Алексей ФИЛИМОНОВ. БАБОЧКА СУДЬБЫ. Из одноимённой книги стихов

 

Алексей ФИЛИМОНОВ

БАБОЧКА СУДЬБЫ

Из одноимённой книги стихов

 

* * *

Женщина – флейта,

Эоловый ветер

Бродит по нервам,

Ревёт на рассвете.

И утихает

До нового вздоха,

Нового плача

И выдоха Бога.

 

АНГЕЛ-СЕРДЦЕ

Вода, босая, шлёпала по лужам,

И алый сумрак проступал везде,

И ангел окрылённый был не нужен

Томительному странному Нигде.

Никто дрожал у синего подъезда,

Зияла бездна на восьми ветрах,

И ангел, потаённый и не местный,

Свет окровавил у людей впотьмах.

Так им казалось – он заправил сердце,

В лампаду снов он превратил сосуд,

И масло неземного иноверца

Любовь творило и вершило суд,

Сиянием надмирным и всевластным,

И претворяло в вечности вино,

То, что дождём казалось беспристрастным,

И ткало манны саван-полотно.

 

Я ВСТРЕТИЛ ТЕНЬ

Гуляя по задумчивому саду,

Я встретил тень, похожую на сон,

И в сырости сквозного листопада

Похищен ей и в бездну занесён.

А здесь всё те же сумерки сквозные,

Всё реже выбираюсь я сюда,

Где выкликаю средь деревьев имя,

Чтобы похитить сердце навсегда.

Перенеся в забвение без боли,

В предчувствии осенних холодов,

Ту синеву, где безымянны роли

Шута и принца траурных веков.

 

* * *

В обоях притаившиеся сны

Уже плетут узоры зазеркалья,

И тьма, по потолку небес стекая,

Заполнит комнату, где снами будем мы.

 

Фонарь-паук пронзает полусуть,

В углу двойник тоскует этажерки,

Где книги – безучастья водомерки,

Пока их не раскроет кто-нибудь.

 

Спать иль не спать? Ответит тишина,

За шторою – алмазные созвездья

Трёхмерным стеклорезом милосердья

Кроят кристалл невиданного сна.

 

* * *

– Я никогда не забуду тебя,

Встреча земная, подобная чуду.

– В небо стартуем средь алого дня.

Я о тебе никогда не забуду! –

 

Шепчутся в мире, забытом людьми –

В синем безбрежье, и мрамор туманов

В мамонтов стадо сгустился... – Пойми,

Я ощущать бытие не устану,

 

Перенесённый сквознаньем зимы,

Что промерцала, таясь за звездами...

– В призрачном завтра увидимся мы,

Перекликаясь в ночи поездами,

 

Эхом в бездонности, в сумерках вне

Книги, эпохи, трамвая, мерцанья...

– Лунные люди прошли в тишине,

Тени смятенья от снов ожиданья.

 

* * *

Я люблю тебя, леплю

Из невидимого снега,

Или статую твою,

Иль не тающую негу.

 

Отголоски слов ловлю,

Буквы в косы заплетаю,

Жду мороза и терплю

Обжигающую стаю

 

Горних ангелов, как тать

В сон сигающих хранимый,

И не в силах отличать

Ледяного херувима

 

От прообраза, и жду

Хлопьев реющего снега,

И янтарную звезду

Над зиянием ковчега.

 

* * *

Мы скреплены ладонями в толпе,

Она разъять стремится наши души,

А мы стоим на облачной тропе

И в зеркало глядимся простодушно.

 

Там купола, машины, дерева,

Сквозные тени и пролёт невинных

Забытых душ, и плещется молва,

Не в силах запятнать картин старинных,

 

В запасниках сокрытых от обид,

И ветер вдруг срывается с обрыва,

Раскачивает бездну, и велит

Друг к другу прижиматься сиротливо.

 

Покорны духу, заслонясь от зла,

Два ангела меняются судьбою,

А на земле смятенье и зола,

И фонари пред явью голубою.

 

КУРСКАЯ ДУГА

                  Памяти моей матери

                 Людмилы Тимофеевны Давыдовой

О, мама в стылой колыбели!

Её пронзят осколки те,

Что в дни февральские летели

Сквозь крышу хаты, и везде.

И тут и там – металл крылатый,

Вотще горяч он иль незрим.

…А бабушке у белой хаты

Всё застит зренье чёрный дым.

 

РУБЕЖ

Дойти до рубежа

Блокады Ленинграда.

Кровавится душа

Близ прожитого ада.

Воронка глубока,

И хищная ворона

Незрима, как река

Печали похоронной.

Тоска. Дома страшны

Глазницами пустыми.

Лишь ангел тишины

Склонился над былыми...

 

ОТКРОВЕНИЕ
C духом немым и глухим

Нескончаемый бой.

Причитанья старухи

Над пустою судьбой.

Там – небесные рати,

И сверкающий Меч, –

Здесь похож на распятье

Несвершившихся встреч. 

 

ВИНА ВОЙНЫ

В войне есть то, что не войдет в стихи,

Не озарится памятью прощенья:

Тревожат бездыханные грехи,

И невозможность чуда искупленья.

Я слышу снова гусеничный лязг,

Стреляю во врага из автомата,

И сердцем повторяю: «Бог воздаст!» –

Он воскресит в бездонности солдата.

 

ФАТАЛЬОНЫ

В битве с вечностью бездонной  

Мы – потешные полки

Пешей армии и конной,

Сфинксы и сибиряки.

Батальоны – фатальоны –

Инфернальны и легки,

В синем пламени над Доном

Закалённые клинки.

Инфантерия увязла

В глине жёлтой, старой, и

Станет глиной новой, красной,

Вспыхивающей от зари.

И тщеславие и воля

Всех живых, и тех, кто мёртв,  

Посреди заглавной боли,

В городе, что полустёрт.

Над Невою сон клубится

Утонувших в синеве.

Обезумевшая птица

Кличит воина извне.

 

Тусклы вечности глазницы –

Орудийные жерла.

Бесконечности зарница

После боя обожгла.  

 

СОН ПАМЯТИ

Порой природа пахнет кровью,

Росой и смертью той Войны,

И неразгаданною болью

В деревьях прорастают сны,  

Не долетевшие к солдатам,

Застывшим в бездне на бегу, –

И это я из автомата

Во сне стреляю, как могу.

И треугольного конверта

Мне не дождаться в синеве.

Я здесь и там – в разрывах ветра,

Блистающего на Неве

Вином закатного забвенья,

Виной Синявинских болот.

И ангел позднего спасенья –

Наш краснозвёздный самолёт.

 

* * *

...И свиток Неба так же догорает,

И вечности распахнутый псалом

Куда-то в неизбежность отступает,

А здесь – зола, и опустевший дом.

Подобно тем руинам Сталинграда,

Что в синеве сквозной висят, как дым.

Обещана небесная награда:

На той Войне воскреснуть молодым.

 

НЕДАВНИЙ БОЙ

На фотографии – глаза

Недавно вышедших из боя.

Так долго смертному нельзя

Глядеть в горящее иное.

 

И снова рвутся в бой они,

Где полыхает свет кромешный.

В глаза солдатские взгляни

На фотокарточке воскресшей.

 

БЕЗЫМЯННЫЙ САД

                   Памяти деда Тимофея,

                   погибшего при освобождении Венгрии

Война скликает всех по именам

И возвращает в вечность безымянных.

