Виктор ПЕТРОВ. ПРЕДЕЛЫ КРУГА. Стихи

 

Виктор ПЕТРОВ

ПРЕДЕЛЫ КРУГА

 

ПАМЯТНИК

                     Я памятник себе...

                              А.С. Пушкин

Твоя душа была пустой,

И заходилась мгла,

И утверждалась немотой,

А чем ещё могла?

 

Моя запечная любовь,

Следишь исподтишка,

Злорадствуя, что вновь и вновь

Стою... Как на века!

 

Поставят памятник вот здесь,

Мне – памятник... А что?!

Поставят – нараспашку весь –

Крылатое пальто.

 

Такое дело – постою,

Пока бессмертье ждёт.

Любовь не презирал твою,

Не прерывал полёт.

 

И вредничать, как ты, не мог:

Не прячусь – на виду!..

Хотя бы выйди за порог,

Зажги в окне звезду.

 

А стану камнем из камней,

То, озираясь, ты

Приди, любимая, ко мне

И принеси цветы.

 

БАБЬЯ ТРАВА

Однажды задумаю ветер... И он

Обнимет колен полнолунья на склоне,

И бабьей травою сладим полусон,

И вынесут кони!.. Цыганские кони.

 

На Млечной дороге не знать колеи.

Да мне ли страшиться крутого обрыва?!

Запрячется ворон, доселе криклив, –

То выстрелил кнут, и рассыпалась грива...

 

Тебя укрываю, прижалась ко мне,

И часто колотится сердце двойное:

Недаром я выбрал хороших коней,

Хотя и позариться мог на иное!..

 

Да нет же – иного, другой не искал!

И скачем с тобой, отрываясь от горя,

И мёрзлыми скулами северных скал

Аукнутся камни у южного моря.

 

Окажемся там, где никто никому

Не должен и счастлив поэтому только,

И ветер цыганского плата кайму

Истреплет по ходу, и рвётся, где тонко...

 

Достанется огненный пёстрый лоскут,

Быть может, и мне, а тебе так уж точно.

Отпущенный конь без поводьев и пут

Подругу отыщет у речки проточной.

 

А мы же, такие счастливые мы,

Вернёмся туда, где степные законы

Цветут, дотлевают в объятиях тьмы,

И каждый курень не живёт без иконы.

 

Назавтра другие пойдут к алтарю,

Чему обзавидуясь, ветер на срыве

Метнётся туда, где лелеять зарю

И мчать стригунком, что мечтает о гриве.

 

СОРОК ПЕРВЫЙ

Вскинула винтовку наспех:

Я – Стриженов, я – в прицеле!..

Мне бы отползти за насыпь,

Только силы на пределе.

 

Поднимаю кверху руки

И не поднимаю очи.

На прикладе нет зарубки,

Как хотела и как хочешь.

 

Не стреляй! Руки дрожанье.

Взор слеза слепая застит.

Али не была дражайшей,

Али не в твоей я власти?

 

У тебя ни к чёрту нервы,

Ах, Извицкая Изольда!

Только я не сорок первый,

Не играй чужую роль ты!

 

Лучше бы, штыки втыкая,

Нам с тобой гулять по свету:

Хороша любовь такая,

А другой любови нету!

 

Но ругаешься: «Холера!..».

Клацаешь затвором верным.

Умоляю: «Слышишь, Лера?..

Не хочу быть сорок первым».

 

ТАГАНРОГ

Железная дорога вдоль Мёртвого Донца

И Чеховское море без края и конца –

До красных звёзд, до самой в коммуне остановки,

Где содраны революционные листовки

 

И загнан паровозик на площади в тупик,

И выстужена топка, призывный сорван крик...

И мир благословляем тяжёлой царской дланью,

И я рукоположен в любовный сан – к свиданью.

 

Другого знать не должны – ни я, ни ты, никто.

Да, бренные... И что же?! Вспомянемся зато,

Когда сойдутся звёзды и звёздные составы

Проследуют к вокзалу узкоколейкой славы.

