Наталья КОЖЕВНИКОВА. В ТВОЁМ САДУ. Из сборника стихов «Посреди реки и света»

 

Наталья КОЖЕВНИКОВА

В ТВОЁМ САДУ

Из сборника стихов «Посреди реки и света»

 

* * *

Ночи короткие тянутся к свету,

Плачут капели весь день напролёт,

Тёплое, сонное, синее лето

В лодке бумажной по лужам плывёт.

Всё переменчиво – люди, погода,

Мода, растенья. А там, вдалеке,

Ходят грачи под крылом небосвода,

Облако тает у марта в руке.

Солнце такое, что некуда скрыться.

Сердце мятежно и губы сухи.

Впору раскаяться, впору влюбиться –

Близко и слёзы, и смех, и стихи.

 

* * *

Черёмуха, гамак и книга лета –

Закладки между солнечных страниц:

То жёсткая ладошка бересклета,

То жалобно-наивный голос птиц.

Лесная речка августом прогрета,

И сладко мёда медное литьё.

Черёмуха, гамак и книга лета.

Всё бывшее до них – небытиё.

 

* * *

Пока ещё печальный счёт потерь

Ни жизнь, ни осень нам не предъявляли,

В сырую ночь распахнутую дверь

Мы с вечера беспечно оставляли.

Луна не покидала небосвод,

Как выполненье тайного условья,

И персика медоточивый плод

Светился до утра у изголовья.

И тихо, словно ангел пролетел,

Звезда скользила в окнах, умирая

Над млечностью уставших наших тел,

Над сонными воротами от рая.

Изба, уснув, скрипела на весу,

Полынью пахла свежая побелка.

И долго ухал сыч в сухом лесу,

Играя в прятки с трепетною белкой.

 

* * *

Отпоёт снеговая вода,

Отзвенят колокольцы-цветы.

Нагадай мне, кукушка, года

Тихой праздности и суеты,

Вдохновенья, печали, труда,

Что остались мне в этих мирах.

Нагадай! Я пока молода

И не страшен беспамятства страх.

И не робость в душе, а восторг

Пред закатом, что прячет в туман

Обессиленность птичьих валторн, –

Перед жизнью, сводящей с ума.

 

* * *

В медовом месяце июле

Бывает долгий длинный миг –

От облаков в шмелином гуле

До алых капель земляник.

Когда с землёй немое солнце,

Соизмеряя свой размах,

Качает ласково и сонно

Там паутиновый гамак.

И тает ветер бестревожно,

Беду чужую разведя.

И невозможное возможным

Приходит в облаке дождя.

 

* * *

Деревянная лестница в сад,

Словно трап в золотое кипенье

Солнца, влаги, листвы,

                          где как град –

Соловьиное майское пенье.

Где холодный смородинный дух

В жарком сумраке зелени тает,

И неслышно лицо обвивает

Одуванчиков ангельский пух.

Где дрожит и волнуется воздух,

Синим маревом в небо маня,

Где сама я – лишь отсвет и отзвук

Древней музыки, света, огня…

 

* * *

Нет луны, но тихо светят

В небо белые сирени,

И река остановилась

Подремать в полночный час.

Я пришла сюда откуда?

Где была моя обитель?

В светлом царстве-государстве

За серебряной рекой?

Кто любил меня беспечно

В том, другом тысячелетье,

Распуская косы-кудри

Осмелевшею рукой?

Из чего стихи сложились

В миг, когда вспорхнули птицы?

Из пунцовых горьких ягод,

Слёз, метелей и дождей?

Из вселенской синей воли,

Из разбуженного солнца,

Из земной горячей страсти?

Но отныне знаю я:

Кто ответит – станет мною,

А не мною, так сестрою –

Посреди реки и света,

Вздоха, воздуха, земли…

 

* * *

Венок лиловый кружится,

И приговор суров –

Кому-то будет суженый

И звон колоколов.

Кому-то жизнь предолгая,

Кому-то коротка…

Во времени, за Волгою,

Течёт моя река

Меж звёздами, меж соснами,

В песчаных берегах,

Меж тихими погостами

На солнечных лугах.