Фамилии небесным куполам,

В сиянии сквозных и необманных,

Открыты, и слезой блестят сады,

На кладбище несбыточном, нездешнем,

Там вишня дотянулась до звезды –

Её сажал мой дед, почти воскресший.

 

ПОСЛЕДНИЙ ПАРАД НОЯБРЯ

Прощального ноябрьского парада

Холодный отблеск на Кремлёвских стенах.

Ещё пред бездной не склонив колена,

Москва застыла у предгорий ада.

Предощущая новое витийство,

Взывают к Богу Минин и Пожарский.

Народ безумствует, и в свистопляске царской

Холёный бес призвал к братоубийству.

Последняя армейская колонна,

На лобной плахе соль от звёзд калёных,

И тень сожженья бредит на знамёнах,

И всадник реет ало и бездонно.

 

* * *

Как в детстве: самолётики,

Солдатики, учения,

Но выросли пилотики,

Летят по назначению.

Степенно бомбовозики

Топорщат плат небесный,

Смешные паровозики

Пугают мух окрестных.

И сам генералиссимус

Приехал на танкетке,

Пророчит независимость,

Стекаются нимфетки.

Но грохот! Содрогания,

Конвульсии, метания,

Полки любого звания

В пылу бомбометания

Как в детстве, на заклание

Обречены, поспешные,

Над молнией страдания

Томятся сны безбрежные.

Сражавшимся завещаны

Свобода и распятия,

И вороны зловещие

Кричат на всех по матери.

 

ВОЛЯ К БЕЗДНЕ

Бездна смотрит на меня –

Мне помочь уже не в силе

Ни истлевшая семья,

Ни прозренье, ни бессилье.

Удивлённого коня

Вижу профиль и подобье,

Вознесёт сейчас меня

В стременах – над слов надгробьем.

 

Ради битвы с веком грёз,

За сияние сквозное.

Бытие плакучих роз

Истекает новизною.

 

ТРОПА НАБОКОВА

                 Альпийское нечто…

                 В.Набоков. «Парижская поэма»

Тропа скользнула, как змея,

И небо грянуло лавиной.

Переглянулись исполины

В лазури, где исчезло “я”.

Лежал он близ тропы войны.

Сачок безмолвствовал, потерян.

И Ангел, что остался верен,

Взошёл к нему из глубины.

И опрокинут, как Иов,

Пред звоном вечной вертикали,

Следил зрачками за стихами

Средь беззаконных облаков…

 

НАБОКОВ – ЛАСТОЧКА?

                Запомнишь вон ласточку ту?

                           Ф.Годунов-Чердынцев

                     Над вечереющим прудом...

                                                        А.Фет

Он вспомнил Фета над прудом –

В крылах мелькнувших различая

Мерцавшей клинописи дом,

Египта слово – иль Китая?

И в клюве веточка – венок –

В гнездо крылатому поэту.

Запомни ласточку, как Бог

Тебе помог запомнить эту.

 

ОПЫТ

Остаётся пепел – прах –

Под невольными руками.

Не ищи в его очах

Сочинённое веками.

И под линзой не лови.

Потаённого узора.

Но в мгновения любви

Устремись из кругозора.

Тонка нежная пыльца,

Невесомо натяженье.

Мотылёк окрест лица

Не избегнет притяженья…

 

ТЕНИШЕВЕЦ

Под аркой сложены дрова,

И Лужин-младший, позабытый,

Старается не быть, едва

Определённостью прикрытый.

Вверху – зияет новый свод, –

Под аркою приотворённой

Игра средь огненных высот,

В Ночи, ещё не покорённой.

И прорастает бездной двор,

И зайчик солнечный, моргая,

Перешатнулся на забор,

Между теней изнемогая…

 

РОЖЕСТВЕНО

             Дом с колоннами. Оредежь…

                                             В.Набоков

Сосновый дух и стружки на полу.

Здесь был Христос – оставил рукавицы.

Икона незакатная в углу.

И Слово, что готово воплотиться.

Рубанок горд сражением былым.

Оса звенит, превозмогая жалость

К тем небесам за рамами – иным.

До возвращенья – полчаса осталось.

 

ГЛИНА ОРЕДЕЖИ

                   ...Моё ль безумие бормочет,

                        твоя ли музыка растёт...

                                     В.Набоков. «Дар»   

1.

Из этой глины вылеплен Адам,

И обожжён известием бездонным

О жертве Богу и другим богам,

Под пологом лесным, сине-зелёным.

И остужён каленым родником,

Несущим свет и тающее слово.

Сюда Набоков приходил тайком –

Ещё не Сирин, – к бабочкам лиловым.

2.

Плотина в жгут затягивает реку,

Чтоб выпростать отчаянный поток.

Над Оредежью приоткрыто веко,

И чуть слезится в мареве зрачок.

 

Пещерный житель горних лабиринтов,

Он смотрит, как лобзают облака

Сквозные души снов полузабытых, –  

И видит нас, идущих сквозь века...

3.

Хозяин спит, и пустотой надмирной

Объяты высь, и дом, и немота.

Бездомность он оправдывает Лирой,

Манящей нескончаемо, как та,

Что тронула неведомая Муза

Вот здесь – близ неоттаявшей стены.

Зола и прах. И пепел. И обуза –

Земные, нескончаемые сны.

4.

Прощаемся с мечтой и укоризной

Близ Склепа, отступившего на дно.

Прощаемся с любовью и отчизной,

Которой быть собою суждено.

А Оредежь всё так же виновато

Мерцает, и в тени былой Парнас

О чём-то шепчет. И душа крылата,

Как сиринская, вспыхнувшая в нас.

 

IO*

          Профессору Дональду Бартону Джонсону

Ио – спутница души –

Бархатная, с переливом,

По-латыни напиши

Имя – в небе прихотливом.

 

Вон – лиловые глаза,

Утоляющие в бездне.

Обступает бирюза,

Шепчет спящему: «Воскресни!»

 

На сиреневый цветок,

Успокоившись, садится.

Пробежал небесный ток

Над крылатою страницей.

­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­_______________________________________________________________

* Павлиний глаз – Peacock – Inachis io – бабочка семейства Нимфалид.

 

БАБОЧКА СУДЬБЫ: 1881-2001

                                       The Red Admirable            

                      В.Набоков. «Бледное пламя»

Пугливый Красный Адмирал,

Просящийся в стихотворенье.

Тот, пред которым обмирал

Исполненный иного зренья.

 

Когда двоякие крыла

Скликают мертвых и живущих,

То в сини проступает мгла,

И кровь сочится в Божьих кущах.

 

Набоковской близка судьбе,    

Пересекая континенты.

Кровавый отсвет на гербе,

Багровый год на вспышках ленты.

 

Пред исполином пустоты,     

Тебя зовущим на ловитву, –

То с императором, увы,

То с башнями вступаешь в битву.

 

Чешуекрылый лоскуток 

В предвечности неопалимой,  

Небесный простирает ток  

Неотвратимости змеиной. 

 

О, восхитительница душ,

Предвестница развоплощений!     

Молитву теней не нарушь,

Садись – на тихие ступени.

 

И в сумеречной новизне,

Крылом судьбы многоязыкой

Не задевай в мятежном сне,

Не мучай болью огнеликой.  

 

В узлах чернильной бахромы

Знак бесконечности двоимый,

Где единицы – это мы,

Зеркальным пламенем палимы.

_______________________________________________________________

* 1881 – год Змеи, как и 2001 (1905, 1917, 1929, 1941...). См. также прим. к поэме Набокова «Бледное пламя» к строкам 270 и 992-995.

