Александр БАЛТИН. ВЕТЕР ВЕКА. Стихи

 

Александр БАЛТИН

ВЕТЕР  ВЕКА

 

* * *

Себя, как уголь, в топку книг

Перебросал – и что осталось?

А ты, сгорев, остался в них –

Простых, причудливых, витых –

Твоя любовь, тоска и жалость…

Не говори, что это малость –

Сгореть стихами для других…

 

* * *

Расходясь с похорон, говорят

О таких пустяках, что нелепым

Предстаёт погребальный обряд,

Разорвавший житейские скрепы.

 

Или прячут тоску и испуг?

За спиною кресты остаются.

А учитель, товарищ и друг

Не вернётся, как все не вернутся.

 

Приглушённо звучат голоса,

За оградой мелькают машины.

А сознанье страшат небеса,

И пугают большие глубины.

 

Потому говорят о семье,

О делах, о грибах, о соседях.

Потому позволяют себе

Раствориться в случайной беседе.

 

Ибо мучает плотский итог –

Красный ящик и чёрная яма.

И ложится осенний листок

На ступеньку высокого храма.

 

ЛУННЫЙ ПРЯНИК

Сад яблочный. Зима. ВДНХ.

Мичурин чёрный смотрит на дороги,

Их параллели утомляют ноги.

В мозгу ветвится дерево стиха.

 

Часовню возле сада вижу – вот

Мистически-церковное мерцанье.

А дальше павильоны – эти зданья

Массивны, и любое отдаёт

 

Помпезным Вавилоном… Повернёшь –

Деревьев будет чёрно-белый остров,

Вороний грай сечёт могучий остов

Реальности, покуда воздух пьёшь.

 

Зима, считаешь, связана с луной.

Ночной порой медовый лунный пряник

Воздействует, мне кажется, на маятник,

Что замирает, пестуя покой.

 

Февраль в конце. И по ВДНХ

Привычно ты гуляешь по субботам.

И веришь над тобой текущим сводам

Небесным, что возникли без греха.

 

А сумеречный час едва ли ждёшь.

Ночной? Конечно! Ибо пряник лунный –

Чуть золотист, мучнист – пожалуй, лучший

Из всех гостинцев. Ты его жуёшь.

 

Жуёшь своей фантазией опять,

Ему совсем не нанося ущерба.

Действительность, дарованную щедро,

Пристрастно продолжаешь изучать.

 

ПРОДАВЕЦ ВОЗДУШНЫХ ШАРОВ

Шары из радуги над лысой

Башкой напрасно рвутся в даль.

Ему расстаться с долей львиной

Шаров роскошных просто жаль.

 

Он маг в душе, и обыватель,

Когда по внешнему судить.

Смешной… довольно бедный кстати,

Не знающий, как надо жить.

 

Шары из радуги – цветные

Легко качаются над ним.

Кругом палатки расписные,

И шум, и сигаретный дым.

 

Идут родители и дети,

И покупают те шары –

Их теребит тихонько ветер

В пределе ласковой игры.

 

Вот синих больше не осталось,

И скоро белые – тю-тю.

В душе уже остатком – жалость.

– Мам, сарик зёлтый я хотю!

 

И покупают, покупают…

И к сумеркам подходит день.

А люди счастливы бывают

Лишь в отдалении от дел.

 

И он глядит на тех и этих,

Теряя  больше, чем хотел,

И сам как будто не заметил,

Насколько за день постарел.

 

* * *

Безвестность и бесславье – между ними

Чернеет пропасть – в славу ли провал?

Бывало – стали волосы седыми,

А… с первой книгой некто выступал.

 

Кому известны лютики иль кашка,

Цветущие для всех и… для небес?

 

А есть неутоляющая чаша

Алчбы – я не могу вне славы, без…

 

Безвестность – это тихое стремленье

Приблизиться к познанию небес,

Такое написать стихотворенье,

Какое оценил бы синий лес.

 

* * *

Деревья чёрные и белый –

Такой по-детски белый снег.

Глядит на снежность очумелый

От силы счастья человек.

 

Глядит, забывши на мгновенье

Про сорок лет, про жизнь-печаль.

И новое стихотворенье

Отдать молчанию не жаль.

 

ВЕТЕР ВЕКА

Клочки газет взметнёт холодный ветер,

В них закорючки букв – событий нет,

Верней – их незначительность на свете

Способна заглушить высокий свет.

 

Так ветер века объясняет малым

Уход их от дороги стержневой.

Коль не услышим – ветер станет шквалом,

Всё разметает – мощный, шаровой.

 

* * *

Кто чем в действительности дышит –

У каждого свой личный сад:

Поэты истинные пишут,

А бездари руководят.

 

ИИСУС НЕИЗВЕСТНЫЙ

Нет у человечества искусства

Тайный мир Иисуса осознать.

Звёзды – а живые, будто чувства, –

Также будут бархатно сиять.

Вероятно, Иисуса бремя

Тяжелее шаровой земли.

А теологические прения –

Как пустые старые кули.

Жизнь живая Иисуса – словно

Светлый день стоит в любом окне.

А в любой судьбе заботы-брёвна –

Чёрные и страшные вполне.

Неизвестны тяготы Иисуса

Человеку, ввергнутому в мир.

