму». Такое наблюдение как будто находится в противоречии с преданием, по которому Адам назначал правильные имена окружающему миру, и тот существовал дальше уже в соответствии с именем-смыслом каждого предмета и существа. На самом деле у поэта речь идёт совсем не о первичном, Божественном содержании земного окоема, но о последующих дополнениях и уточнениях эгоистичного человеческого ума, который старательно заболтал все слова и не поленился стереть в порошок кристальные смыслы, поддерживающие стройность нашего сознания.

Веет ветер с небесных полей,

Не жалей ни о чём, не жалей.

Слышишь сирую песню его?

Нету здесь ничего твоего.

 

Валерий Михайлов – поэт поразительной интуитивной остроты зрения. Его метафизические догадки напрямую связаны с бессмертием человека, с растворённостью его в общем грандиозном потоке бытия. Между тем, некое маленькое зёрнышко, которое хранит в себе человеческое «Я», не ускользает от внимания автора. Скоротечность пребывания на земле и непомерный океан жизни, омывающий наше присутствие в земной юдоли, противостоят друг другу в его поэзии. Эти два образа пугающе не равновесны, однако внутренний космос души, плотно сжатый и стеснённый реальными обстоятельствами, потенциально огромен. Потому неосознанное человеческое противопоставление себя маленького – мирозданию большому имеет не только неизъяснимую логику, но и соразмерность позиций, которая угадывается уже не чувством, а каким-то мерцанием давнего позабытого знания.

Стихи о детстве или эхо детских впечатлений во множестве присутствуют в творчестве Михайлова. Они не только контрастно соприкасаются с «взрослым» укладом, до предела насыщенным словами без содержания и двусмысленными вещами. Но и свидетельствуют о потаённом понимании искренности мира, которая открывается только маленькому человеку.

Как дивно пахнет детская душа!

Она, как свет любви, благоуханна...

 

Поэтический рисунок у Валерия Михайлова всегда отчётлив в деталях – это, скорее, отточенная графика, нежели карандашный набросок. Одновременно цвет в его стихотворениях уступает первенство линии. Подобные приметы неизбежно отражаются в интонации лирического рассказа. Поэту свойственна определённая жёсткость голоса, который может быть и тихим, тёплым, однако из него невозможно изъять контраст белого и чёрного, грубого и ласкового, искреннего и фальшивого – все те тонировки действительного и надмирного, которые терзают сердце автора. Они не отменяют чувство сострадания к людям и любви к родине, но отчётливо свидетельствуют о психологической тяжести ноши, которую приходится нести поэту – певцу и провидцу, обычному человеку и странному посланцу неба на земле.

Не здесь я сгорю до конца – а в прибежище Света,

Где пламенем горним живёт и сияет округа:

Там лето Господне цветёт, бесконечное лето,

И души становятся снова частицами Духа.