Где полночью короткою

Цветёт разрыв-трава,

Где меж волной и лодкою –

Неясные слова.

Что мнится мне, отзывчивой?

Прислушаюсь – пойму.

Вот месяц неулыбчивый

Прорезался сквозь тьму.

Над тучами-кулисами

Тот месяц – словно нож.

Что на роду написано –

Того не обойдёшь…

 

* * *

Я шла на свет из темноты,

Я жар тягучий пригубила,

Ещё не зная – это ты,

Ещё не веря – я любила.

С огнём и плачем молодым

Любила. Всё тому виною –

Твоей улыбки шалый дым,

Твоё старшинство надо мною,

Твоя морщинка меж бровей…

И, плен почуяв, зароптала,

Ещё не зная, что твоей

Отныне женщиною стала...

Взлетела в небо птица дня,

Упала в травы птица ночи.

Не счесть мне звёздного огня

И лунных в речке многоточий,

Обид и нежности скупой,

И непредсказанных любовей…

Так не приемлет дождь слепой

Ему поставленных условий.

 

* * *

Вошёл в меня не близким,

                                не родным.

Желанным? Да.

        …А дождь упрямо плакал

всю ночь,

          пока огонь не вытек в дым

и лунный луч ступил сторожко на пол,

и половица скрипнула под ним.

 

* * *

Всё второпях, в изломе слов,

улыбок, шуток, недомолвок,

когда ни звука про любовь,

и всё – о ней; когда неловок

не взгляд, не жест, а даже вздох,

и так естественно объятье;

когда в оконной раме лох

сорвёт серебряное платье

и ветви вскинет вверх,

                                   и дождь

внезапный, словно стук калитки,

оставит мне, когда уйдёшь,

лишь тьму, промокшую до нитки.

А полночь в доме затаит

движенье лёгкой лунной тени,

и в эту пустошь я, как в скит,

войду и рухну на колени.

Свеча и россыпь красных бус –

Останьтесь там, подобно чуду…

И уходя –

                не обернусь.

И ничего

              не позабуду.

 

* * *

Не называй меня хорошей –

Заворожу дождём косым,

И на ветру дрожащей рощей

Обеспокоенных осин.

А на свидании заплачу

И от смущенья нагрублю.

Я, не надеясь на удачу,

Свою печаль в тебе люблю.

Не называй меня красивой,

В тяжёлом облаке волос

Я окажусь плакучей ивой

С корой, морщинистой от слёз,

От обжигающего ветра,

От ожидания звонка…

Качнётся высохшая ветка,

Вздохнёт усталая река.

Не называй меня любимой,

Своею женщиной из снов.

Осеребрённою рябиной

Я онемею на Покров.

Тогда, горячий и влюблённый,

Иную радость обретя,

Меня ты вспомнишь удивлённо…

Десятилетия спустя.

 

* * *

Только слово сказать молчаливому другу,

Только в тихую речку закинуть блесну,

Где голавль краснопёрый гуляет по кругу

И уже с октября поджидает весну.

Только в небо взглянуть, где безмолвно и строго

Сеет бледное солнце свои семена,

Жизнь покажется праздником, данным от Бога,

Что с того – коротка она или длинна?

Не годами красна моя женская участь,

А безмерной любовью до смертного дня.

Жизнь уходит, приходит, ликуя и мучась,

Серебристой блесною на солнце маня.

 

* * *

Когда-нибудь мы вспомним друг о друге,

Золу костров угасших вороша.

Когда-нибудь – на предпоследнем круге,

Дела земные к сроку заверша.

Когда-нибудь во влажной летней рани

Иль в сумерках у тихого огня

Переберём свиданья, ссоры, раны –

Приметы нами пройденного дня.

Как милость, ту оставшуюся малость

Мы примем, приголубив у плеча.

Когда-нибудь придёт к порогу старость,

Кленовой звонкой тростью к нам стуча.

И ночью обезноженной, в испуге,

Поймём любви и ненависти суть.

Когда-нибудь мы вспомним друг о друге.

Когда-нибудь…

 

* * *

Серебряный крестик дарю

Любимому. И с полувздохом

Врастаю в закат и в зарю

Серебряным деревом – лохом.