А в несчастьях видеть образ плюса

Нам успех мешает – наш кумир.

Звёзды ночью – нежные, живые,

Много света поутру и днём.

В матерьяльной плавимся стихии

Так, что Иисуса не поймём.

 

* * *
Что горсточка праха умеет любить –
Похоже на грешное чудо.
До инков волшебных мечтаю доплыть,
Понять – кто же я, и откуда...
Иль может пройти Византийской тропой,
Сияющей золотом смысла.
Не знаю – кто я, для чего я такой,
Зачем эти быстрые числа.
Иль я Вавилоном громоздким ходил,
Где так высоки зиккураты.
Я тысячи раз столь по-разному жил,
Мечты были вечно крылаты.
Что горсточка праха умеет любить –
Похоже на грешное чудо.
Лишь в смерть погружённый, сумею открыть
Кто я, и зачем, и откуда.

 

РОМАНЫ
Я Чичикова убеждал
Направить мощные усилья,
Что на аферы направлял,
На благо будущей России.
Что посмеялся он – и пусть.
Я видел старую Россию,
Я видел – и томила грусть:
Печальны родники родные.
И шёл с Раскольниковым я
По чёрной лестнице угольной,
Как по изломам бытия –
На боль шёл, как на колокольню.
И карамазовский раздрай
Познал я собственной душою.
И то, что невозможен рай,
Качалось звоном надо мною.
Войны и мира я дворец,
Робея, посещал бывало.
Явь объясняющий мудрец
Смущал всезнанием немало.
С Обломовым поговорить
Уютно можно и приятно.
Как он, хотелось бы пожить?
Дня три, а далее – отвратно.
Секреты есть у Соборян,
Что миру нынешнему вряд ли
Важны – и в том его изъян:
В цене у нас бардак и враки.
Романы эти – вертикаль,
К ней прикасаясь – будешь выше.
Я жил, впотьму срываясь – жаль,
Спасибо книгам, что я выжил.

 

* * *

Больна Отчизна. Кто же мать

Невзлюбит за её болезни?

За не-любовь такую в бездне

Свинцовой будешь прозябать.

Отчизна! Сладость слова, свет,

От оного идущий в душу.

Банально? – Совершенно нет,

Какую бы ни думал думу.

Туман поутру над Окой

Слоится нежно-волокнисто.

Перекликается с водой,

Пусть немо, а уйдёт – небыстро…

Иль старый тополь у окна –

Цветаст – почти что Византия!

Коль осень щедростью дана,

Цвета отметишь ключевые.

А ключевой – он золотой:

Цвет неба и духовной силы.

Отчизна бездною благой

И шаровой в себя вместила

Всего – избыточно вполне.

Увы, и боли и болезни.

Но упрекать негоже мне

Грядущий цвет всеобщей песни.

 

* * *

У гор.управы бродят куры,
Напротив почта – белый дом.
И городка ясны структуры,
Как только оказался в нём.
По переулкам к синей речке
Спустись – она невелика.
И посмотри простосердечно
На кучевые облака.
С земным не связанные вовсе,
Сияют чистотой они.
И речки этой тихой возле
Поймёшь, сколь драгоценны дни.

 

* * *

Блажен, кто на скрижалях мира

Оставил знак своей души.

Неважно – ноты или лира

Открыли чудо-рубежи.

Иль цифры, формулы открыли.

Скрижали мира велики.

Из нашей их не видно были,

Как часто не слышны стихи.

 

ДАВИД ПОЁТ САУЛУ

Ещё не знаю золотую

Судьбу грядущую мою.

Как пастушок я существую,

А вот уже царю пою.

 

Играю на орудьях струнных,

И пению внимает он,

Хотя душою – из чугунных,

Быть мягким – явно не резон.

 

Уже сразил я Голиафа,

Бил из пращи прицельно в лоб.

Хоть великан, а не был прав он,

Убить необходимо, чтоб

 

Народ мой задышал свободней.

Господь не даст пустой судьбы.

Кто ж выступает часто сводней?

А за грехи всех ждут гробы.

 

И я пою царю Саулу,

И он внимает, загрустив.

 

Сквозь музыку он внемлет гулу

Времён, что нас отправят в миф.

 

СИРЕНЕВЫЙ САД

Кто из сиреневого сада

Захочет в никуда бежать?

Трудился много, что награды

Не воспоследовало – жаль.

 

А сад сиреневый – гляди-ка,

По сути, морг. Ты в нём – живой,

И на столе лежишь, что дико,

С пробитой чёрной головой.

 

Стихами голова пробита:

Сиреневый колышут сад.

И в никуда летит молитва,

Как очень много лет подряд.

 

Вся жизнь, когда, по сути, бегство –

Из детства в юность, и т. п.

Всего отчётливее детство,

А старость не узнать тебе.

 

Иль может, старость и мелькала

По строчкам детских виражей,

Где многокнижье увлекало

Сплошной реальностью своей?

 

Всё кончено. Потом начало.

Какая скука. Вновь и вновь.

Так мало прожил. Так не мало.

Так много ты истратил слов.

 

Предел сиреневого сада,

Иль морг – чей холод, как зима?

И вот тебе одна награда –

Ты сходишь от стихов с ума.