 

НАБОКОВ – БУЛГАКОВ

Аканье, оканье –

Ибо писатели

Связаны знаками

Нежно-глубокого.

Там, где Набоков –

Близко Булгаков,

Не одинаков,

Но лучеоков.

Свет лучезарный

Через прозрение

В буквах янтарных

Вешнего зрения.

Бабочек лунных

И невесомых

Ток многострунный

В пальцах влюбленных.

Таинство Сирина,

Будущность Мастера:

В сини сапфировой

Оба создателя.

 

В СТРАНУ СТИХОВ

        Памяти Вадима Петровича Старка  

        и Натальи Константиновны Телетовой

 

                  Знакомое дерево вырастает из дымки.

                                 В.Набоков. «С серого севера»

По повелению стиха,

С неумолимой подорожной,

К холму, где Оредежь тиха

И гул плотины лишь тревожный.

Там старый ясень – Иггдрасиль –

Путь в вечность осенил ветвями,

И промельк опалённых крыл

Переплетается с тенями.

Так начинается поэт –

Ещё без имени и званья,

Чей дух восстал из бездны лет,

Как бабочка – из Мирозданья.

 

LATH*

           Look at the harlequines!

                             V.Nabokov

Посмотри на арлекинов –

Вон клубятся, вот манят,

Перелистнуты, картинны,

Опрокинутые в ряд –

Отражения и блики

Миражей забытия,

Ромбы, сумерки и пики

Расстаются, серебря:

Будущие амальгамы,

Неприкаянные сны,

Мелоса сквозную драму

Хаоса и тишины, –

Сотворившие под спудом

Взвесь хрустальных голосов,

Подражающие люду

Головы котов и сов –

Под бунтующею маской.

Посох, пузырёк чернил,

И перо дрожит указкой,

Воскрешая звёздный пыл.

______________________________________________________

* Аббревиатура романа В. Набокова “Look at the harlequines!” означает планку арлекина, помощи которой он перемещается между мирами.

 

* * *

Набоков знал о тайнах слов,

О чуде, что меж крыл таится.

Пыльца прочтения – любовь,

Перенесённая на лица.

Пред бабочкой, что пустоту

Вбирала бархатом неволи,

Перепорхнувшая в мечту,

Свободную от зла и боли.

 

ОДАРИ

Поэзия и проза

Слились в романе «Дар»:

Торжественная роза,

Пленительный удар.

Дуэль почти возможна,

С литературой, и

Туда, где невозможно

Быть явственным – смотри!

Услышь единый голос,

И с Фёдором вдвоём

Виденья тонкий волос

Ведет за окоём.

Туманности и тени,

Незримый фимиам

Даруют сновиденье,

Ниспосланное нам!

 

НЕВЕСОМАЯ ОСЕНЬ

Лист воскресенья, напои

Виной осенней,

Мои не спят поводыри:

Рубцов, Есенин.

И по аллее побредут,

И вздрогнет встречный,

И листья звонкие падут

России вечной.

Не собирай сейчас листы,

Они как пламя –

Так бестелесны и чисты

Поэты с нами.

 

ОБЛАКО БАХА

Бах над Невой?

Ослышаться нетрудно,

Но ангелы поют его псалмы,

Заливом переложенные чудно,

Так, что не спят пытливые умы:

– Откуда свет? –

Из труб хрустальных бездны

Возносит проницающей волной,

Подхватывая облик бестелесный,

Кто тенью слыл, а станет – глубиной.

 

ТУРНИР В ПУСТОТЕ

От жажды умираю над ручьём*.

Жар от луны, от солнца холодею.

Незримо жив, пред явью цепенею,

Тоскуя в одиночестве вдвоём.

С угрюмством схож, смеюсь над бытием,

Пронзая неуверенность стрелою.

Робея пред осенней синевою,

Записываю стих во тьме ничем.

Когда предстанет истина, глуха,

Забывчива, пускаясь в откровенье,

Я воплощусь пред ней в стихотворенье,

На троне самозванства, без греха.

От жажды умираю над ручьём,

И отражаясь, воскрешаю в нём.

___________________________________________________________

* Франсуа Вийон. «Баллада поэтического состязания в Блуа». Пер. И.Эренбурга.

 

* * *

Босх Иероним

Вечностью храним.

По-английски Bosch,

Претворивший дрожь

От видений вне

В призрачном окне,

В страшные сады,

В зарево беды

На страницах снов –

Бытия основ.

И преобразил

Голоса светил.

Босх, Иероним,

Бабочкой раним.

 

ПОТРЯСАЯ КОПЬЁМ

                 Памяти У.Шекспира

Копьеметателя зрачок

Собрал в одно любовь и муку,

И света яростный пучок

Ведёт нерукотворно руку,

Листы пред бездною кружа:

«Толпа тебя не обнаружит».

И безымянная душа

Предстала гением снаружи.

Сей лик облёкся среди нас

Над розою – небесной вязью,

Слова роятся в нежный час,

Не отягчённые боязнью.

И миф пронзает темноту,

Где время зализало раны.

Сгорает Феникс на мосту,

Над Темзой призрачной и странной.

 

ДЖОНУ ДИ

В небесах довольно хлеба,

Он муки белей, смотри,

Ангел северного неба:

Манну сеют фонари.

Ангел западного ока

Засмотрелся за стекло,

Где в безбрежности, далёко,

Время вспять перетекло.

Серафим восточных створов

Сотворяет витражи,

Акварели влажных взоров,

Окуная в миражи.

Ангел юга сиротливый –

Столпник солнечных часов,

И нежны во тьме залива

Блики лунных парусов.

Ангел пятый – ангел крыши,

Что взыскует провода

К сонной вечности поближе,

Не поймёт их никогда.

 

* * *

У поэтов бессмертье

Ставка больше, чем жизнь.

Водолей милосердный,

Немотой поделись.

Остыванием слова

И забвением слов.

В тишине незнакомой

Шорох бедных листов.

Командор умирает,

Донна Анна бледна,

И звезда догорает

У чужого окна.

 

ПУШКИН И ДЕЛЬВИГ

«Мой Дельвиг, как тебе в раю?

Успел ли ты отведать счастья?» –

«Анахоретствую, пою,

И тешусь славой в одночасье».

«У нас жара и холода,

А медный конь покрылся тиной» –

«Войди ко мне, мой друг, сюда,

В саду прелестные картины!».

«Здесь мёртвых боле, чем живых,

Теперь их называют – клоны» –

«Я сочинил намедни стих

О брастве, огибая склоны».

Люблю твой череп на столе,

Он вдохновляет, как и прежде!» –

«А я тоскую по Земле,

Как тень – о парусе в безбрежье!».

«Ах, мне не вырваться к тебе,

Я раб толпы, и ей возвышен» –

«В твоей божественной судьбе

Пророка глас доселе слышан!».

«Палят из пушки – мне пора –

Рожденьем тешатся иль тризной?» –

«Прощай, мой Пушкин, до утра,

Ты цену знал молве капризной».

 

МАСКА ПОЭТА

Ни капли лжи под пеленой:

Теперь ты – мел.

Ложится маска глубиной

На твой пробел.

Под гипсом плавятся черты –

Восстанет лик!

Проступит крик из немоты –

Там жив двойник.

Но Вечность жаждет на века

Запечатлеть.

Запишет ли стихи рука  

В ночи – ответь.

О, мыслей невесомый ток

В глазницах сна!

Лиловый принесла цветок

Твоя весна…

 

ПОРУЧЕНИЕ

Что провидел Боратынский

В облаченье Недоноска?

