Владимир БОНДАРЕНКО. ИСТОРИЯ ПСЕВДОНИМА. Из книги «Игорь-Северянин»

 

Владимир БОНДАРЕНКО

ИСТОРИЯ ПСЕВДОНИМА

Из книги «Игорь-Северянин»

 

Как возник этот загадочный псевдоним «Игорь-Северянин»? И что обозначают эти соединенные дефисом имя и прозвище-фамилия? Известны писательские сложные псевдонимы: Мамин-Сибиряк, Новиков-Прибой, когда к фамилии добавляется какое-то прозвище. Но соединение через дефис имени и прозвища в нашей литературе не встречалось.

К самим псевдонимам юный Игорь тянулся чуть ли не с первых стихов. К примеру, ещё в сентябре 1905 года после написания стихотворения, посвящённого смерти его любимой поэтессы Мирры Лохвицкой «Певица страсти» (Памяти Мирры Лохвицкой), юный поэт решил подписать его «князь Олег Сойволский». Очевидно, титул князь добавил себе Игорь из своей тяги к аристократизму, а вот Сойволский – говорило о всё той же тяге к русскому Северу, именно там, в имении череповецких родственников поэта Сойвола , где он прожил несколько лет, увезённый отцом от матери после их развода, Игорь и полюбил северную природу, полюбил на всю жизнь рыбалку, одиночество в лесу. Позже этим же псевдонимом Игорь подписывал и стихи в сборнике «Мимоза», в частности стихотворение «Призрак отца», посвящённое годовщине его смерти. Да и имя Олег, скорее всего, взято из древних преданий. Имя Игорь было дано ему по святцам, в честь святого древнерусского князя Игоря Олеговича, вот и вспомнился ему Олег.

Число псевдонимов росло. Стихи, посвящённые Дальнему Востоку, где Игорь некоторое время жил с отцом, он подписывал «Квантунец», любовные стихи отторгнутого юнца, посвящённые кузине Лиле, коварно вышедшей замуж, он подписал «Изгнанник». Самым нелепым и вычурным стал его каламбурный псевдоним Граф Евграф Д'Аксанграф, которым он подписал свою эпиграмму на контр-адмирала князя Ухтомского.

Но со временем ему захотелось в противовес обыденности определить некий индивидуальный знак, заявляющий о нём самом и его стиле.

Мой друг, самый лучший знаток творчества Северянина, Михаил Петров со следовательской дотошностью пришёл к выводу: «Поэт старшего поколения Константин Фофанов, с которым молодой поэт Игорь Лотарев был знаком с 20 ноября 1907 года по день его смерти – 17 мая 1911 года, внушил ему идею личной творческой гениальности. Он внушил молодому человеку также и то, что ум поддается тиражированию, поэтому ум есть достояние толпы, а индивидуальностью обладает только безумие, поэтому безумие и есть удел гения. В этом есть какая-то своя логика, которую при всей её парадоксальности нельзя не признать за логику.

С темой гениальности тесно связан псевдоним Игоря Лотарёва, придуманный не без деятельного участия Константина Фофанова. Псевдоним Игоря Лотарёва в творческой биографии поэта символизирует переход от эпохи ученичества к эпохе мастерства. Если юношеские псевдонимы Игоря Лотарёва «Мимоза», «Игла» и «Граф Евграф Д'Аксанграф» – это ещё неотъемлемая часть ученического процесса, даже игры в поэта, то псевдоним «Игорь-Северянин» – это уже акт инициации Поэта с большой буквы. Игорь-Северянин – это уже зрелый, опытный мастер. Профессор С.А. Белковский в работе «Инициация взросления в различных культурах» отмечает: «Инициация была одним из "ритуалов перехода", сопровождающих наиболее значимые социально-личностные изменения в жизни человека: рождение, взросление, брак, зрелость, смерть и пр. Выражение "ритуал перехода" показывает, что человек перешёл с одного уровня своего опыта на другой. Совершение ритуала перехода говорит о социально признаваемом праве на изменение или трансформацию – праве вступить на новый уровень своего развития. Как бы сдать экзамен на новый уровень своей личностной и социальной зрелости и получить новые инструкции для правильного прохождения новой стадии жизни. Институт "инициации" очень древен, его находят в самых архаических культурах».