Дай, Господи, сердцу огня,

Дай дереву долгого лета.

Сегодня ты возле меня –

До вечера, ночи, рассвета.

…До горя, измены, мечты,

Счастливого несовпаденья –

Когда будешь деревом ты,

А я – твоей лёгкою тенью.

 

* * *

Так и было – летала, смеялась и пела,

Да о взгляд твой лучистый во мгле укололась.

И навеки запомнила – а не хотела –

Твои жёсткие руки, улыбку и голос.

Обманулась? Да поздно. Иль время настало

Обмануться, пропасть, стать доступней и проще?

Зря печалились птицы в кустах краснотала,

И звенели осины в серебряной роще.

Ни к чему больше гордость, раздумья и жалость,

Униженья, усмешки, проклятья любые.

Лишь бы руки твои в темноте не разжались,

Лишь бы в небе дрожали слова голубые!..

 

* * *

Не стану, не стану сегодня стыдиться

Внезапных, как дождь, всепрощающих слёз.

Растаять, как дым, как туман раствориться

В молчании млечных по пояс берёз,

В озоне, где зноем с утра опалимы

Молчат соловьи и скворчат вертела,

Где медленно плавает пух тополиный

И женщины белые носят тела,

Где жимолость прячет развалины рая

И тени теней изначально длинны,

Где жизнь моя длится, вершится, сгорая…

И вновь воскресает – как куст купины.

 

* * *

Возьми меня как птицу золотую,

Влетевшую в твой мир, и приголубь.

Я женщина твоя, и я тоскую

Без рук твоих и сумеречных губ.

Бунтую и сама себя караю,

Я пламя твоё трогаю рукой

Бесстрашно – и сама на нём сгораю,

Теряю всё – печали и покой.

Глаза не закрывай, а я закрою –

Так стыден, так блаженен этот миг,

Когда за шуткой, ласкою, игрою

Мелькнёт любви жестокосердный лик,

Сжигающий законы и одежды,

Пленяющий – да Бог ли ей судья?

И все твои сомненья и надежды

Качает моя белая ладья.

Я женщина твоя, и всё отныне

Твоей зарёй и тьмой освящено –

Твои эдемы, горы и пустыни,

Потерь печальных горькое вино…

 

НОЧЬ

В окне резном затеплится свеча,

Неясное наметится движенье –

То женщина глядит из-за плеча

В зеркальное своё отображенье.

Густеет мрак, и время на крыльцо

Вступает мановеньем листопада.

«Постой, – загородя рукой лицо,

Воскликнет она горестно, – не надо!

Измерен век узорной мишурой,

Любовью и виною, и возмездьем.

Но прежде чем упасть сухой корой,

Сгореть дотла и дымом взмыть к созвездьям,

Яви мне лик бестрепетной судьбы –

Откуда я, зачем сюда явилась?».

Слова её наивны и грубы,

Но неизменна явленная милость.

И женщина, не поднимая глаз,

Рукой свечу привычно защищая,

Уходит вглубь. А ночь ведёт рассказ,

Идя по жизни, чёрная, большая, –

Как встарь, – с переполохами зарниц,

С тяжёлым конским храпом ниоткуда,

Ударами о воздух тяжких птиц,

Грозя и грезя ожиданьем чуда.

 

* * *

Помню всё – и объятья, и слёзы, и страх,

Что уйдёшь – онемеют движения клавиш,

Что в обоих прекрасных и диких мирах

Даже жалости ты для меня не оставишь.

Что однажды на улице в шумной толпе

Ты мелькнёшь вдалеке, как случайный прохожий,

С волосами в серебряной колкой крупе,

Медноликий, чужой, на себя непохожий...

Долго люди смеялись за белой стеной,

Долго музыка в окнах звенела – и стихла.

И к тому, что мы спим под одной простынёй,

Я давно и бесстрашно, бесстрастно привыкла.

 

* * *

«Ты помнишь?» – я тихо спросила.

«Все помню, – ответ прозвучал. –

Какая жестокая сила

Качала наш поздний причал –

Полберега, лодку, поляну,

Палатку в холодной росе.