 

Смотреть за ними больно – слепящие огни:

Куда? зачем? Такого не ведают они....

Вагоны голосами простуженными полны,

И тянутся на отмель рифмованные волны.

 

Твои же губы ошеломляюще близки,

Но удержусь, продляя объятие тоски,

Затем, что я отныне отсюда не исчезну

И превозмочь сумею разверзнутую бездну

 

Булыжного проулка, где цокают слова

И дивная улыбка права ли, не права,

Когда задержишься у петровского ботфорта,

А после впечатляешь для снимка на фоне порта

 

Не абрисом восточным, но раем во плоти:

Сполна платить желаю – ответствуешь: «Плати».

И баснословную за себя заломишь цену!..

Да занавес опущен, и покидаем сцену.

 

Сойдёмся, разойдёмся – сроднимы вразнобой,

И запинается возле надолбов прибой,

И нет красноречивей потупленного взора,

И снять бы грех под сводом церковного притвора...

 

В саду накроет обморочный вишнёвый цвет,

Как будто белый саван грядущих скорбных лет.

Авто рвану... Загадана встречная дорога,

Да только не уеду с тобой – из Таганрога.

 

ВЫХОД НА СУШУ

Никого не слушай –

Душу не губи:

Выходи на сушу

Из морских глубин.

 

Плавники исчезли –

Руку дай подам.

Ухажёрам чезлым

До таких ли дам?

 

Вырастают крылья –

Улетай, лети,

Чтобы даль открыли

Горние пути.

 

Ведом ли, не ведом,

Ведаю вину:

За тобою следом

Берегом рвану

 

И взлечу, бескрылый –

Падать всё равно.

Не меня ль у Крыма

Караулит дно?

 

А тогда летунья

Сделай скорбный круг,

И, сокрытый втуне,

Взмою смерчем вдруг.

 

Взор слеза туманит –

Не сыскать потом...

И пойдёт к Тамани

Страшный смерч винтом.

 

* * *

                   Боязнь открытого пространства...

                                               Валерия Салтанова

Окстись, полярная волчица –

На горле мне замкнула круг:

Любовью от любви лечиться

Не получилось, милый друг!

 

Боязнь открытого пространства –

Твоё страдание – тупик.

А я открыт для постоянства,

И что мне волчий вой и крик?!

 

На пару замыкали двери –

Теперь с тобою делим дверь.

Ах, это волчье недоверье!..

Но ты откройся и поверь.

 

Царапаю, срывая ногти,

А что осталось?.. Ничего!

И говорю себе: «Не смог ты

Изгнать изгнанья своего».

 

Пускай живётся всё опасней:

Волчица-дочь, волчица-мать,

Но только более прекрасней

Мгновенья этого не знать!

 

Ловлю неровное дыханье,

Молю себя: «Не озверей...»,

И обморочными духами

Смущаешь ты из-за дверей.

 

СИРЕНЕВ ЦВЕТ

Майор полиции Шмалько печалится

Над книгою моих стихов «Дотла»:

Неужто в камере придётся чалиться?

Век воли не видать – и все дела.

 

Витает запах в городе сиреневый,

Отдел полиции сиренью пьян.

Район храним патрульными сиренами,

И всё бы хорошо, но есть изъян...

 

Опять известная В.А. Салтанова

Заяву накатала на меня.

Майора пожалела бы усталого –

Ему и так ни ночи нет, ни дня.

 

А тут «на раз» не разберёшь... Поэзия!

Петров себя не разберёт и сам:

Да вот хотя б его стихи из «Лезвия» –

Поди узнай, что хочет, по стихам.

 

Клянётся, любит женщину Валерию

И ходит по её следам, как тать.

Она ему ответствует: «Не верю я!»

И требует примерно наказать.

 

Но как наказывать пиита грешного,

Когда его закон – стиха закон?!

Ему б из ада выбраться кромешного,

Не то загинет, как Лаоокон.

 

Всё туже сдавливают сплетни змеями –

Страдаем от весны и до весны,

И потому соседями осмеяны,

И милостью Шмалько вознесены.

