ПОЭЗИЯ / Александр КЕРДАН. ЗВОНКИЙ СНЕГ (1982 – 1988). Из книги «Подробности жизни»
Александр КЕРДАН

Александр КЕРДАН. ЗВОНКИЙ СНЕГ (1982 – 1988). Из книги «Подробности жизни»

 

Александр КЕРДАН

ЗВОНКИЙ СНЕГ (1982 – 1988)

Из книги «Подробности жизни»

 

*  *  *

Доверившись зыбкой стихии

И клятвам недолгим твоим,

Пустился я в путь по России,

Речною волною гоним.

 

Непросто прощаться с причалом,

Но шаг уже сделан, и вот –

Волна, словно люльку, качает

Не модный давно пароход.

 

…Я плыл, и дыханье свободы

Витало над всем и везде.

И сосны, как в поисках брода,

Бродили по пояс в воде.

 

*  *  *

Вдоль дороги столбы как распятья.

Солнца глаз на небесном холсте.

Все живущие всё-таки – братья.

Во Христе

                  или не во Христе.

А забудешь про братскую долю,

станешь жить, никого не любя, –

помни, совесть,

               что есть в чистом поле –

есть! –

     пустующий столб для тебя.

 

В АЛЕКСАНДРО-НЕВСКОЙ ЛАВРЕ                               

Две побирушки, что сидят у церкви,

Благодарить готовы за гроши.

А на хорах поют, как в Ленконцерте.

И, что всего дороже, от души.

 

Бубнит архиерей, будто из ямы.

Не понял если – думай о своём...

Сияют электрические лампы,

И сладкий дух плывёт над алтарём.

 

Кладут поклоны истово старушки,

О чём-то очень праведном молясь.

И зорко тянет руку побирушка

К монетке медной, что упала в грязь.

 

И я среди народа потолкаюсь,

Молитв не зная,  всё же – погляжу…

Своих врагов прощу, в грехах  покаюсь,

И денежку в ладошку положу.

 

*  *  *

Горько плакалась морю река,

Что дорога была нелегка.

Что пороги дробили струю

В неприветливом горном краю.

Что холмы и овраги мешали,

Люди русло мостами сшивали…

Изливалась у моря река.

Море слушало, пенясь слегка,

И солёные брызги роняло.

Расступилось, и…

                    речки не стало.

Горько плакалась морю река.

  

*  *  *

Говорят о море столько разного…

Только я уверен всё равно:

Море возле мола часто – грязное,

А подальше – чистое оно.

 

Там, где вдаль плывут

                                 потомки Беринга,

За бортом чистейшая вода…

Осуждают море только с берега –

Те, кто в море не был никогда.

 

*  *  *

Справа – рыжие стога,

Слева – лес берёзовый…

Едем прямо на закат,

Бирюзово-розовый.

 

Нас в «Икарусе» полно.

Все мы – очень разные.

Вот два парня пьют вино,

А стаканы грязные.

 

Справа – рыжие стога,

Слева – лес белеется.

Вот мадам – на вид строга,

Старичок к ней клеится.

 

Вот почтенная семья

С четырьмя детишками.

Вот военный – это я,

С интересной книжкою…

 

Все – под крышею одной,

Всем  комфорта поровну.

Кто – из дома,

                     кто – домой,

Едем в одну сторону.

        

*  *  *

Пьют в России не от грубости

Нравов местных, не от глупости.

Пьют нередко от ума…

Озирая путь свой пройденный,

От тоски за нашу родину –

То святую, то уродину,

Не восставшую от сна!

Пьют в России, словно лечатся

Приобщеньем к человечеству.

Пьют, как трудятся, взапой.

Чтобы жизнь казалась ласковей,

Чтобы душу выполаскивал

Русской песни лад простой.

Пьют в России…

                          Усмехается

Шар земной, а мы – покаемся.

И вина нам, как вино.

Похмелимся. Горе-горькое

Одолеть легко,

                       поскольку мы

Сами – горькие давно…

 

ЗОНА

Старый лагерь, а проще – зона,

Как наследье эпохи злой.