Скрыта даль, а с нею сноска,

Улетел фантом эфирный.

 

Кто водитель полубездны,

Утешитель псевдомрака,

Гулок ветер Зодиака,

Зол в ночи гудёж трактирный.

 

Где двойник? И где создатель?

Неужели слышат строки

Неприкаянность далёких

Откровений зябко-зыбких?

 

Он вселился в человека,

Выбрав среди всех – поэта,

Дух украденного света,

Сон смятенья, брат ошибки.

 

Осень – чудо возмещенья

Упованьям и стремленьям,

Призрачно разуверенье,

Кто-то высветил сознаньем

Фреску в арке небосвода,

Чья-то маска – или пламя –

В спор вступившего с богами

Стихоправца мирозданья.

 

РЕКВИЕМ

В нём жили Моцарт и Сальери,

Касались руки облаков,

И струны невские гудели

Под молоточками веков.

Укрыться от бессмертья вьюгой,

У Чёрной речки взаперти,

Пытались вместе оба друга –

Врага, но замело пути.

Когда душа ещё клубилась

И вспоминала оны дни,

То к ней в бездонности явились

Двуликим Янусом – они.

 

СОН ПРОРОКА

                   Из пламя и света...

                     М.Ю. Лермонтов

Тот сон во сне – тревожит непрестанно

На каменистом ложе бытия.

Небесная зияющая рана

Сочится синей кровью на меня.

Забыться и уснуть – в предгорье вечном,

Где ангелы, к неведенью спеша,

Свои стихи рассказывают встречным –

Тем, у кого небесная душа.

 

БЛАГОДАРЕНИЕ

Твою судьбу за сны благодарю я:

За ангела в полночной глубине,

За райских песен радужные струи,

И за преданье о Бородине,

За жемчуга меняющихся вечно

Зовущих туч, за страннический пыл...

Устрой же так, чтоб юный дуб беспечный

Твои молитвы людям доносил.

 

ДУХ БУРИ

Так видеть демона средь нас,

И распознать его смятенье!

Тоску вообразимых глаз

И проклятое сновиденье

Небесной красоты святой,

Здесь отражённое вне срока,

И грёзы о судьбе иной,

Подслушанные ненароком.

Сливаясь с духом зла строкой,

И образ бездне возвращая,

Душа отринула покой,

Мечтою парус наполняя.

И в зове туч мелькает он –

Изгнанник горнего сиянья,

В тумане растворивший сон

Под жемчугами покаянья.

 

* * *

Достоевский. Переулок,

Церковь, рынок и метро.

Крик его романов, гулок.

Опрокидывал нутро.

Он – базальтовый, неспешный,

Но выслушивать готов

Ад незримый и кромешный

Под исподом облаков.

Город, медленно сутулясь,

Опадает в ночь и тьму.

Перекрестье грязных улиц

Как распятие – ему.

 

ЗВЕЗДА ЗАВЕТНАЯ

                 Памяти Ивана Бунина

На выцветающих страницах

Воскресла бунинская Русь.

К ней неприкаянной зарницей

Приближусь я, и растворюсь

В неугасимой роще нежной,

Просвечивающей сквозь погост,

В равнине чистой и безбрежной,

Где отдыхает звёздный Пёс,

В тех куполах, что в беспредельном

Просторе тают без следа.

Над елью, в саване метельном,

Восходит вечная звезда.

 

БЛОК-ПОСТ

Блоковским криком

Город пропитан,

В саване диком

Ангел допытан.

Близко Успенье,

Но эхо дробится.

Нет возвращенья

В чужую столицу.

Мутная Пряжка,

Похмелие тяжко.

Зори бесстрашны,

Надзвездное брашно.

Град революций,

Реформ и блокады,

Небо как блюдце

В сетях канонады.

И плащаница,

В тенях и прозренье,

Вечно клубится

В раю сновидений.

 

* * *

Только блоковским строфам внимать,

Когда блоковский ветер, повеяв,

Будоражит проспекты, как гать,

Перед вымыслом снов-лицедеев.

Бездной веры представившись вдруг,

Новизна бредит нелицемерно,

Фонарей вдохновенный испуг

Вопрошает теней на Галерной.

Растворимы ль каналы в дожде,

Где листва застилает свеченье

Окон, в рай проступивших нигде,

Чтобы высохли слёзы прощенья?

И звезда просияла на миг,

Как зарница среди Петрограда.

– Не ищите меня среди книг –

Я страница сгоревшего сада.

 

ПАМЯТИ…

Блок, и Блок, и Блок, и Блок

Мне мерещится отныне.

Хоть бы кто ему помог

В этой воспалённой сини.

Кто бы руку протянул,

И в бездонность погружаясь,

Заслонил бы страшный гул,

В зове бездны растворяясь.

Блок – у Пряжки, близ моста,

Где аптека приоткрылась.

Снова жизнь его чиста,

Ничего не изменилось.

 

13 ДЕКАБРЯ

Анненского голос чуткий,

Красота развоплощений.

И кондуктор песнопений

В неземные промежутки.

Не о тех и ниоткуда,

Но двойник сереброкрылый,

Тень объемлет на перилах –

И уже предвидит чудо.

Откровений и предместий

Вдруг откроется шлагбаум,

И знамением усталым

Озарит презренья вестник.

Где из вечности токкато –

Гул перрона нелюдимый,

Обретается в едином

Венчике строфы распятой.

 

* * *

У Анненского есть

Мистические строки

Про вещи, про их честь,

Про маятник далёкий,

О сломленных ветвях,

Качавших упованье

На позабытый прах

И счастье без названья.

Но поезд кочевой

Не вынес оправданья,

И бродит, чуть живой,

В снегах потустраданья,

Ослепший от тоски,

Озябший от метели,

Античности близки

Заплакавшие ели.

О, Анненского сны!

За бабочкою газа,

В потоках тишины

Зияет грань алмаза,

Где нам отворена

Раскатистая бездна,

И нота в ней слышна

Парадного подъезда.

 

СИМВОЛИСТАМ

Там пустая качель

Продолжает качаться

Неизвестно зачем,

В одиночестве счастья.

Металлический свист

Или скрип преисподней,

Ветер сумерек мглист,

Он над люлькой свободней.

На пустынных скамьях

Только тени, недвижны,

И не тени, а прах –

Ах! – строки белокнижной.

 

* * *

Дом Мурузи – в терновом венце,

Жёлтой пристанью всуе отпетый,

Там, на Пестеля, в самом конце,

Заряжает в Ночи пистолеты.

Кто соперник? Он здесь или там?

Отмеряя шаги до Дворцовой,

Дом скрипит, и рассохшим углам

Вспоминается зыбкое слово.

Пламя бездны возвысит его.

Слово примет раба Своего.

 

АРЛЕКИНУ

          Памяти Андрея Белого

Арлекин-пересмешник,

Заклинатель седой,

Закрывающий вежды

Над своею бедой.

Миражи упоенья,

Изразцы забытья,

Тенью развоплощенья

Жизнь мелькнула – ничья.

Синий пепел возмездья,

Бездна прахом полна.

Домино провозвестья,

Маска зыбкого сна.

Петербургские плиты

Устилают покой.

Символ многоочитый –

Балаган над рекой.

Луг зелёный в безбрежье

Утоляет лазурь.

Лира вечной надежды

Выкликает из бурь.

От вселенского танца

Кристаллический ток,

И печалью паяца

Тонко рдеет Восток.