 

Майор ухватит суть, что ни рассказывай,

Ведь сочиняешь ты – сама поэт.

И он меня отпустит безнаказанно,

И скажет заявительнице: «Нет!».

 

Чего же ты, Салтанова, артачишься?

Айда со мной!.. Одни у нас пути.

Смотри, сирень цветёт – о, чувств растратчица! –

Тебе пора бы тоже зацвести

 

* * *

«Гори ты синим пламенем за это» –

Сказала мне… И я горю, да так,

Что корчишься прилюдно в круге света.

И пятишься во мрак – сама как мрак.

 

Моя волчица серая, двуликая,

Своё отпела – вой, несчастный зверь!

И, загнанная огненными бликами,

Куда теперь? А некуда теперь.

 

ПИОНЕРКА

Мороз обоймёт – по-медвежьему лют,

И я испятнаю зазимок следами.

Доныне, отныне салют – не салют,

Но, если доверилась, честь соблюдаю.

 

Я нежен с тобою, поэтому – груб,

Моя ты Валерия, Лерочка, Лерка...

Сближение рук и сближение губ:

Готова к любви, как всегда – пионерка!

 

Так сколько же можно теряться во тьме,

Теряя себя, и страдать от потери!

Меня урезонишь, в своём ли уме,

Коль снова иду под закрытые двери?

 

У этих дверей я однажды умру.

Наверно, всё лучше... Тебе же и лучше.

А мне?.. Ну, так мне остывать поутру:

И сердце разбитое – слушай, не слушай...

 

Забыть ли, как вздрогнуло тело твоё,

Желая рвануться на волю из платья,

И было само по себе – как ничьё,

И в пятницу падало в бездну объятья.

 

Но ты не готова – запутан клубок,

Вдобавок срывается срочная сверка.

Тогда в понедельник назначила срок –

И вот наготове, моя пионерка!..

 

И ты повела, привела за собой,

И рушилось в комнате небо на землю...

И после, горда пионерской судьбой,

Легко пристрастилась к любовному зелью.

 

Другие нам зелья уже ни к чему,

Когда укачает и падаем спьяну

Туда, где не делают зла никому

И где приникал к пионерскому стану.

 

Я думал, не думал, ты чья и я чей,

И месяца парус нарезывал галсы.

... Наутро увидел не крест из лучей,

А красный, тобою завязанный, галстук.

 

ПЛАТО

Жаждой мучилась ты, становясь на колени,

Припадала ко мне обездоленным ртом.

И ночник трепыхался, и дивные тени

Поселялись в жилище холодном, пустом.

 

Я любил, как умел, одинокую душу,

А жалел, как уже не жалеет никто,

И поклялся тогда – клятвы сей не нарушу! –

Оберечь, достигая с тобою плато.

 

Нам объятье дарило небесные выси,

Мы в объятье срывались и в пропасть на дно:

Потому друг от друга настолько зависим –

Даже если и врозь, мы с тобой заодно.

 

Мы достигли, мы вышли на ровное место:

Мы и ровня с тобой, мы с тобой и родня,

Осеняемся ветром ли, знаменьем крестным,

И дорога ведёт до последнего дня.

 

Только что же мы заново – к небу и в бездну,

Иль другого не знаем и знать не хотим?

Что потом ни случись, никогда не отверзну

То взыскание ртом пересохшим твоим.

 

Так чего разрыдалась, моя золотая?

Поцелуями слёзы твои соберу.

И мелькают стрижи, под окно залетая,

И в тебе распустился цветок поутру.

 

Ты спросонья становишься вновь на колени,

Жизнь жалея свою, что никто не вернёт...

И по комнате мечутся дивные тени,

И ложится на сердце невидимый гнёт.

 

Мне понять бы тебя, да понять я не в силах

Эти губы твои и безумную жажду твою.

Задымятся морозы на звёздах остылых,

Но тебя в свой черёд непременно до капли допью.

 

БЕСКРЕСТЬЕ

Я видел сон, и в этом сне

Ты шла – порочная – ко мне.

