Инна БАСОВА. ОБНЯТЬ ВРЕМЯ. К 80-летию Виктора Лихоносова

 

Инна БАСОВА

ОБНЯТЬ ВРЕМЯ

К 80-летию Виктора Лихоносова

 

                      Странная, поздняя гордость отпущена русскому.

Поздняя гордость, позднее сожаление

и любовь к прошлому.

Виктор Лихоносов

 

Отбрасывая за спину косы-веревки и мечтательно пружиня на месте, десятилетняя девочка заявляла родителям, что хочет стать музыкантом. Каждый день она старательно оттачивала гаммы и этюды, для папы выучила «Мурку» (маме, конечно же, приходилось слушать всё), а бабушке нередко устраивала «концерты» с частушками и народными песнями в программе. Бывало, на весь дом разносилось:

А я чайничала, самоварничала,

Всю посуду перебила – накухарничала!

 

Бедные соседи!

В сценическом костюме (бабушкиной ситцевой юбке и цветастом платке), приправляя пение частым залихватским «уух!», девочка представляла себя на больших музыкальных подмостках, с микрофоном в руках или за роялем. Заоблачные детские стремления не останавливала даже грунтовая, разбитая и размытая дорога, по которой ребенок шесть дней в неделю при любой погоде топал в музыкальную школу.

Любопытно встретить нашу знакомую через десять лет. Как она сейчас? Куда увлек её мир Чайковского и Рубинштейна? Для кого поёт, кому играет? В ответ на прозвучавшие вопросы она лишь улыбнется, пожмет плечами и скажет: «Не моя история. Журналистом буду!». Неожиданно?

А что же будет ещё через десять лет?

Старинные и хорошо известные наблюдения: каждую, даже мельчайшую, единицу времени человек внутренне меняется, движется от одной точки существования к другой. И вот детские мечты с юношеским «хочу больше всего на свете» становятся в зрелости лишь поводом что-то вспомнить.

Неуловимое время держит свой путь на восток, к восходу нового дня. Ценнейшее, что оставляет после себя, – воспоминания. Константин Бальмонт необыкновенно сравнил воспоминания с «зёрнами светлых чёток». Перебирая их, непременно задумаешься и измеришь себя: каким был и каким стал.

* * *

До чего же поразительно, повзрослев, глядеть на себя издали! Бывает время, когда ушедшие и потому бесценные мгновения хочется укутать, как маленького ребёнка, и качать нежно в голове, пока на душе не станет теплее. Минуты трепетного «редкого свидания с собой» вызывают памятные места и предметы, фотографии, стук колёс поезда, задушевные разговоры – с близким человеком, собой или хорошей книгой. Только, к сожалению, книгу, неравнодушную к читательским воспоминаниям, встретишь не так часто.

«Мне в молодости хотелось запечатлеть давно ушедшее и быстро уходящее, удержать дорогое», – сказал в одном из интервью Виктор Иванович Лихоносов. Разные люди, разные типы; не всегда явные обывателю малейшие движения души и времени запечатлены в творческом наследии писателя. И трудно найти строки в большей степени, чем лихоносовские, консонирующие в моём внутреннем ладу. Сколько мыслей закрутилось, зацепилось в голове и обрело новую жизнь, сколько чувств слилось воедино, сколько воспоминаний вздохнуло свежим воздухом!

Практически в каждом произведении – размышления о связи прошлого с настоящим. Что-то, по признанию писателя, создано им «по наивности», «от глупой влюбленности – в литературу, в искусство, в мир необыкновенных людей». С произведения, которому автор дал такую оценку в одном из интервью, – повести «Люблю тебя светло» (1968) – и близкой ей повести «Когда-нибудь» (1965) как раз и началось моё общение с творчеством Виктора Лихоносова. В каждой строке этих произведений я увидела непосредственное приглашение к задушевному разговору и «свиданию с собой».

* * *

«О, как бы найти мне то верное слово, которое бы совпало с русской жизнью, не похожей ни на какую другую!».

Уже больше двух лет я – взрослый, самостоятельный человек. Можно эту формулировку закавычить, можно подпитать самонадеянность и оставить так.