А вокруг океан озона,

Именуемого тайгой.

 

Только – воздух какой-то колкий

И в барак не войти никак...

Смотрят сверху устало,

                                   горько

Звёзды, словно они – зэка.

 

Страшно здесь находиться долго –

Ухожу, унося с собой

Ощущение, как наколку,

Как клеймо той эпохи злой.

 

Помнить вроде бы нет резона.

Почему же в груди моей

Не стирается чувство зоны,

А становится всё острей?

 

ВАЛЕНКИ

Валенки к ногам примёрзли,

В зябком инее рядно...

Столько дней скрипят полозья

Всё одно, одно, одно:

Хо-

       лод-

               но!

Столько дней дорогой горькой

Ссыльных вдаль конвой ведёт.

Смерклось.

                    Хутор на пригорке.

– Здесь ночуй, кулачий сброд! – 

А кулачий сброд России –

Голытьба на голытьбе...

В домике места – по силе:

Угол потеплей – себе!

В толчее на метр к печурке

Не пробиться слабеньким...

Вместе с кожей с ног дочурки

Мать сдирает валенки.

Плачет, доченьку жалея:

– Ох, зима морозная!.. –

...Столько лет уже болеет

Дочка её взрослая.

Столько лет хранит на теле

Шрамы,

        шрамы,

                шрамики...

Что же вы так плохо грели

Мою маму, валенки?

Что же вы, судьбе переча,

Не смогли её сберечь?..

 

Ставит мама каждый вечер

Валенки

              мои

                    на печь.

 

*  *  *

Поезд мчит.

Пульсирует под нами,

Гонке в такт,

Стальное полотно.

 

Кто-то машет поезду

Руками.

Кто-то камнем

Норовит в окно.

 

МУРАВЕЙ

Герой безвестный – муравей.

Сквозь травяную чащу

Себя в три раза тяжелей

Соломинку он тащит.

Согнулся и, должно быть, взмок

От перегрузки адской...

Но тащит –

Выполняет долг,

Без жалоб, по-солдатски.

 

ДУЭЛЬ

Здесь честь дороже денег и чинов,

Страшнее смерти кажется бесчестье...

К барьеру ты уже шагнуть готов

С той самой пресловутой жаждой мести.

 

И ничего переменить нельзя,

Покуда жизнь и смерть играют в фанты,

И курят, опустив глаза, друзья,

Которые обычно секунданты...

 

КРАСНЫЙ КОМАНДИР

Памятник красному командиру,

Может, из бывших, а впрочем – Бог весть...

Бронзовый отблеск на сером мундире,

В бронзовом взгляде застывшая честь.

 

У постамента цветущие розы

Скоро увянут, как память о нём...

Если бы не был отлит он из бронзы,

Был бы расстрелян в тридцать седьмом.

 

БАЛЛАДА О СЫНОВЬЯХ

На завалинке старуха,

С нею – дед.

На двоих почти им

Двести лет.

У старухи на коленях –

Кот клубком.

И сидят старуха с дедом

Ря-

      дыш-

              ком.

 

А в избе герань

Алеет на окне,

Фотографии теснятся

На стене.

Все солдаты,

Все похожие с лица...

Восемь было их у мамы

И отца.

Три войны прошёл старик –

И сам живой.

А вот дети не вернулися

                                     домой –

С той последней,

Самой страшной, мировой.

 

У избушки – две берёзы,

Два ствола.

Облетела, поосыпалась

Листва.

Всё глядит на них

Старуха,

Смотрит дед:

Два ствола стоят живые –

Листьев нет.

 

СТРЕЛА И ПЕСНЯ                       

                                 Россия любимая моя!

                                     Из солдатской песни

Сыны Чингиза и Батыя –

Ослабла луков тетива...

 

Солдатский строй поёт:

                                    – Р-а-с-с-ы-я... –

Калеча русские слова.