(Инициация поэта в связи с его новым самоназванием представляет собой отдельную проблему, которая не является темой настоящего исследования, и затронута здесь постольку, поскольку объясняет некоторые существенные моменты биографии.)

Современники поэта – издатели, журналисты и критики воспринимали форму написания псевдонима либо как проявление безграмотности его носителя, либо как проявление излишнего, запредельного для общества индивидуализма – игры в гениальность. Поэтому ещё при жизни поэта сложилась практика опрощения псевдонима и написание его в форме имени и фамилии – «ИгорьСеверянин». Вытравление дефиса из псевдонима поэта – суть проявление остатков древнего магического сознания. Ритуальная кастрация литературного имени как бы даёт критику, редактору, журналисту определённую власть над его носителем. Если современное литературоведение не идёт далее вытравления из псевдонима дефиса, то журналистика и публицистика довершают процесс кастрации, доводя его до логического завершения – «Северянин» или трансформируют имитацию имени и фамилии в полное гражданское имя – "ИгорьВасильевичСеверянин".

Знание подлинного имени даёт магу (колдуну, ведьме) власть над его носителем. С этой точки зрения, псевдоним Игоря Лотарева выполняет функции оберега…».

 Может быть, и задумывался молодой поэт о своём обереге, а может, и слов таких не знал, взял себе новое самоназвание и только. Но поэт был кем угодно, только не сектантом, не начётчиком, и легко шёл навстречу условиям жизни. Он до конца жизни оставил свой новый родовой знак “Игорь-Северянин”, но, понимая, как трудно говорить про игорь-северянинские стихи, учитывая читательское восприятие северянинской поэзии, он легко соглашался с издателями Сергеем Соколовым из “Грифа”, Викентием Пашуканисом, убирающими этот дефис из издаваемых ими сборников Игоря Северянина. "Громокипящий кубок", "Златолира" в издании Грифа, а также последовавшие за ними сборники "Ананасы в шампанском" и "Victoria Regia" в издательстве "Наши дни" вышли в свет без дефиса. То же самое с “Громокипящим кубком” у Пашуканиса, что не помешало самому Северянину дать в этом сборнике фотографию с чётким автографом “Игорь-Северянин”.

Михаил Петров протестует: “Дореволюционная критика и журналистика вкупе с издателями никак не могла смириться с дефисом в псевдониме и упорно воспроизводила псевдоним в виде имени и фамилии…”. И ещё резче: “Дико читать литературоведческие статьи и публицистику, в которой поэта именуют Игорем Васильевичем Северяниным. Подобные ляпсусы встречается в изрядном количестве, и они отнюдь не так безобидны, как это может показаться на первый взгляд…”.

Но ведь и сам поэт в порыве поэтического вдохновения забывал о изобретённых им правилах писания псевдонима. Никакие, даже им самим придуманные правила, не довлели над ним. “Я – соловей: я без тенденций и без особой глубины, я так бессмысленно чудесен, что смысл склонился предо мной…”.

Вот потому и я, сохраняя уважение к придуманному поэтом родовому знаку, книгу свою назвал “Игорь-Северянин” через дефис, но далее, согласно творческой воле самого поэта пишу о северянинской жизни и северянинской поэзии, уклоняясь от неудобоваримой для массового чтения “игорь-северянинщины”. Примерно такое же жизненное уклонение от придуманных правил мы видим и в случае с Максимом Горьким, тоже являющимся единым псевдонимом. Но мы знали город Горький, а не Максим Горький, и даже смело пишем в его биографиях Алексей Максимович Горький, вроде бы такая же нелепица, как и Игорь Васильевич Северянин, но не будем же мы писать Игорь Васильевич Игорь-Северянин? А сами фамилии, что Пешков у Горького, что Лотарёв у Северянина давно уже вышли из литературного употребления. С чем соглашались и сами авторы.