Родилась и выросла я в небольшой станице Новодеревянковской. Быть ей никому не известной, если бы полтора века назад здесь не родился историк, политик, экономист, автор «Истории Кубанского казачьего войска» Федор Андреевич Щербина – предмет гордости сознательных станичников, научного интереса нескольких местных трудяг-краеведов и фанфаронства гораздо большего количества карьеристов. Много лет назад Виктор Иванович Лихоносов приезжал в нашу станицу – мы проводили ему экскурсию в школьном музее Щербины. Именно тогда, не через книги, я познакомилась с писателем.

Жаль, что музея в школе больше нет. Но станица всё такая же.

Природа у нас классически южная: степи, тополя, река, огороженная камышом, фруктовые сады… Очень красивы станичные поля, особенно летом: золотится неоглядное пшеничное море, тянутся к свету приветливые подсолнухи, и пчелы расположившихся неподалеку пасечников ревниво облетают свои владения. А над полями нашими самое голубое в мире небо. Слово даю!

Став взрослым, самостоятельным человеком, я уехала учиться в город. А в станице «люди <тянут> свою судьбу без меня». Живут в другом мире, окутанном дымкой времени и расстояния, – и не родные, и не чужие. «Здравствуйте, здравствуйте, ответишь кому-нибудь, да, оторвался от родимого края, что сделаешь». Не становится иначе ни от прогулок по детским местам, ни от знакомого с рождения воздуха, которым, как известно, дышится легче всего.

А вот в родном доме – всегда хорошо. Но «как, однако, год от года отвыкаешь от комнаты, где ты спал несмышленым», где любимые игрушки, с которыми, виделось, будешь не разлучен всю жизнь, помогали постигать окружающий мир, где видел ангелов по ночам, где прочел первую книгу… В уютные объятия своей комнаты первым делом бежал в слезах, сначала отхватив от родителей за шалости, затем от обиды: на друзей, которые «недостаточно ценят», одноклассников, которые «не всегда дружелюбны», или на себя – «бесконечно несовершенную».

Еще быстрее, чем от своей комнаты, «отвыкаешь от сверстников, казалось, навечно незаменимых». Встречи с одноклассниками и детскими друзьями радуют все меньше. Общие интересы давно в прошлом, говорить особо не о чем. Теперь многие в «стороне иной» срастаются с «новыми знакомцами».

«А больше всего меня огорчала заметная возрастная перемена в людях. В сверстниках, в первую очередь». Не всегда бывшие детские товарищи даже поздороваются – лишь окинут оценивающим взглядом: «что, приехала?» – и пойдут рассказывать, какая высокомерная стала. «А ты, в юности искавший их проворной компании, уже пошел и пошел от них теперь не только в сердце своем, не только сам, но люди и справедливая молва тебя понесли». С многозначительным чувством утверждая свое превосходство над смертными, судьба разводит человека с теми, с кем он был уверен, что связан до конца дней.

Но никогда и ничто (кроме потери памяти) не сможет разлучить человека с его воспоминаниями. Кажется, это едва ли не самое ценное, что хранится в голове. Помните у Есенина: «Я нежно болен воспоминаньем детства»? Как же хочется вновь пережить те дорогие мгновения!

Возвращаюсь в памяти к своим первым осознанным зимам, когда сугробы лежали с меня ростом (не я была маленькая – снега много) – такие большие, сказочные. Казалось, вот-вот выскочит из-за них тройка удалых лошадей с Иваном Царевичем и Василисой Прекрасной.

Часто мы гуляли с бабушкой у реки – она вела меня за руку и пела песни. Теплый, домашний голос (такой может быть только у бабушки) ласкал детский слух:

Ой, у вишневому саду, там соловейко щебетав,

До дому я просилася, а  ти мене все не пускав…

 

И тут же затягивала не менее грустную:

Чёрный ворон, что ты вьёшься над моею головой,

Ты добычи не дождёшься, чёрный ворон я не твой.

 

Пела бабушка  «на русский манер – протяжно, с тоской, <…> и <…> так, что поневоле увидишь перед собой речку, вечер, копны, и все полевое, деревенское, зовущее…».