 

Стрела, что пущена в Ивана,

Домчалась к нам через века.

 

В строю на сотню горлопанов –

Лишь три Ивана-дурака!..

 

Но русской армия зовётся,

Хоть и раскосая на вид...

 

Судьба России не прервётся,

Коль песня русская звучит.

 

Не отрицая всё былое,

Летят туда, где даль светла,

 

И песня, ставшая стрелою,

И песней ставшая стрела.

                             

*  *  *

Только день прошёл,

Не годы –

Белой стала голова.

Двадцати двух лет от роду –

Миши Птицына вдова.

Мы её не утешаем,

Мы сейчас молчать должны...

Фотография большая –

Смотрит лётчик со стены.

– Небо – трудная работа... –

Молвил кто-то из ребят.

– Не вернулся из полёта... –

Так об этом говорят.

Ночь сиреневою шторой

Занавесила окно.

Как всегда, ревут стартёры,

И уходит ввысь звено.

 

КОМАНДИРОВКА

Я летел в командировку...

Вся моя экипировка:

Мыло, бритва и блокнот,

Томик Брюсова – в портфеле.

Мне казалось, еле-еле

Плыл по небу самолёт.

А потом кряхтел «УАЗик»

Нас вытягивал из грязи,

И дорога вдаль вилась,

И роптал тиснёный Брюсов,

Поводя бумажным усом,

С мылом

              стал-

                     ки-

                           ваясь.

Не сердитесь, мэтр почтенный,

Уж таков удел военный.

Я, солдат обыкновенный,

Не хотел обидеть вас.

Мне и самому неловко,

Но моя командировка

Только-только началась.

И утих стеснённый классик…

Всё вперёд бежал «УАЗик»,

Догоняя горизонт.

Мыло, бритва и блокнот,

Томик Брюсова – в портфеле.

Офицер политотдела,

Еду в дальний гарнизон.

 

ТАМАДА

В гостинице, сидя на кровати

                                            железной,

Пили мы спирт – говорят, полезный.

Его называют у нас «гидрашкой»,

Выпьешь – и по спине мурашки!

Старлей молодой

Был у нас тамадой.

Он из Афгана

Вернулся недавно.

Мы всё вопросы:

– Как там, за речкой?

Спирт разливает, в ответ – ни словечка.

Мы пристаём:

                  – Расскажи про войну! –

Скрипнул протез, разорвал тишину.

...В гостинице, сидя на кровати

                                                 железной,

Пили мы спирт – говорят, полезный.

Старлей молодой

Был у нас тамадой.

 

МОНОЛОГ ЛЕЙТЕНАНТА

В ГОСТИНИЦЕ «ИНТУРИСТ»

Вы не сомневайтесь, деньги – честные!

Одолжила мне их впрок война...

За вино и баб плачу я чеками –

Кровью расплачусь потом сполна.

Отпуск мой подходит к завершению,

Деньги мне в Кабуле не нужны...

Завтра – самолёт и возвращение

В жаркие объятия войны.

 

А пока – официанты крутятся:

Счёт оплачен щедрою рукой...

 

Но опять в упор стреляет улица

В мой висок, подстриженный такой.

За дувалом, словно в бухгалтерии

Счётами грохочет счетовод –

Выдает зарплату инфантерии,

Не скупясь, душманский пулемёт.

 

Я врагов тогда накрыл гранатою,

Потому сегодня ем и пью... –

Лейтенант склонил невиноватую

Буйную головушку свою:

– Вы не сомневайтесь, деньги – честные...

 

В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ

В новогоднюю ночь,

               утопая в грязи по колено,

По ущелью старлей

              брёл со взводом,

                              судьбу проклиная.

Вспоминал, как в землянке тепло,

                           как в печурке поленья,

Полыхают,

               о доме далёком напоминая.

 

Как стоит в уголке саксаул,

                              именуемый ёлкой,

И наполнены кружки друзей

                                обжигающим чаем...

Как поют под гитару

                            хорошие песни о долге

И России, которую здесь защищают...