О северном псевдониме юный поэт задумывался ещё живя на севере, в череповецком глуши, то ли Игорь Судский (от реки Суда, воспетой им в стихах), то ли Игорь Сойволский (от имения Сойвола на той же реке Суда), продолжал поиски псевдонима и живя в Порт-Артуре и Дальнем, но окончательно обрести свой псевдоним ему помог его старший учитель и литературный кумир поэт Константин Фофанов, живший неподалеку от северянинской Гатчины в мызе Ивановка. Поэт частенько зимой прибегал к нему в гости на лыжах. Как пишет сам Северянин: “Лыжный спорт с детства – один из моих любимейших, и на своих одиннадцатифутовых норвежских беговых лыжах с пружинящими ход американскими "хомутиками" я пробегал большие расстояния…”.

После одного и таких зимних посещений Фофанова стареющий поэт и написал своему юному другу:

Я видел вновь весны рожденье,

Весенний плеск, весёлый гул,

Но прочитал твои творенья,

Мой Северянин, – и заснул...

И спало всё в морозной неге –

От рек хрустальных до высот,

И, как гигант, мелькал на снеге

При лунном свете лыжеход...

 

В нём поэт назван и лыжеходом, так как прибегал в гости на лыжах, и Северяниным, так как откровенно поклонялся русскому Северу. Из этих определений поэт естественно выбрал Северянина, и стал им. Было это в конце 1907 года, ибо уже в декабре 1907 года Игорь послал своему старому другу и наставнику отпечатанную визитную карточку, где было написано: “Игорь-Северянин. Сотрудник-ритмик периодических изданий. С.-Петербург. Средняя Подъяческая, д.5”.

Конечно же, словосочетание Игорь-Северянин говорило прежде всего о важнейшем значении Севера в жизни и творчестве поэта. И пусть остаётся для тонких любителей поэзии и оберегателей всех пожеланий поэта авторский вариант “Игорь-Северянин”, но в поэтическом мире уже навсегда, с ведома самого поэта останется написание без дефиса Игорь Северянин.

Пусть для ценителей глубинной мифологии Северянина и останутся в силе утверждения Михаила Петрова: “Псевдоним «Игорь-Северянин» равнозначен формуле «я – гений». Тандем в известном смысле представляет собой основную мифологему поэта. Под мифологемой мы понимаем в данном случае устойчивое состояние индивидуальной психофизиологии, в котором зафиксированы каноны существующего для поэта порядка вещей, а также описания того, что для него существует или имеет право на существование. То, чему поэт отказывается дать название, перестаёт для него существовать в реальности и наоборот, то, что им названо, получает право существовать самостоятельно, право быть вне мифологемы поэта. Псевдоним – суть особая мифологема, но и в усечённом виде она фиксирует основной порядок вещей и служит концептуальным обоснованием взаимодействия поэта с обществом. В некотором смысле люди, реализующие собственную мифологему, живут в ней и поэтому нечувствительны к реальности…”.

Скорее всего, так оно и было, и поэт явно не обращал внимания на реальность, жил по своим мифологическим законам. Допуская проникновение реальности (даже в виде уничтожения дефиса) в окружающую его жизнь. Это заметно по его самоинтервью 1940 года: “Игорь-Северянин беседует с Игорем Лотарёвым о своём 35-летнем юбилее”. В этом важном для понимания поэта самоинтервью используются все три его обозначения, и Игорь Лотарёв, и Игорь-Северянин, и Игорь Северянин. Игорь не забывает о своём мифическом придуманном знаке, но смиряется с мнением читателей как реальной необходимостью для завоевания поэтической славы, уважает принимающих и радующихся поэту Северянину.

Игорь Лотарёв – это его реальная биография, его семейная жизнь, даже его эстонская жена послереволюционных лет Фелисса Круут стала Лотарёвой, а не Северяниной.

Игорь-Северянин – это его осознанная маска, его индивидуальный облик северного рыцаря.

