Наталья ЕГОРОВА 
НАТАЛЬЯ ЕГОРОВА
СВЕТ ПЛЫВЁТ НИОТКУДА…
* * *
В большой стране, которой больше нет,
Я родилась на снежный белый свет.
А вера, что веками грела род,
Таится, дремлет, но вот-вот уйдёт.
Чугунный мост. Озябшие дома.
Чужая жизнь, сводящая с ума.
Чужой Москвы – сухой, чужой снежок.
Поддену снег на алый сапожок.
Ты прав, Господь: сама я прах и тлен,
Но больно мне от вечных перемен.
С продрогшей шубки сдую иней дней.
…Оставленная вечностью Твоей…
* * *
Мама моя, из-под тихих седин
Глянь своим синим сияньем огня,
Ибо не вырвать тебя из глубин
Сердца – не вырвать тебя из меня.
Жизни не вырвать – что жизнь без любви?
Смерти не вырвать – калеке слепой.
Мама моя, говори, говори!
Гладь мои волосы тихой рукой!
Плод твой, таимый до оного дня
В древней, открытой мирам глубине –
Как ты носила когда-то меня,
Так ты сегодня созрела во мне.
Долго ты зрела в дочерней тиши –
Мира основа, вселенская ось.
В необоримых глубинах души
Всё с твоей нежностью тихой срослось.
Всё я запомнила – голос и взгляд,
Синий-пресиний, как небо весной.
Годы твои никуда не летят.
Вечно во мне ты и вечно со мной.
Синие очи – святые огни.
Родина сердца. Печали покров.
Солнцем и светом прогретые дни.
Сладкое детское счастье без слов.
* * *
Жизнь стремилась, смеялась, летела,
Бубенцами надежды звеня.
Некрасивая, ты захотела,
Чтоб красавицей звали тебя.
Совершить невозможное дело
Нам даётся однажды в судьбе.
Подчинить своё смертное тело
Оказалось нетрудным себе.
И пришли целовать твои руки,
Припадали коленом, скользя.
Ты устала от лени и скуки,
И уставши, открыла глаза.
И обманом усталого тела,
За природою, бравшей своё,
От тебя красота отлетела
Вместе с вечным желаньем её.
ПРАДЕД
Где ты, прадед, русский поп усталый,
В святцах Неба – мученик простой.
Вновь горит на чёрной рясе алым
Крест церковный, чисто золотой.
Под распевы древней Литургии
Бьётся грудкой ласточка о склеп.
И выносишь ты Дары Святые
Из алтарных врат – вино и хлеб.
Благодать земли – твоя работа.
Пахарь духа, вставший от сохи,
Не ленясь, поклоны бил до пота,
Пел псалмы, замаливал грехи.
И, смеясь, цвела твоя округа
От молитвы древней и простой
Синей-синей васильковой вьюгой –
Осиянной Богом красотой.
Мы до сей поры не знаем точно,
Где искать твой неотпетый прах.
Увели тебя чекисты ночью,
Расстреляли в заполярных льдах.
Век мы ждали вести. Век искали
След твоей судьбы – да не нашли.
Лишь сиял над вымершею далью
Светлый столп от неба до земли.
Где ты, Русь? Колодец сгнил у стога.
Чёрны избы. Луч зари угас.
Только ангел посреди острога
Все поёт: «Помилуй, Боже, нас!»
* * *
Из клубящейся мглы, как из серой золы,
Выступают на свет голубые стволы.
Голубые стволы среди шумной листвы
Пьют из тёмных оврагов настой синевы.
Свет плывёт ниоткуда, течёт никуда,
И ночная дорога блестит, как вода.
О себе я сказала б – да мысли скользят,
Как по светлым стволам – растревоженный взгляд.
О себе я смолчала б – да, выйдя из мглы,
Говорят обо мне голубые стволы.
Эту правду простую, деревьям подстать,
Не дано мне забыть, не дано мне узнать.
* * *
Замолчите, завалы словесной трухи,
Где во веки веков всё не то и не так!
Это Тряпкин приносит в газету стихи –
И от слова живого колеблется мрак!
Николай Златоуст среди дымной Москвы,
Как пророчил ты в старости ветхой своей,
Огневой Купины несгорающий куст,
Слова русского смерд среди отчих скорбей!
Заикаясь, не слушался косный язык –
Лир, скорбящий над лирой в земной суете!
Синеглазый, опрятный, великий старик,
Как красив ты в крестьянской своей простоте!
А страна разрушалась. И бездна росла
Средь заросших полей, средь заброшенных хат.
И держава обманутой беженкой шла
В свой престольный, её же запродавший град.
И в московских проулочках корчилась тварь,
Всех иуд породившая в бездне земной.
И гремящий Проханов – народный звонарь –
«День» лампадою нёс над убитой страной.
И ты встал за Россию и слово прорёк
Средь клокочущей тьмы, средь наглеющей тьмы.
Уходящий старик, одинокий пророк,
Как ты Бога просил, чтоб опомнились мы!
Как ты встал на колени и плакал сквозь дым,
И Россию свою увидал на Кресте.
Вот и мы у того же Распятья стоим.
Вот и мы прикоснулись к святой высоте.
Вот и мы на кладбищах порушенных дней
Поминаем тебя и страну как во сне –
Неопальное слово великих скорбей,
Феникс, сжёгший себя на священном огне!
И опять я те строки твержу наизусть.
А земля аки свалка, а кровь как вода.
Драгоценный, бесценный, седой златоуст –
Всё, что ты написал – навсегда! навсегда!
* * *
С лёгких вёсел срываются брызги вразлёт.
Острова в красных соснах тихи.
Собери мне кувшинки с окрестных болот
И пусти по теченью в стихи.