Куда ни пойду и ни гляну –

Остались отметины все».

«Ты помнишь! Но где твоя радость

В исходе весёлого дня,

Вчерашняя спелая сладость

Клубники у свежего пня,

Тень солнца над донной рекою,

Терновника жалящий цвет?».

Руками глаза я закрою –

Что было – того уже нет!

«Не плачь», – небеса просвистели.

«Смирись, – тихо выдохнул лес. –

Мы многого тоже хотели,

Но нет в этой жизни чудес».

Другая придёт. И, сверкая

Крылами и гибкой спиной,

Пройду я, слезу утирая,

И ты зарыдаешь за мной!

 

* * *

Ты спишь, душа твоя в покое.

Я обниму тебя сама.

Трепещет бабочкой мирское

В окне. За ним ночная тьма

Бесстрашно сердце горячит

И лунный серп бесстрастно точит.

А птица поздняя кричит

И жизнь прекрасную пророчит

Нам в этом времени проклятом,

Где все толкуют об ином.

И смерти нет. Лишь Дух крылатый

Витает в воздухе живом.

 

* * *

Полдень клонит голову ко сну,

Мы с тобой устали целоваться.

Солнце зацепилось за сосну

И никак не может оторваться.

Я своей печали не таю,

Словно даль зелёная, морская,

Степь стоит у бора на краю,

Маревом серебряным сверкая.

Машет белым облаком, грозит

Засухой, пожаром, расставаньем.

А потом до дрожи просквозит

И разбудит только утром ранним.

Ветер бьёт, беззвучен и жесток,

Марлевым крылом о подоконник.

Он, наверно, мне швырнул цветок –

Жёлтый, опалённый зноем донник…

 

* * *

                                                Виктору

Летят, жужжа, из розового улья

К ожившим вишням сонные жильцы.

Обманутся! Давай составим стулья

И сядем вместе.

                       Солнечной пыльцы

Висит меж веток тень и непонятно –

Октябрь на дворе, иль навсегда

Осталось лето и дыханьем мятным

Струится в дом.

                        Свежа и молода,

Давным-давно гроза отгрохотала,

Как в старом обеззвученном кино.

Подсушен хлеб, и в глиняном бокале

Дрожит и тихо плавится вино.

Ты снова юн, а я в любимом платье,

Не верь полнощным снам и ни о чём

Не спрашивай, нам до рассвета хватит

Пейзажа с белой вишней за окном.

Потом, потом, притихнув в лунном свете,

Вливающем в умы и души яд,

Как радостно мне будет снова встретить

Целующий глаза и плечи взгляд!

На цыпочках крадётся мимо старость,

Боящаяся сна и сквозняка.

Как много в этой жизни нам осталось –

Наш сад и целый мир – наверняка.

 

* * *

В твоём саду мне наслажденье

Медовый впитывать покой,

И ночи позднее рожденье

Не ждать с томительной тоской.

А только шёпот вдохновенья –

Нездешний солнечный огонь

Ловить, как ветра дуновенье,

Как лист кленовый на ладонь.

Ведь между нами всё взаимно,

Всё высшей степени родства:

От несказанного – до гимна,

От нежности – до торжества.

 

* * *

Не вспомнить, когда отдыхала душа

В шмелином саду средь медового рая,

И медного жизнь не просила гроша,

Чужие одёжки с тоской примеряя.

А было, а было – катилась звезда

Клубком золотистым во влажные вишни,

И ласточка крылья вила у гнезда

Так тихо, что времени не было слышно.

Металось и плакало пламя свечи

От чудного шёпота, вздоха и стона,

И долго ревнивое сердце ночи

Стучало и билось средь летнего лона.

Упасть и проснуться, и снова заснуть!

И думать, что жизнь невозможная снится, –

Так легче, так можно томящую суть

Принять и простить, и любви поклониться.

Освистан дроздами стареющий сад,

От солнца и ветра осунулись крыши.

Сосед поседел и, как птицы, не рад,

Что стужу сулят и повывелись вишни.

Но полнится бочка водой дождевой,

А небо – немыслимым гулом столетья.

И воздух, как нитка, натянут живой

Меж временем тем и – безудержным – этим.