 

Знакомый взгляд, знакомый жест...

Но где же твой нательный крест?

 

Бескрестье было предо мной –

Не знак ли женщины срамной?

 

О, да! Порок чернит черты:

Чем ближе ты, тем дальше ты.

 

Хотел молитвой исцелить,

Но обрывала мыслей нить...

 

Просил обратно крест вернуть,

Но ты в ответ – плеснула ртуть!

 

Таким был взгляд бесовский твой:

И я, ни мёртвый, ни живой,

 

Того не знал, что надо знать –

Тебя вела по жизни стать,

 

А если кто тянулся к ней,

Была к тому всего нежней...

 

И худосочные стихи –

Как наказанье за грехи.

 

Но всё равно желал согреть –

Уже безумную на треть...

 

Пороком ты уязвлена:

Ничья вина – моя вина.

 

Ходить и прежде, как чумной,

Я мог бы за тобой одной.

 

Теперь другие времена –

Вдали полярная страна,

 

Где вынул душу неуют,

И ветры воют – не поют,

 

И раскалённый холод лют,

И водку по стаканам льют,

 

А если пьют – так до петли,

До мёрзлой навсегда земли.

 

Рванулся за тобой вослед,

И явью обернулся бред.

 

Хотел постичь, хотел помочь,

Но плачем прогоняла прочь.

 

И всё-таки постиг юдоль –

Постиг и поперёк, и вдоль,

 

Взыскуя то, что впереди...

И крест раскрылся на груди,

 

Как будто прежде был цветком

Невидимым... И я, влеком

 

К нему, к тебе, узрел Христа,

И мне предстала ты не «та»:

 

Знакомый взгляд, знакомый жест –

Но крест!.. Откуда взялся крест?

 

РОТОНДА

Державные колонны для вождя – по кругу –

Удерживают небо над Цимлой... Ротонда!

А ночь бросает нас в объятия друг другу,

И длится, длится нескончаемое рондо,

 

Затеянное вдруг тобой, когда за стенкой

Разгульная попутчица уснула спьяну...

Не ты ль меня касалась под столом коленкой –

Теперь же на колени пред тобою стану,

 

И прелесть ножек обнажаю неуклонно,

И чувствую тебя до выплаканной дрожи,

И нежным током бьёт разомкнутое лоно –

И что дороже?.. Ничего не знать дороже

 

Сложения теней, желаемого чуда!..

И теснота одежд, и темнота невнятиц,

И сон – вся эта незатейливая груда

Спадёт... И нас ведёт по кругу рондо-танец.

 

Затянет круг, конечен круг и – нескончаем...

... Берёт себе с утра коньяк твоя подруга,

Но мы с тобой не пьём – довольствуемся чаем,

Поскольку не выходим за пределы круга.

 

Означен этот круг колоннами ротонды,

И рондо мнится приложением к прибою.

Сближенье наше – некое подобье фронды:

А вождь и не был здесь, но были мы с тобою!

 

ЛЮБОВЬ ПРИ СТАЛИНЕ

Комната не обставлена –

Только нам всё равно!..

Ты ненавидишь Сталина

И меня заодно.

 

Между нами, поэтами,

Ненависть – как любовь,

И целуешь поэтому,

Вновь целуешь и вновь.

 

А с портрета прищуренно

Смотрит и видит вождь,

Как без него накурено,

Как нас колотит дрожь!..

 

Государственный деятель

Вздыбливал силой Русь:

Лучше бы что надела ты –

Из-за тебя стыжусь...

 

Ты нагишом, красавица,

И пресловутый стан

Если током касается,

То ухожу в туман.

 

Как ты целуешь, милая!

Засмущалось окно...

Что нам судьба постылая,

Нам ли во тьме темно?

 

Ласковое свечение,

Тайная ты свеча –

Утренний свет и вечерний

Царственного луча.

 

Хочешь, прикрою Сталина?

Мы сплетены в одно:

Ножка твоя отставлена,

Чтобы измерил дно...