 

ИННОКЕНТИЙ И АННА

Отрок. Аллея

Лицеского сада,

Клёны алее

В сетях листопада,

Анна – нежданна,

Туманна, как странно,

Тени незванно

Сплелись долгожданно.

Статуя Феба

Мерцает. Опушки

Синие ели.

Мечтательный Пушкин.

Анненский рядом,

Соседнюю тропкой,

Трогает взглядом

Томительно-робкий

Стих обещанья,

В тоске увяданья.

Анна, прощанье,

Чужое свиданье...

 

ПАМЯТИ А.А.

А я ещё при ней

Успел во мгле родиться,

И в сумерках теней

Внимал её страницам.

Невнятны, плыли дни,

И зеленью пестрели

Небесные огни,

И на ветру седели,

До мартовских глубин,

Где бездна разгоралась,

И лебединый клин

Впитал заката алость.

 

СТЕПНАЯ СОЛЬ

             Памяти Льва Гумилёва

Степная сухость языка,

Звезда, мерцавшая в гортани:

«Сей путь прочерчен сквозь века,

Гремя ещё при Тамерлане».

Вдали кровавится закат –

Нерукотворные владенья.

Христово воинство у врат

Небесных – жаждет искупленья.

Нога ступает в миражи,

Что в беспредельности повисли.

Теперь не стёкла – витражи

Хранят стихи, века и мысли.

 

ЕЩЁ РОЗЫ

             И музыка. Только она

                    Одна не обманет.

                        Георгий Иванов

В сиянье строк нетерпеливых

Мгновение запечатлеть,

Стиха приливы и отливы –

Бессонную, скупую речь.

 

В двенадцать ровно... Эти звуки,

И блоковский парит смычок

Над ожиданием разлуки,

Теперь последней, и щелчок, –

 

То посвист соловья над розой,

Уже вступившей тяжело

В предел страдания морозов,

Сковавших чаянья и зло.

 

А над Невой – фламандский трепет,

Где молод Пётр, и синева

Акмеистичная, и лепет,

Ещё не пролитый в слова.

 

НИЧЕЙ

Мне близок Волошин,

Мятежный мой друг,

Звездой запорошен

Разомкнутый круг.

Гиганты и бесы,

И те, кто нетлен,

По воле отвеса

Уйдут перемен.

В огонь революций

Мы канем, и там

Тропинки найдутся

К утерянным снам.

Где дышит покоем

Земной Карадаг,

И лёгок в неволе

Твой призрачный шаг, –

Отринувший волю

И мир за окном,

И ветер от боли

Стенает о нём.

 

ТРЕНОЖНИК

          Памяти В.Ф. Ходасевича

 

              Не любил он ходить к человеку,

                         а хорошего зверя не знал.

              В.Набоков. «Парижская поэма»

Муравьиный спирт неплотный –

Испарения болот.

Проступает, полустёрт,

Абрис жизни мимолётной.

Штукатурка бытия

Отлетела, а над нею

Близких ангелов стезя

Обезболивает шею.

Нелюдимая свеча –

Лампочка на дне безбрежья,

Оплывает, горяча,

Музыкою безнадежья.

 

КЛЁН НЕОПАВШИЙ

Клён озарён –

Канадский или псковский,

Он золотит ладони синевы,

Есенинский – а попросту московский –

Роняет благо в кузова молвы.

Он под метелью, во дворе больницы,

Запомнил взор, мерцавший за окном,

И росчерк на лазоревой странице

Оставлен гроздью, золотым перстом.

Пяток шагов до плачущей берёзы,

Но страшен хруст метельных похорон...

И сквозь стекло протаивают слёзы,

Твою палату навещает клён*.

__________________________________________________________

* В 1995 году поэт Евгений Васильевич Курдаков подарил мне кусочек коры есенинского клёна – оказывается, дерево было ещё живо, оно вдохновляло Сергея Есенина из окна его палаты больницы имени Ганнушкина, близ Ордынки.

 

ДОМ ЛЕШЕГО

             Памяти Сергея Клычкова

Клычковский дом, скупая роща,

Над башней полу-облака,

В щемящих небесах подстрочных

Орнамент ткёт его рука.

То петухи в крови зарницы,  

То звёзды в черной синеве, 

И опалённые ресницы

Провидят слово на траве.

И дом скрипит, превозмогая  

Земную боль и пустоту,

О ненаписанных мечтая

Стихах пред вишнями в цвету.

 

СКАРАБЕЙ

Заболоцкий – это Жук,

Золотистый и дрожащий,

Издающий трубный звук

Откликающимся в чаще.

Зной кипит, бежит земля,

Устремляющая к тленью

Птиц, животных и коня

В невесёлости прозренья.

В атомы небытия,

В беспредметностей охапки

Грянут трели соловья,

И звезда взойдёт на грядке.

Ослепляя пустоту,

Шар людей переселяя

В змееликую мечту

Переполненного рая.

 

НИКОЛАЙ МОРСКОЙ

1.

Рубцов зачислен в некий табель,

Где всяк поэт пронумерован:

Есенину он дышит в спину,

А рядом Юрий Кузнецов.

Смерть сотворила из Рубцова –

А ей вослед поэт и критик –

Апостола селений русских,

Русь воспевавшего святую

В советские глухие годы.

Но был ли он столь однозначен?

Русь не сусальная картинка,

Не очерк критиков лукавых,

Нам разъясняющих подробно,

В чём польза виршей для народа,

И почему тот, повинуясь,

Не должен преступать черту:

Свободомыслие – от бесов.

 

Рубцов познал Россию душу,

А потому был призван рано

На службу вечному глаголу,

Пытающему прах земной

Калёным углем звездопада.

Он видел, слышал, осязал

Непостигаемые песни,

Так Лермонтов внимал созвучьям,

Не в силах людям передать

Божественное сочетанье

Любви и веры в миражах,

Ад затворяющих земли.

Родись Рубцов в иное время,

Десятилетиями позже,

Никто б его и не расслышал

В потоке мутных песнопений,

Рифмованных отчизне клятв.

Он вовремя пришел и вышел,

Оставив полтора десятка

Шедевров, до которых нам

«В минуты музыки печальной»

Душою вольной прикоснуться

Дозволено... Но лишь на миг.

«Звезда полей» сорвалась в бездну...

А здесь – «Зелёные цветы».

2.

Смерть и ветер – темы или тени,

Да стучался неизвестный в дом,

Ночью обивал твои ступени,

А потом спешил на свой паром,

Только голос петуха проснётся,

Мать-заря, село озолоти!

Отчего поэтам не живется,

Словно серафимам во плоти?

Собирать малину, слушать ветер,

По следам кочующих огней

Уходить всё дальше на рассвете

К родине и таинству за ней.

3.

Первым взошёл на борт,        

Море – твоя земля,       

Вологда это порт,         

Выросли тополя.

Ты у стиха – старпом,

Нынче за вахтой – Фет,

Выпивку – на потом,

Ныне – рифмуем свет:

Пламя костра – и тот,

Что озаряет сон,

Плавим в раю реторт

Вечности перезвон.

Чтобы Пегас восстал,

Всадника перенёс

От изумрудных скал

К матери на погост.

Тот же цветочек, ал,

Те же окрест поля.

Бог тебя здесь искал,

Думы твои храня.

Волны штормов – холмы,

Зарубцевалась явь,

Тотьма избегнет тьмы,

Парус к Земле направь.

 

КНИГИ БОРХЕСА

Окинуть книги все крылатым взором –

Те, что прочитаны, и что предстанут

Вкруг лестницы, в безмолвьи укора  

Того, кто сочинял их непрестанно.