Подхваченные песни воскрешают в памяти и бабушкины сказки. Она рассказывала мне удивительные истории о русалках, леших и водяных, пересказывала сюжет «Вия», «Ночи перед рождеством», «Сорочинской ярмарки» и других гоголевских повестей (только в школе я узнала, что это не бабушкины сказки). «Вия» я любила особенно; несмотря на страх, частенько просила бабушку рассказать «страшную историю» ещё раз. И ничего, что потом ходила по дому с мелком в кармане.

…Ветерок воспоминаний всколыхнул лучистые колосья чувств; радостное, нежное солнце залило душу – греет от макушки до пяток и румянит щеки. Хорошо! Сохранить бы это состояние подольше.

 «Темна душа, недоступна, ищет-поищет сочувствия и замкнется в гордости», – скажет мне мой рассудительный бумажный визави.

Вот почему зажимаем себя, кривим душой и не договариваем? Боимся, что душа, оголенная, зазвучит слишком громко и кому-то покажется нелепой? Ведь «хочется, очень хочется быть откровенным». Хочется «сложить настоящую песню и хочется настоящих слов, чтобы все вздрогнули и оглянулись на звук».

* * *

 Вслед за героем беседующего со мной повествования задаюсь вопросами: узнает ли кто-то, какой я была в шесть лет, в двадцать, в сорок пять? Узнает ли кто-то, какой была, когда писала этот текст, что чувствовала, когда кроила свой рассказ, смётывала, стачивала и отглаживала? И если узнает, то вспомнит ли потом?

Большая миссия у человека – сохранить в себе – своих воспоминаниях, мыслях, словах – хоть кусочек времени, пусть даже своего. И каждый невольно делает это: и я, и моя поющая, жизнерадостная бабушка, и Виктор Иванович Лихоносов, и путешествующий герой его повести, и Ярослав Юрьевич Белоголовый (вымышленный ли, реальный); и баба Филя, и тетя Нюша из Константиново, пережившие своего знаменитого «нежного земляка». Человека не сохранить, но в наших силах удержать на этой земле память о нём.

«Ничто не кончится прахом, мир запомнит своих певцов». По-своему, через собственную жизнь и проблемы будут помнить хранители времени – будь то соседи – навечно «древние и особенные» из-за того, что жили рядом, – или музейные работники

«Раз уж не достается протяжной доли избранникам, хоть матерям бы, Арине Родионовне или простоволосой соседке отпустил бог бессрочную жизнь. Мы бы всё-всё почувствовали, глядя на них, мы бы со слезами на глазах шли к их воротам от самого края земли. Шли бы и думали: «Это ещё оттуда... от  е г о  времени... Это ещё Русь...».

Останется с читателями Ярослав Юрьевич Белоголовый – писатель, историк, последний литературный секретарь Толстого, редкий ценитель и хранитель «древних, не всеми потерянных корок России», настолько редкий, что ещё плакал, читая «Отче наш». Он застал Ясную Поляну при прежних хозяевах, ему было семнадцать, когда гроб Есенина обносили вокруг памятника Пушкину. «Текли, словом при Ярославе Юрьевиче те обыкновенные живущему дни, которые мне казались недавно старинными».

Нет, не уйдет в забвение и гордость России Сергей Есенин. И вспомнят о нём не только, что пил и скандалил, имел «три тысячи женщин», воспевал хулиганство, а затем повесился. Вспомнят и Миколу, и «дорогого гостя», и «несказанное, синее, нежное…». Потянутся к его стихам, потянутся в Константиново, потянутся к родной земле, и в ком-то «молнией в груди <пронесется> весь трепет жизни и <захочется> быть талантливым и мудрым, чтобы всё постичь, воплотить и отдать душу другому».

Запомнят хранителя времени, певца чувства и памяти Виктора Ивановича Лихоносов.

Запомним мы.

И кто-то запомнит нас.

* * *

«Что я? Кто я? Что мне назначено, по какой дороге пойду я, кто будет любить меня, кто ненавидеть?»

Однажды позову:

– Время! Иди сюда! Это я. И я помню.

Время улыбнется, и мы по-дружески обнимемся.

 «Да благословит время на мудрость, и пусть поищут новые годы мне счастья – без снов, без гаданий, без надежд на чудо».

* * *

А вы помните, как вы начинали жить?