 

Вёл свой взвод по ущелью старлей,

                                перемазанный в глине,

Спотыкаясь, скользя, чертыхаясь,

                                                          мечтая о том,

Чтоб никто из ребят

                 не наткнулся случайно на мину

И в году наступившем –

                  живым возвратился в свой дом.

 

А когда диск Луны

                  показался над горною кручей,

И залёг на вершине,

                               изготовившись к бою, отряд,

Далеко под Москвой

                мать старлея, бессонницей мучаясь,

К ёлке – внуку –

              «от папы» положила тайком шоколад.

 

ОДНОКАШНИК

Мы вместе поступали в академию:

Я и Валерка – однокашник мой.

Я поступил – по жуткому везению,

Он возвращаться должен был домой.

Обидно! Зарубила медкомиссия.

Хронический бронхит нашли врачи.

Валерка спорил:

                         – Это же немыслимо!

Что за болезнь? Не знаю. Не лечил...

Вот если б оторвало руку, ногу –

Тогда согласен, я не строевой! –

Не убедил...

                   – Присядем на дорогу, –

Сказал мне друг, поникнув головой.

Я утешал наивными словами:

– Приедешь через годик – повезёт...

 

Когда он год назад служил в Баграме,

Бронхит его никто не брал в расчёт.

 

ПОСЛЕДНЕЕ ПРАВО

Пошёл в атаку батальон,

Поднятый красною ракетой,

Чтобы отбить у «духов» склон:

Там – пять ребят, на склоне этом.

 

Мы знали, что друзьям не встать

Уже вовеки с жёлтой глины.

Но их тела врагу отдать

На растерзанье не могли мы.

 

Как права их могли лишить

С землёй своей родною слиться?

Землёю стать и вечно быть –

России горькою частицей.

 

*  *  *

Мы сидели в тумане

Сигаретных дымков.

Песни пел об Афгане

Нам майор Верстаков.

 

То, что славный он парень, –

Это ясно без слов.

Да к тому ж под гитару

Петь всю ночь он готов.

 

...И дымились дувалы,

И сияла звезда.

И чернели завалы

На пути в никуда...

 

В нашей комнатке тесной,

Задыхаясь в чаду,

Мы не слушали песню –

Постигали беду.

 

Что в горах Гиндукуша

И на родине, здесь…

И слова – прямо в душу –

Про отвагу и честь.

 

И поёт о высоком,

Не желая наград,

Обогнавший эпоху,

Прилетевший назад...

 

*  *  *

Я болел афганскою желтухой,

Хоть в Афгане и не воевал.

Лётчик наш оттуда эту штуку

К нам привёз – и сам о том не знал.

И пошла она гулять, зараза,

От рукопожатья – по рукам,

Двадцать офицеров выбив сразу

Из рядов гвардейского полка!

Двадцать койко-мест в стационаре.

Одного, беднягу, не спасли...

Да ещё двоих комиссовали – 

ВЛК[1] ребята не прошли.

А итог: носите, хлопцы, кепки!

А какие были летуны...

Вот тогда и понял я,

                               как цепки

Руки у болезней и войны.

 

*  *  *

Старики в больничном коридоре.

Дед и бабка…

Кто ведёт кого?

Он ли для неё теперь опора

Иль она – опора для него?

 

Пригляделся.

Мне понятно стало,

Что вопросы неуместны тут:

Жизнь так крепко двух людей спаяла,

Расцепи – и оба упадут.

    

 

ДВОЕ

Лейтенантик в фуражке с околышком

Голубым,

               как с картинки сошёл.

И девчонка с ним рядом – как солнышко,

Рассиялась – так ей хорошо!

А про то, что дороги военные

Дарят больше прощаний,

                                       чем встреч,

С ней пока бесполезно, наверное,

Заводить просто-напросто речь.

Жизнь сама всё разложит

                                       по полочкам,

Всё поможет постичь и понять...

Двое – рядом.

                    И солнца осколочки

На плечах лейтенанта горят.