В любом рассказе – мнимая небрежность,

Мерцают изголовья фолиантов.

Но что есть Смерть? Таинственная нежность

Вознёсшихся в безбрежье дуэлянтов:

Читателя – восторженного вора,

И сочинителя, кто был не первым.

Свет на земле – отсрочка приговора

Укравшему стило у Люцифера.

    

ТАИНСТВО

              Памяти В.С. Шефнера

Вослед Петру пришли поэты,

Как слёзы Бога на земле –

Кристаллы тающего света,

Мерцающие в хрустале.

Мечты Петра необычайны –

Так воплоти их, чародей,

В корабль, следующий тайно

Над перекрестьем площадей,

Согласно царскому указу –

В немыслимую синеву,

Где небом сказанная фраза

Петрополь держит на плаву.

 

ПРОРОЧЕСТВО

             Памяти Ильи Тюрина

За Илью свечу поставлю

Близ Рождественской звезды.

Бог седой раскроет ставни:

Сколько прибыло воды!

По большой реке, на санках,

По нетающему льду,

К нам доставят спозаранку

Вифлеемскую звезду.

Возвестит Илья о Боге,

Сквозь земные миражи.

Весть пророка – для немногих,

Не затерянных во лжи. 

 

ПАНИХИДА

           Памяти Саввы Ямщикова

Бабочка на панихиде

Пред сквозимой высотой.

Из мирского духа выйти

Перешедшему в святой.

И в предвечном обновленье

Опалённая душа,

Предвенечная, в томленье,

Перед Господом верша

Суд – предвестие иного,

Над крылами, что уже

Крылья мотылька земного,

В упокой твоей душе.

 

ПЕХОТИНЕЦ

           Памяти Николая Шипилова

Он пехотинец русского стиха,

Не сдавшийся безмолвию солдат.

Судьба в прицеле сумрачно-тиха,

И жерла бездны через дым глядят.

Но за рекой деревни огоньки,

Как в лермонтовских сумерках, дрожат.

И снова в бой – бросаться на штыки

И в пустоту, не вымолив утрат.

Он вышагал – в болотах, в лёд вмерзал –

Победный путь, пульсируя в строке.

На обелиске облака восстал –

С гитарою, пред Словом, налегке.

 

ПОЭТАМ ТАДЖИКИСТАНА

           И Памир стережёт, как колосс,

           Тропы магов к сокрытым местам.

                                               Темур Варки

Мне казалось, что полюс мира

Над горами, простертыми вне,

За синеющей дымкой Памира,

Воспаряющего в вышине.

Что-то сходит сюда вовеки,

Как частицы огня и снов,

Что завещаны человеку

От минувших материков.

И летит самолёт в молчанье,

Чуть касаясь крылами обид,

Расплескавшихся без названья.

Горный снег, словно соль, блестит.

На селеньями сумрак горний,

Раскрывает глаза дракон,

В озарении звёздных молний

Он пророчествует, как сон.

Всем поэтам Таджикистана

Посылает стихи земля,

В откровении первозданном

Ароматом Любви пьяня.

 

БОРИС КОРНИЛОВ

          Он с Африки – далёкой стороны.

                                                            Б.К.

Говорит с Гумилевым в раю:

– Мне без Африки той невозможно.

Абиссинскую бездну пою,

Синеву, что близка и тревожна.

За арапскую землю мою,

За стихи о пустынном пророке,

Я погибну – в небесном бою,

Но воскресну – сквозь дивные строки.

Африканские бьют барабаны

Сквозь игольчатые века.

И на берег отчизны туманной

Возвращаются два рыбака.

К тайне пушкинского пророка,

Чьи глаголы пылают глубоко.

 

* * *

Мы с Моцартом по Невскому прошлись,

Он улыбался людям и машинам,

Сказал, что музыка наполнит жизнь,

И все проблемы в мире разрешимы.

Потом сыграл мелодию одну

На клавесине облачного света,

Преобразив невзрачную весну,

И все дома под колоннадой ветра,

С вершины устремлённого, как дух.

– А что Сальери? – я спросил неловко.

– Сальери? Он теперь мятежный слух... –

И озарил сознание ребенка,

Открыв ему поток тончайших струн,

Где камертоном – шпиль Адмиралтейства.

И Моцарт – весел, зачарован, юн,

Слагал симфонию про гений и злодейство.

 

ЧЁРНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК

          Памяти Андрея Вознесенского

В треугольных мирах

Бог не равен квадрату.

Над стихом обмирал,

Проходя по канату.

Рифме точность нужна,

Не звучащая – свыше,

Чтоб сводили с ума

Незакатные крыши.

Розы в небе сажал,

Глубиною оправдан,

Поднимая бокал

За пустырь авангарда.

Тает Лондонский мост –

Переводчиком бездны

На двуречие звёзд

Стал Андрей Вознесенский.

 

ТОТ БЕРЕГ

           Памяти поэтов Владимира Коробова

                                         и Людмилы Абаевой

Проступает в вечность слово,

Если в коконе душа

Обрела себе обнову –

Выпорхнула не спеша.

Что предательство и боли?

Что забвение в былом, –

Мир на выспренней ладони,

Бытие всегда вдвоём.

Хорошо безбрежье летом –

Только осенью кольнёт,

В синеве, ещё прогретой,

Вас Таврида позовёт.

Горним эхом – то ли ямба,

То ли ямы на краю –

Ускользнувшей полуславы,

Над отчизною, в раю.

 

* * *

Орден бессмертных следит за тобой –

Как бы душа не страдала,

Всё это будет земною судьбой,

Но для бессмертия мало.

Чей это чин – стать бессмертным в раю,

Или для битвы нетленной

Перекипеть в невесомом бою

За отраженье Вселенной

В зеркале духа, в садах амальгам, –

Розы цветут, безымянны, –

За растворение в бездне воздам, –

Шмель оживился за рамой.

Помнишь у Бунина? Времени нет,

Души стихов, первозданны,

Если ты странник, влюблённый, поэт –

В мир перейдут вне рекламы.

Боги в созвездьях надмирных живут,

Всюду отверсты их взоры,

Чтоб распознать, кто, отринув уют,

Встретит алмазные горы.

 

ОТТОРЖЕНИЯ

Там ненавидят взрослые меня,

Где царствую ребенком безымянным

При тусклом свете призрачного дня,

И озаряюсь сном первостеклянным.

Заметный ветер пыль растормошит,

И я присяду на краю асфальта.

Но кем мне быть? Как будто кто решит.

Кленовая пусть ляжет в бездну карта.

Открой ладонь – там камень или снег?

Мне нужен мир, где я не обнаружен.

Вкруг фонаря, где времени побег,

Клубятся отражения жемчужин.

 

ГОДОВЩИНА

Человек исчезает,

И сомненья легки –

Он, возможно, в Рязани,

Или в устье реки,

Той, в Чермлёное море

Устремлённой поднесь,

А в привычном просторе

Лишь кристальная взвесь,

Сгусток звёздного рая,

И звезда на руке

Растворит, догорая,

Его сон вдалеке.

 

* * *

Моя родня из Тулы,

А я почти немой,

Угрюмый и сутулый,

Ребенок неземной.

Я чую зов бездонный,

Клубящийся мираж

Моей тоски фантомной

Огромнее, чем ваш.

Язык мой нелукавый,

Неброские слова...

И непонятной славой

Объята голова.

 

* * *

Половодье. Пол в избе струится.

Мыши пробегают, чуть дыша.