 

Ты родилась такою ли,

Стала такой сама?

Видишь: крестом – не кольями –

Окна святит зима...

 

Мы до утра затеряны

Посредине миров:

Терпим, вытерпим тернии –

Был бы случайный кров!

 

Пусть на полу постелено –

Ну, так сюда иди...

Что мне телеистерии

Возле твоей груди?

 

Ты ненавидишь Сталина –

Только любишь сильней!

Книга судеб составлена,

Мы засыпаем с ней.

 

Доля моя ты сладкая,

Горше не знать такой:

Лобик подёрнут складками –

Дай разглажу рукой.

 

Ошарашенный культами,

Культ признаю лишь твой!

И объятием кутаю,

Собственник долевой.

 

ВЕЧНАЯ НЕВЕСТА

Возненавидела отца

За то, что он тебя оставил

И от начала до конца

Не признавал семейных правил.

 

Отца носило по стране,

И волочилась тень вдогонку,

И этим счастлив был вполне,

И презирал тебя – девчонку.

 

По чужедальним сторонам

Искал и не обрёл победу:

Его победа – стыд и срам –

Идти за матерью по следу.

 

Любил подначивать отец,

Что грудь твоя круглится рано

И не пора ли под венец,

А ты в ответ молчала странно.

 

Стихи писала без конца,

И взор взыскующий весною

Смущал постылого отца:

Была ты не как все – иною…

 

Искала мужа навсегда,

А попадались кавалеры:

Не зря Полярная звезда

Посеребрила холм Венеры.

 

И нелюбимое дитя,

И вовсе не дитя любови,

Состроила любовь, шутя,

И тем хотела жить в Ростове.

 

Зарифмовала мне обман,

И я тебе поверил сдуру,

И станом называл не стан,

А неохватную фигуру.

 

Похорошела с той поры,

Меня же люто ненавидишь.

Своей не бросила игры,

Но замуж всё никак не выйдешь.

 

Иди ко мне и за меня –

Иди… Тебе не будет хуже,

Моя любовь – не западня,

А давняя мечта о муже…

 

Клянусь, тебя нести, мой крест,

Пока ещё слыву поэтом:

Пускай из вечных ты невест,

Но я не думаю об этом.

 

СРЫВ

Сорвёшься и канешь во мрак,

И брошусь по следу впустую,

Но вьюга заносчивых врак

Дорогу сметёт подчистую.

 

Да ты не сама ли враньё?

Рядишься в улыбку и тайну.

Сказали, зачем же в неё

Втопился и веришь обману?

 

Грозилась уходом к бомжам,

Там проще – любовь без докуки,

И срамом не значится срам...

А тут исцеловывал руки!

 

Спешишь ночевать на вокзал,

Привычная жить без приюта,

И, что бы такой не сказал,

На срыве ругаешься люто...

 

Напрасно обзванивать мрак,

Выстуживать душу морозом...

Что делать, когда всё не так?

Мне тоже бы стать нетверёзым!

 

А стать не могу... Не смогу,

Хотя уже сам – за пределом! –

Шатаюсь на мёртвом снегу

Почти что невидимым телом.

 

Хотел бы себя избежать –

И горько, и стыдно, и больно –

И губы замкнула печать,

Не выдохнуть даже: «Довольно...».

 

ПРИЮТ

Досталось бедную тебя везти в приют,

А там болезные, испитые не пьют

И думу думают, горюнясь, что потом,

Когда свободу отхлебнут дрожащим ртом.

 

Вконец измучилась: ну хоть на стенку лезь!

И плачущие очи выжигала резь,

И слабо отбивалась, мокрая от слёз –

Не помню как, но всё-таки тебя довёз!

 

Стояла, девочка моя, у тех ворот,

Куда тебя отдам – «подонок, сволочь, скот...».

Куда зайдёшь одна, а выйти ли другой?

Благая вроде цель... Но цели нет благой,

 

Ведь я тебя жестоким образом предам,

Бросая на слепое растерзанье драм:

Чужие драмы – нету для тебя чужих!