 

*  *  *

Пахло печёной картошкой

В воздухе тёплом осеннем.

Вечер стелил за окошком

Деревьев длинные тени.

 

Люди молчали, стеснялись

Свои показывать чувства.

Тени всё удлинялись…

Сверкнула звёздная люстра –

 

Робко. Потом в полнеба.

Вселенная вся качнулась…

Люди простились нелепо.

Лишь на вокзалах очнулись.

 

БАЛЛАДА ОБ ОДЕЖДЕ

Воплощенье самых тайных страхов –

Я вошёл, и

                 выхватил мой взгляд,

Как чужую мятую рубаху

Обнял рукавами твой халат.

Вот и всё.

                И никакой надежды

Нет на то, что это – сон дурной…

В этом доме даже и одежда

Не принадлежит себе самой.

 

ЕЁ ОТКРОВЕНИЯ

Я тебе распахнула бы сердце

И была бы нежна, мягка…

 

У мужчины, чтоб опереться,

Быть пожёстче должна рука.

 

Я бы простынью белой-белой

Застелила тебе кровать…

 

У мужчины должно быть дело,

Чтоб к нему его ревновать.

 

Все обиды бы я простила

И от счастья бы – без ума…

 

Быть должна у мужчины сила

Чуть добрее, чем я сама.

 

Я всегда бы была терпимой

И довольной своей судьбой…

 

Быть мужчина должен любимым,

Чтоб могла я остаться собой.

 

*  *  *         

Твоя любовь, как шутка злая,

Не от души, а от ума.

Не рассмешишь, не обижая

И не обидевшись сама.

 

Не пожалеешь без укора

И не похвалишь, чтоб всерьёз…

Смеёмся мы с тобой до ссоры,

А после миримся до слёз.

      

*  *  *

Я сижу на своих поминках,

И не лезет закуска в рот.

Вот жена моя в чёрной косынке,

Вот Алёша и Ваня – вот.

 

А народу-то набежало

(Хоть не принято говорить…).

Ешьте, пейте – вина не жалко.

Раз собрались, так будем пить.

 

Тамада – или кто он? – старший

Произносит печальную речь,

Что не стало меж нами Саши… –

И гора, между прочим, с плеч!

 

Опрокинули пару стопок –

И печаль разом – шмыг за дверь.

Затевает уж песню кто-то,

Кто-то лезет уже к вдове.

 

Утешает. А сам меж делом

Норовит – посильней прижать…

Это всё меня так задело –

Передумалось умирать!

 

И, не знаю, на радость или

На потеху толпе хмельной

Я поднялся, живой и в силе,

И уселся рядом с женой!

 

Крепко, в губы, – не целовался

Так никто ещё на миру!

Коль не умер, когда собрался,

Я до смерти теперь не умру.

 

ЛЕДАНТЮ                            

                                              Придите ко мне все труждающиеся

                                                    и обременённые, и Я успокою вас.

                               Надпись на могиле К.Ивашевой, урождённой

                                      Ледантю, супруги декабриста В.Ивашева

Есть одна приметная могила

В маленьком уральском городке.

Там лежит француженка Камила,

От своей отчизны вдалеке.

 

А над нею осыпают хвою

Два огромных кедра и сосна.

В край лесной заброшена судьбою

Декабриста юная жена.

 

За любимым!

                – Нет преграды чувству –

Хоть в острог, хоть в ссылку – всё равно –

Ледантю...

                А на кладбище пусто.

Потускнели надписи давно.

 

Ледантю...

              Звучит светло и нежно.

Я стою вдали от суеты...

– Есть любовь, – кивает мне подснежник,

Выросший у каменной плиты.

 

[1] Врачебно-летная комиссия.

Комментарии

Комментарий #2679 09.06.2016 в 15:27

Замечательные стихи! Очень русские, честные и искренние!

Комментарий #2193 24.03.2016 в 07:11

Понравились стихи! Очень искренние и наполненные энергией молодости.