Эта Ночь сумела накрениться,

Зачерпнув из тёмного Ковша.

Звёзды глухо падают на крышу.

Райский Сад стучится впопыхах.

Волны света плещутся – я слышу –

Растворяясь в сонных зеркалах…

 

* * *

По ночам, когда пустынны воды,

В бездну отправляют корабли

По Неве незримые народы

От причала прожитой Земли.

 

Каравеллы солнечного смеха,

Где кристаллы искренних теней

И минувших снов библиотека,

Солью потревожены огней.

 

Провожать усталых не устану,

Стражи дремлют, опоздавших нет,

Вечность шепчет полыми устами

На заре сиреною вослед.

 

НАПОЛЕОН

Светлых и тёмных лучей

Чередование в Бозе,

Ты император ничей,

Бледный изгнанник в обозе.

Чёрных московский ночей

Зарево здесь, на морозе,

И Жозефины очей

Жалобы стылой берёзе.

Это уже не дрова –

Соль кристаллической грусти,

Гулкая стынет молва,

Бесы тебя не отпустят,

Ты коронован навек –

Бог, капитан, человек.

 

* * *

И те, кто предали меня,

Вдруг спохватились,

И вновь погреться у огня

Ко мне явились.

Быть лучше жертвой, или слыть,

Чем предающим,

Мне снова их пришлось впустить

В подобье кущей.

Но в оболочке нет меня –

Двойник безбрежный,

И отблеск тёмного огня

На масках прежних.

 

* * *

Только не спи – и увидишь закаты,

Не засыпай – и прозреешь рассветы.

Есть ли что в жизни твоей небогатой

Красочней древней мистерии этой?

Солнце опишет тебя полукругом

И зарифмует лазоревой бездной,

Звёзды сойдутся в спиральную вьюгу,

Соединив ледяное с телесным.

До воплощения в сне предрассветном,

Там, восхищаемы светом заката,

Люди оставят стихи и предметы

И через солнце уйдут без возврата.

 

ВРЕМЕНА

Иду к тебе сквозь сон, двуликий Хаос,

К твоей скульпторе на брегу Невы,

Где может быть другой, вчера скитаясь,

Вот также молвит: «Вы – это не вы».

И фонарями путь уже расцвечен,

Жемчужин ровен отрешённый ряд,

Переступая воздух, сир и млечен,

Они на рубеже времён чадят...

И вправду показалось... «Ленэнерго»

Заменит керосинщиков подвал,

Клубится суть, расплескивая эго,

И бездною укрыт судьбы вокзал.

 

ПАС ДУХ

Вечерний луч в завесе пыли,

Коровы тянутся домой.

Антарес в дерзновенной силе

Дрожит над бедною сумой.

 

Не называй его пророком, –

Погонщик страха в недород.

Прощальный посвист волооким,

И плач телят, и стук ворот.

И под созвездьем Скорпиона

С улыбкой пьяной на губах,

Уснёт до завтрашнего звона,

Когда земля бежит впотьмах.

Бичом встречая сонных тварей;

Венера, блеском тяжела,

В не проступающем пожаре

Его, босого, обняла.

 

ЛЕДЯНОЙ СКРИПАЧ

Тает под солнцем небесная скрипка минувшая,

Скоро капелью прольются душа и смычок.

Только порою ночной охраняют созвучия

Звёзды, холодным огнём опаляя цветок.

Ради него твоя песня в жестокой обители,

Миг невесомый, пронзающий сумерки плач.

Абрис прозрачный и в инее цвет духовиденья –

Это твой герб, исчезающий в бездне, скрипач!

 

ЛЕНИН – ХАРОНУ

Хоронили Ленина –

Плыли в небе лилии,

Не того, нетленного

Двойника без имени.

Подлинного, страшного,

Чьи мозги не вынуты,

Гению вчерашнему

Место в бездне вырыто.

Четверо свидетелей

На холме прощаются –

Плачут словно дети, и

В камни обращаются.

Прорастёт берёзами

Место погребения,

Где земля морозами

Схвачена в прозрении.

Там, в бреду оставленный,

Кто бредёт, как зарево?

И в закат оплавленный

Исчезает марево.

 

* * *

Две птицы на корме

Фонарщика ночного,

И сумерки вдвойне

Притягивают слово

О неком, о ником,

Кто предстоит отплытью,

И горы сквозняком

Опутывают нитью

И этот лес, и сны,

И зрячее прощанье,

И в небесах блесны

Почти очарованье...

 

ЭСКАЛАТОР

Как дики лики пассажиров,

Когда в приотворённой мгле

Они спускаются по жилам

В неуспокоенной земле.

Так, верно, ангелы разлуки,

Развоплощаясь в пустоте,

Вблизи потусторонней муки

Оледенели на холсте.

 

ПРОСЕКА

Смоленский сумрак нелюдимый –

Он глубже Ночи, дольше Дня.

Зловещий возглас комариный –

Как откровенье для меня.

Здесь почва кажется бездонной.

(Болото по-английски – «бог».)

Вела судьбу Наполеона

Мать тропок русских и дорог.

Из затаённого болота

Взывают мощи и кресты.

Там, на развилке, ждут кого-то,

Страшась пугливой темноты.

 

СТАРАЯ ЛАДОГА

Так начиналась Русь однажды,

Над речкой быстрой и простой.

И ковшик, утолявший жажду,

Подобьем Чаши был святой.

Могилу Вещего Олега

Укажет в сумерках Звезда.

Скрипит небесная телега,

Что Русь доставила сюда.

И на неё взойдут однажды

Деревья, люди, и волхвы,

И ковшик, не избывший жажды,

И песнопенья синевы.

 

ОТ УМА

            Мыслию (мышью) по древу...

Мы – беженцы ума,

Гонимого вне срока;

Колючая зима,

И проволока с током.

За горизонт смотри,

За лай собак истошный:

Сиреневой зари

Заката отсвет прошлый.

Аврора налегке

Приветствует смятенье

На бедной высоте

Немотствующей тени.

Мышление как зло;

И белка, прорастая

В небесное дупло,

Торопится, сквозная.

 

НЕ ТАЯ

Ангелы с неба нисходят

За соисканьем

Жертвенной плоти,

Или стихами.

Вечными думами

О безвозвратном.

Нежными, юными,

Кто не запятнан.

Тех забирают,

А этих встречают,

Нежно рыдая

Над смертью ночами.

 

Тающий ангел,

Прости меня нежно

Не на бумаге –

В потоке безбрежном

Речи всесильной,

Забудь на мгновенье

Лета и зимы

Вне СтихоТворенья, –

Без отворения

Вин невиновных,

Ради прозрения

В бездну влюблённых.

 

* * *

Я украду тебя, звезда, у всех,

У времени чужого и мгновенья,

Где твой переполнялся звонкий смех,

Затеплится моё стихотворенье

Прощанья с веком, где нашёл тебя,

Соринкою их глаза упаду я, –

Меня укроет новая заря,

И с вечностью рифмую, к ней ревнуя.

И вознесёт туда, где ты и свет,

И пламя непролитого бессмертья.

Губами тень ловлю, и твой привет:

В луче сквозящем – каплю милосердья.

 

ХАРОН МЕТРО

Купи жетон,

Харон метро всесилен.

Подземный стон,

И гул, и свет обилен.

О бездне миф

Накручен на колёса,

Иной Сизиф

Расталкивает звёзды.

И вагонетку снов,

Где души наши мнимы,

Катает без часов,

Вне вечности – незримо.