Отныне горше не узнать очей твоих,

 

Когда затравленно посмотришь мне вослед,

Предвидя пытку от невыносимых бед,

А я тебе не попытаюсь и помочь,

Уйду, бесстыжий, в разгулявшуюся ночь.

 

И ты свернёшься на казённой простыне

И станешь думать об ушедшем, обо мне...

И я почувствую тебя как никогда,

И устыжусь, хотя не ведаю стыда.

 

Обратно брошусь – этого тебе не знать,

И помолюсь у тех ворот, и Богомать,

Тобой дарёный образок, затеплит грудь.

«Господь, страдалицу помилуй, не забудь».

 

СЕКС-РАБЫНЯ

Смотришь в зеркало ты:

Обострились черты,

 

А такой не была –

Исступлённо бела...

 

Нет острей остроты,

И, как лезвие, ты

 

Полосуешь меня,

Чтоб ни ночи, ни дня

 

Я не ведал, не знал –

Падал в мёртвый провал.

 

Самый край настаёт,

Мне выплачивать счёт,

 

Что предъявлен тобой:

«Я была секс-рабой

 

Не во сне ли дурном?

И прошу об одном –

 

Пусть умрёт! Ничего...

Накажите его».

 

Пишешь в суд и звезде,

Пишешь всюду, везде,

 

Пишешь зло обо мне –

Слух идёт по стране...

 

Только где же вещдок,

Очернённый лобок?!

 

Я лелеял его –

Более ничего...

 

Остальное навет,

Всё – не «да», а всё – «нет»!

 

Но закинутых рук

И коленных излук

 

Не забыть, не избыть

Средь хором, средь избы!

 

Зря оболган тобой –

Не была секс-рабой,

 

А любимой была,

Так зачем же «бла-бла»?

 

Нет вины... Что же есть –

Опозорена честь?

 

Так хотела сама

И сходила с ума...

 

Если были с тобой,

То была не рабой.

 

Госпожою была –

От темна до бела.

 

Разве рабство твоё –

Сердца сбой, колотьё?..

 

Обвивала змея –

Секс-рабыня моя:

 

И мерцала, да так,

Что не мог полумрак

 

Одолеть белый свет –

Света лучшего нет!

 

ПУСТОТА

Идём к печальному концу.

Зачем?.. Не торопись, постой!..

И тени бродят по лицу,

И слог исполнен пустотой.

 

Сестрою стала пустота.

Не знать бы этой пустоты!

И веет холодом с листа –

Почти уже замёрзла ты...

 

Я мог бы губы отогреть,

Сгорая сам на том листе,

Но строф твоих пустая клеть

Летит, срываясь, в пустоте.

 

И скоро ли удар?.. Прости

Меня, что не смогу сберечь

Зажатую, как крест в горсти,

Твою оборванную речь...

 

Зачем же ходишь без креста

И не решаешься надеть?

И строфы студит пустота –

Летит стремительная клеть.

 

ПОРУГАННОЕ ЗНАМЯ

Стремись туда – живой ли, мёртвый –

                                  пеше, лётом, вплавь...

Поруганное знамя подними,

И поцелуями от поругания избавь,

И с ним опять стремись. Туда, к семи...

 

Урочный час влечёт квадратом чёрного окна.

Так будет свет?! Гадаешь – нечет? чёт?

Но выше знамя! Кто она? Она и есть она.

И мечется дворами чёрный чёрт

 

Кружения ночного вместо верного пути,

А тут ещё патрульный воронок

Невесть откуда взялся... Будь неладен! Как уйти?!

На всякий случай стань за водосток.

 

Сольются ваши тени – знамени и тень твоя,

И вы уже единое одно,

И возноситься не вдвоём ли, тайну затая,

И древком доставать её окно?

 

Услышит стук. Подумает, что дождь иль птичий клюв...

Но ты стучи, как вызывай – никто.

И небо разрывает крик немой: «Тебя люблю!».

И знаменем покроют, если что...

 

Ростов-на-Дону