А просто Игорь Северянин – это тот самый Король поэтов. Я согласен с Михаилом Петровым, что дефис и на самом деле имеет значение, только в разную сторону. Игорь-Северянин с дефисом не смог бы стать в революционной Москве 1918 года Королем поэтов. Да и в тяжелый период голодной жизни в Эстонии 1940 года ему тоже не до дефисов. Вот отрывки из того трагического самоинтервью:

“Комната выдержана в апельсиново-бежево-шоколадных тонах. Два удобных дивана, маленький письменный стол, полка с книгами, несколько стульев вокруг большого стола посередине, лонг-шэз у жарко натопленной палевой печки. На стенах – портреты Мирры Лохвицкой, Бунина, Римского-Корсакова, Рахманинова, Рериха; в углу – бронзовый бюст хозяина работы молодого эстонского скульптора Альфреда Каска. Игорь Северянин сидит в лонг-шэзе, смотрит неотрываемо на Нарову и много курит.

Я говорю ему?

– Итак, уже 35 лет, как вы печатаетесь…

– О, нет, они никого не любят, не ценят и не знают. Им сказали, что надо чтить, и они слушаются. Они больше интересуются изменами Натальи Николаевны, дурным характером Лермонтова и нецензурными эпиграммами двух гениев. Я как-то писал выдающемуся польскому поэту Казимиру Вежинскому: «Русская общественность одною рукою воскрешает Пушкина, а другою умерщвляет меня, Игоря Северянина». Ибо равнодушие в данном случае равняется умерщвлению…

– Ещё один вопрос, – сказал я, поднимаясь, – и, извините, несколько, может быть, нескромный. Вы изволили заметить, что больше почти не пишете стихов. На какие же средства вы существуете? Даже на самую скромную жизнь, какую, например, как я имел возможность убедиться, вы ведете, ведь всё же нужны деньги. Итак, на какие же средства?

– На средства Святого Духа, – бесстрастно произнёс Игорь Северянин.

1940 г.”.

 

Впрочем, разное написание псевдонимов, это тоже – продолжение его поэтических масок. И пусть читатель сам выберет, кто ему ближе: поэт Игорь-Северянин, или же поэт Игорь Северянин. А кто-то предпочтёт и Игоря Лотарёва?

Михаил Петров обратился даже в совет по присуждению ежегодной эстонской премии имени Игоря Северянина с предложением писать псевдоним поэта в его авторской с дефисом версии, жюри премии рассмотрело это письмо и решило:

«О правописании псевдонима поэта И.Лотарёва.

Поэт в течение жизни писал свой литературный псевдоним как с дефисом (Игорь-Северянин), так и без него (ИгорьСеверянин). Последний вариант встречается чаще и применялся большей частью в более поздний период. Чаще этот вариант использовался также при оформлении произведений в печати самим поэтом. Написание псевдонима без дефиса между именем и фамилией-прозвищем наиболее удобно и гармонично с точки зрения норм русского языка. Пример при склонении: с дефисом – Игорь-Северяниным, Игорь-Северянина и т.д.; без дефиса – Игорем Северяниным, Игоря Северянина и т.д.

С учетом вышеизложенного представляется предпочтительным в написании имени поэта использовать вариант без дефиса: ИгорьСеверянин.

Приложение: Копия с первой страницы книжки стихов "Рояль Леандра", изданной самим автором в Бухаресте в 1935 году (поздний Северянин), с указанием имени-псевдонима без дефиса. На оттиске находится также факсимиле собственноручного посвящения автора своему знакомому Юрию Дмитриевичу Шумакову, что доказывает факт личной акцептации и применения правописания собственного псевдонима со стороны автора.

Вл.Илляшевич, член Совета, секретарь правления Союза писателей России. 8 января 2001 года».

 Но, по мнению Михаила Петрова, сборник «Рояль Леандра» был набран и печатался в Бухаресте друзьями поэта без его личного участия. Более показательным был бы пример сборника «Адриатика», изданного в Нарве стараниями автора и за свой счёт, или сборника переводов из Марии Ундер «Предцветение», изданного автором за государственный счёт, в которых псевдоним употреблён без дефиса. Дефис очень не нравился эстонскому поэту Алексису Ранниту, поэтому две книги переводов его стихов на русский язык, сделанные Игорем-Северяниным, вышли без дефиса в псевдониме переводчика. Издатели упрямо игнорировали дефис, согласно нормам русского языка, и в этом они были правы. Автор же имеет право утверждать для себя самого свою версию. Как отмечает Михаил Петров: “В рукописи неизданного сборника «Лирика» (Эстонский литературный музей) со стихами 1918-1928 годов псевдоним на обложке выписан с дефисом. Та же картина в рукописях «Настройка лиры» (РГАЛИ), «Литавры солнца» (РГАЛИ), «Медальоны» (Нарвский городской музей). Предисловия к обеим книгам Раннита подписаны псевдонимом «Игорь-Северянин». Все известные автографы поэта на русском языке, за исключением того, на который ссылается В.Илляшевич – «Милому Юрию Дмитриевичу Шумакову с запоздалой ласковостью. Автор. Tallinn, 1941., содержат дефис в написании псевдонима…”.