В скрипах ржавых уключин возьмём мы взаймы
Тайный говор другой красоты,
И в зелёные струи прогнутся с кормы
Длинных стеблей литые жгуты.
Я жила, как кувшинка озёр и болот:
Донный стебель толкнув в никуда,
Выплывала над глубями тёмных свобод,
Чтоб цветок не накрыла вода.
На губах отцветал неуслышанный стих –
Звук крушения, вкус лебеды.
Но держала я голову выше других,
Золотую – над топью беды.
Мир тянулся сорвать, не по-детски жесток,
Заплести меня в чей-то венок.
Но пружинистый стебель звенел про исток,
Вглубь толкал непокорный цветок.
И посмела я сердцем живым уцелеть
В тёмной тине и омутах вод.
И посмела я песню по-своему спеть
О застойном дыханье болот.
О теченьях и илах на сумрачном дне,
О зелёной речушек крови,
О таинственной древней озёр глубине,
Что меня родила для любви.
* * *
Диктуют звёзды, поджидает рок,
Грозится смерть, смакуя слово «прах».
Но солнцем жжёт огонь в разрывах строк
И вспыхивает вьюгами в мирах.
А в подворотне старенький фонарь
Скрипит всю ночь – киваю фонарю.
В морозный шарф закутавшись, январь
Звенит коньками… Я опять люблю…
И учит непрожитая зима
Вставать со льда, собрав осколки сил.
Но что мне целый мир, коль я сама –
Вселенная в снегу ночных светил!
* * *
Когда опускается ночь над твоей головой,
Огромное небо беседует внятно с тобой.
Над крышами всходит огней нескончаемый ток.
Затерянный в вечности, спит небольшой городок.
На дымы из труб лает в будке проснувшийся пес,
А космос глаголет огнём остывающих звёзд.
И город молчит, завороженный ходом планет:
Кто смотрит из мрака? Кто сеет невидимый свет?
Но снова сквозь тучи приметит рассеянный взгляд,
Как чьи-то следочки на небе огромном блестят.
Пирог сотворив и посуду убрав со стола,
То, видно, соседка в поющую вечность ушла.
По снежной дорожке, по звёздной колючей стерне
С тяжёлою сумкой ушла на побывку к родне.
Дымит во всю вечность трубой там заснеженный дом.
Родня гулевает за снедью богатым столом.
Гремит телевизор которую вечность подряд.
Чадит керосинка. Сосульки на крышах звенят.
Гляжу я всю жизнь – наглядеться никак не могу.
Замёрзший колодец. Дома в беловейном снегу.
Снегирь и синица осыпали иней с ветвей.
Следы и миры заметает снежок-легковей.
Всё больше созвездий. Всё больше неведомых снов.
Всё больше над миром горящих огнями миров.
Земля шевельнётся в пространстве, расступится тьма,
И мир неизвестностью сводит, как в детстве, с ума.
И мир искушает, огромностью тайны маня,
Прийти приглашает для жизни – тебя и меня.
Мы сходим с крыльца – прямо в снег и трескучий мороз.
И лает нам вслед житель вечного космоса – пёс.
БЕРЕСТЯНАЯ ГРАМОТА
Вскинешь голову – полночь, прохлада.
Звук неясный… Невнятная мысль…
И слепит белизною и ладом
Рябь стволов, уходящая ввысь.
Словно букву, под веяньем мига
Метку чёрную тронет рука,
И раскроется древняя книга
В мерном шелесте березняка.
Это наши разлуки и встречи,
Весь наш мир до глубинных основ
Записала усталая вечность
На глаголице дальних миров.
Почему ж мы горели – не этим,
Потеряв ариаднину нить?
С каждым днём нам труднее ответить
На короткое: «Незачем жить!»
Но уж мне-то, распятой на лире,
Не бросай свою боль, как упрёк:
В разорённом разграбленном мире
Каждый смертен и каждый жесток.
И за жизнь, что дарована даром
Вместе с белой берёстою дней,
Как за короб, набитый товаром,
Каждый просит цены – покрупней.
Но ведь мы-то бессмертны, как Боги,
В блеске звёзд, на дорогах страны.
И не зря этих рощиц чертоги
Шепчут в полночь, что мы спасены.
И не вся наша правда – о хлебе,
Если лёгкий, как Божий сквозняк,
Разметавшись в темнеющем небе,
Спит и грезит во сне березняк.
* * *
Прощаю смерть в последней глубине,
И мир, что не нуждается во мне,
И жизнь, что, полыхнув, почти прошла.
В земном пути – не поминаю зла.
Прощаю краткий выдох высоты,
Крутой тупик несбывшейся мечты,
Усталость дней в мирском чаду забот,
Где прав – лишь Бог, а праведен – лишь пот.
И говорю: с земной своей судьбой
Смирись – и вспыхнет солнце над тобой.
* * *
Надену сарафанчик продувной.
Качну качели в неподвижных звездах.
Смешает ветер волосы с листвой,
И месяц раскачается в березах.
Всплывут со дна кувшинок огоньки
Огнем любви и ревности забытой.
Спою, взлетев над омутом реки,
О вечной страсти дерзко и открыто.
О том, что в несговорчивом миру
Любовь случайна и беда случайна –
Летит рубахой белой на ветру
Русалочья невызнанная тайна.
А за листвой горит случайный взгляд,
Неся с собой обиды и напасти.
Но зреет в сердце алых яблок сад,
Сжигают душу грозы зрелой страсти.
И девушки на дачах у реки
Поют о женском счастье и позоре.
Горят земных трагедий огоньки.
Колышут ивы ветками о горе.
А девушки плетут к цветку цветок
Из слов забытых и сердец разбитых,
И белых одуванчиков венок
Теряет пух по скошенным орбитам…