Застыл вагон,

И пауза прозренья

В тоннеле, где дракон

Дождётся Откровенья.

 

ВАЛУНЫ ПЕТРОЗАВОДСКА

По городу расставленные лбы

Из тёмного бездонного гранита.

Когда-то был сознанием любым

Замшелый камень сил многоочитых.

Сегодня наблюдая в полусне

За фонарями скудного броженья,

Они гиганты, мыслящие вне

О веке счастья до изнеможенья.

И зрят миры в оковах суеты,

А может, никого не замечая, –

По ним ведут небесные мосты,

Онего в бесконечность устремляя.

И словно не водой отражены,

Но маской проступающего гнева,

Мы – камней заточённые сыны,

Застывшие в преддверии напева.

Когда восстанут каменные лбы,

Единой мыслью сон преображая,

И люди, первородные рабы,

Покинут плен изгнания из рая.

 

* * *

Облака ведь не могли

К пристани причалить,

И остались корабли

Думать и печалить.

Волновать – как те круги,

Солнечные блики,

Тени сини и туги,

Над бортами лики.

Больше не пытай меня

О невемом флоте,

Отплываю я, друзья,

В бледной позолоте –

И покуда не заря,

А знаменье воли,

В бездне отражусь не зря,

В той ли, этой роли.

 

РОСЬ И Я

Кораллы – королеве

От краденой зимы,

Кристаллы – иве-Еве,

А за сияньем – мы.

На срезе дня и ночи

И амальгамах снов

Прозрачна Рось хохочет,

И рыскает с азов.

Ноль на часах повсюду,

Отселе – и отвне;

Бессонность раздобуду

За звёздами – на дне.

 

* * *

По ночной по Москве,

Рекущей

О небесной молве,

О кущах,

Сквозь тихи этажи,

На лифте –

До упора, скажи:

«Я в шрифте,

Проступаю на звёздах

Мелом,

Осыпаясь, как роза,

Белым,

На паркет площадей

И станций», –

Кто-то шепчет Кощею

Станцы

О мечах, покоривших Небо,

И ветрах, сотворивших Небыль.

 

ОБРЕТЕНИЕ ПОТЕРИ

Любая вещь грозит исчезнуть,

Как в фантастическом кино:

Испепелиться, лопнуть, треснуть,

Врасти в пустое полотно.

Уже готовые к побегу,

К переступанию в ничто

Шлагбаум, лошадь и телега,

А с ними – кучер заодно!

За дверью, в сумерках опасных,

Гомункулы других теней –

Материи почти бесстрастной

И духов отреченья в ней.

 

* * *

Мы не Запад, не Восток,

Мы Россия, – это рок.

Это фатум и планида

Воровать свои обиды.

Это тёмная судьба

Искушать в себе раба.

Это нечто без названья:

Синей бездне предстоянье

В окружении теней

Хоровода ночедней.

 

* * *

Свистнет огромная в небе метла:

Просто «Вжих-вжих» – и пустеет ветла.

Кто-то вращает – таджик или Будда –

Шарик стеклянный – без трещин покуда.

Двор безымянный, для сфинксов скамьи

Блеском кристаллов заполони.

Тени на сходке, листва как листовки,

Ночью столь зябко в небесной толстовке.

 

* * *

Ах, осень, виолончелист!

В симфонии полураспада

Бессмертный Лист – обычный лист,

А Брамс – путеводитель сада,

 

Чьи ноты стынут на весу,

И синевы дрожит лампада,

Куда хоралы поднесу

Объемлющего листопада.

За дирижёрским пультом Бах,

Еще не искры – прах созвучий

Мерцают на твоих губах,

Как отсвет бездны всемогущей.

 

ТАМОЖНЯ

В зазеркалье помещали

На таможне без границ,

На бездонность проверяли,

Бьющую из-под ресниц.

Не металл взрывной искали –

Кристаллическую взвесь,

Что клубится, излучая

Глубину, пока ты здесь,

Переписчик вдохновенья,

Каллиграф всебытия.

Мы провозим песнопенья

Контрабандой октября.

 

ШЕРЕМЕТЬЕВО

Они расстёгивают стёкла

И растекаются по ним,

И мы вступаем в саван блёклый,

Откуда видятся другим

 

И бытие, и вдохновенье,

Тем, кто ещё не снисходил

В материю всеобозренья,

За пламя матовых светил.

Наипрозрачнейшие стены,

Извне, отсюда – тишина

Переполняет плен мгновенный,

Дарованный осколкам сна.

И вновь мы здесь, без оболочки

Аквариума, но плывем,

И явь приревновала к строчкам,

Где мы с предвечностью вдвоём.

 

ПОГРЕБА

В погребах интернета

Спорынья и грибок,

Развенчание лета

И безмолвия ток.

Нам забраться б на крышу,

Только лестница вниз,

В подземелье неслышно

Кости множит Париж,

Воздвигая надгробий

Флюгера к небесам,

Наверху половодье,

Там – седая роса.

Опрокинуты в прочернь

Сны венчальной зари,

К нам стучится бессрочный

Саван-дух изнутри.

Тяжелы доски люка,

Отсырев по весне,

Тьма глухая набухла

Светом жизни извне.

 

СОН СНА

Человек пригласил человека

Помолчать о словах в пустоте.

Стыло эхо и дергалось веко,

И слова оказались не те.

Где-то в бездне играли Шопена,

Рядом ветка стучала в стекло,

Расходились круги постепенно,

В отрешённость, пейзажу назло.

Два глагола погасли с зарёю,

Недосказан, творим наугад,

Мир казался погасшей звездою,

Озаряемый сном от лампад.

 

* * *

Хохот хладной хохотушки,

Рокот гладной колотушки,

Смех и грех.

Арлекин паяц у бога,

Жадный фокусник чертога,

Шут для всех.

Намекая на бессмерье,

Обещая милосердье,

Он судья.

Террорист и заговорщик,

Сплетник, сводник, рыцарь, спорщик,

Ты и я.

 

Ромбы на его одежде,

Акробат среди мятежья,

Тлен и лом.

Говорящий о подспудном,

Верным, точным, неподсудным

Языком.

Голова его на троне,

Одинока, и вороне

Жалок он,

Ускользнув за плен карниза,

Подобающий, как тризна,

В небосклон.

 

ПОД СИНЬЮ КАШТАНОВ

Ткань времени... Ворсистая основа

И капилляры нитей золотых,

Узор переворачиваю снова,

Не в силах различить одну из них:

Та сторона мерцает или эта?

Изнанка или здешняя канва?

Что, если кем-то вышиты мы где-то

На оболочке тленовещества?

Скользит игла, превозмогая боли

Тревожных нитей, вшитых в бытие,

Орнамент обновляя в своеволье,

Связуя нестыкуемости две.

Не отрекись – но отрешись незримо,

Ковёр дробится в зеркалах очей,

И вечность настигает пилигрима,

Бегущего от суетных вещей.

 

ЧАЯНИЕ

Мачта – крестом зияний,

Переманивших нас

В море без расстояний,

 Где на столетье – час.

Синяя каравелла!

На парусах кресты.

Право, как надоело

Плыть без имён мечты.

Жалок солёный ветер

Бездны познавшим бриз.

Мы за кресты в ответе,

Эй, наверху, очнись!

Мачту не сломит зависть,

Перекрестись окрест,

Чтобы надежды парус

Вспыхнул, как Южный Крест.

Скрипка печалит чаек,

Мы перевозим чай

Для церемоний тайных,

Приотворившим – рай.