Игорь Северянин как бы разделил реальную издательскую жизнь своих книг и собственную их версию. Он явно не хотел терять читателей из-за какого-то дефиса, но не хотел и отказываться от своего знака.

И поныне все северяниноведы делятся на упорных дефисистов и тех, кто не придаёт лишнего значения этому дефису. Вот, к примеру, сторонница Петрова, В.В. Никульцева утверждает: “Псевдоним был выбран автором поэз не случайно. Контаминация Игорь-Северянин очень точно отражает истоки творчества, искания счастья и гармонии в противоречивом мире. Любовь к северной природе, вошедшую в сердце Игоря Лотарёва, детские годы которого протекали среди лесов и рек Новгородской губернии, ничто так и не смогло охладить – ни "услад столичных демон", ни "ненужье вынуждающей нужды", ни случайная эмиграция. "Человек с Севера", несущий гордое варяжское имя Игорь, воспринимал эти слова-понятия как две ипостаси неразделимого целого, и именно дефис в осознанно выбранном автором псевдониме и должен был уравнять, подчеркнуть смысловое, с народно-обывательским...”.

Читатель вправе сам выбирать свою версию прочтения Северянина.

Михаил Петров для утверждения дефиса привёл пример спекуляции и эксплуатации северянинского псевдонима чужими людьми, и с этими спекулятивными примерами я полностью на стороне Петрова, но тут уж дело не в псевдониме, а в обычных семейных дрязгах, в неразборчивом порой отношении поэта со своими подругами. Петров пишет: “Общеупотребительное разделение на имя и фамилию уже привело к эксплуатации псевдонима в весьма оригинальной форме. На центральной аллее Таллинского Александро-Невского кладбища в двадцати метрах от могилы самого Игоря-Северянина можно видеть могилу лжедочери поэта Валерии Игоревны Северяниной, урожденной Валерии Порфирьевны Кореневой (Коренди). Сегодня не известна судьба её сына Игоря Северянина-младшего, урожденного Игоря Олеговича Мирова. Если бы ещё при жизни поэта не произошло разделения его псевдонима, то Валерия Порфирьевна Коренева должна была бы именоваться Валерией Игоревной Игорь-Северяниной, а её сын Игорем Олеговичем Игорь-Северяниным-младшим, что само по себе демонстрирует абсурдность таких манипуляций с псевдонимом. Умершая раньше матери Валерия Порфирьевна упокоилась на кладбище без указания «неудобной» даты рождения (6 февраля 1932), абсолютно исключающей её права на родовую фамилию Лотарёвых и тем более на использование чужого псевдонима. Настоящая дочь поэта по имени Валерия, рожденная в 1913 году вне церковного брака, не смогла унаследовать ни родовую фамилию отца, ни его псевдоним. Она до смерти писалась Семёновой. Жена поэта Фелисса Михайловна Круут тоже не стала Северяниной, а всю жизнь была Лотарёвой. Общеупотребительную традицию из уважения к поэту следует переломить, что трудно, но всё же необходимо. Он сам так придумал и мы должны уважать его авторские права…”.

В истории с мнимой дочерью надо просто не забывать, что по нормальным законам в любом случае она могла бы стать лишь Лотарёвой, так же как дети Горького остались Пешковыми. Это уже большой литературный начальник Всеволод Рождественский из уважения к Игорю Северянину в послевоенный период добился признания Кореневых – Северяниными, при ещё живой вдове Северянина Фелиссе. Но это уже другая история.

Сам Игорь-Северянин подписывал до конца жизни свои книги и письма через дефис: как второе имя, а не фамилия.