Александр МАРОЧКИН 
Александр МАРОЧКИН
ПРОТИВ ЗАКОНА ИНЕРЦИИ
ВЕСЕННЕЕ
Я ещё не скоро успокоюсь,
но уже прилично поумнел,
я предполагаю, что по пояс,
дальше – ощущается пробел.
Непослушный разуму участок,
как носитель действия – чудит,
как-то перевешивает часто,
хоть и не великий эрудит.
Кажется весенняя погода,
пагубно влияет на субъект,
я, борясь с субъектом за свободу,
всё же выползаю на проспект.
По московским солнечным проспектам
девушки шагают от бедра,
я же – в состоянии аффекта,
с темечка до пояса – неправ.
Глаз косит направо и налево,
я бы – необъятное объял,
пешек нет – принцессы, королевы –
на весенний выпорхнули бал.
Я свободен, девочки, свободен!
Я скучал, я с вами заодно!
Я прочту стихи вам о природе,
и налью весеннее вино.
КТО-ТО СЛЫШИТ
В перекрещении ветвей,
над снегом белым,
мелькает юркий воробей,
как угорелый.
Он в темноте закаменел,
морозной ночи,
но он дожил, он дотерпел –
и счастлив очень.
Не размышляя почему –
ему не надо, –
он солнцу рад и рад всему,
что видит рядом.
Собаке, метящей снежок,
пунктиром ярким,
тому, что солнечный кружок,
большой и жаркий,
куску батона, что кладет
пацан в кормушку,
тому, как ловко попадёт
помёт в макушку,
тому, что капает вода
с нагретой крыши,
что он чирикает всегда,
а кто-то слышит.
СМОТРИ
Смотри – пахнуло жизнью и весной.
Смотри – до лета – жить совсем недолго.
Как трудно возвратить себе настрой
на пахоту и выполненье долга.
Когда не глядя выключаю свет,
когда не целясь попадаю в урну
и в серо-белый мартовский сюжет
вставляю восклицанья нецензурно.
Нахально наступленье голубей
на всех фронтах подсохшего гранита,
по всем просторам гулких площадей,
изрядно в эту зиму подзабытых.
Нахально наступление весны.
Сопротивляться глупо и нечестно.
Возможно, мы сегодня внесены,
по блату в этот перечень чудесный
всего, что очень скоро зацветет
бесстыдно ярко и неудержимо.
Всего, что не уйдёт и не умрёт,
что дорого прекрасно и любимо.
НИ О ЧЁМ
Нужно бы всё по делу,
а хочется ни о чём.
Просто душа опьянела
под благодатным лучом.
Зимнее солнце нечасто
радует нас, россиян,
будто на небо пластырь
шлепнул старик великан.
И под нашлепкой этой
ветрено и темно.
Напрочь забыто лето,
ром заменил вино.
У старикашки слабость
к радости есть одна,
он обожает сладости,
что принесёт весна.
Он уважает очень
сок молодых берёз
и по ночам хохочет
выпив апрельских слёз.
НА ОТКОСЕ
Лава остывает и меняет цвет.
А потом на ней, совсем не скоро,
вырастет орешника худенький скелет.
Без воды надежды и опоры.
В жизни много смыслов и один из них –
прорастать на каменных откосах.
Может быть, получится задержать ледник.
Может быть, Асклепий срежет посох.
Может быть, на что-то пригожусь и я.
Опирайтесь на меня без страха.
На откосе руку подаю друзьям.
Или подарю свою рубаху.
ХОЛОДНАЯ ВЕСНА
Огрызаясь, неторопливо, снег оседал,
опуская на мерзлую землю бычки и бумажки.
Я вместе с ним, так же медленно умирал.
И похож был, вот смеху, на маленькую дворняжку.
Растекаясь прокисшей квашней по асфальту, скулил,
и, наверно, испачкал собою гектары поверхностей.
Я со страхом таращился вниз от балконных перил,
примеряя к себе этот способ слияния с вечностью.
Я к суме и тюрьме добавляю любовную муть,
я считал, что к любви навсегда, абсолютно, иммунен.
Зарекаться не стоило, как все: ни поесть, ни уснуть,
так же выл на луну и размазывал глупые слюни.
Бог во всём справедлив, нахлебаешься полным ковшом,
за чужие надежды, за слёзы, за грязь и аборты.
Он найдёт для тебя в этом мире, довольно большом,
роковой экземпляр, а скорее, поручит чёрту.
РАССВЕТ
Я ещё не раз проснусь в испуге,
посреди щемящей черноты,
с трепетом завзятого пьянчуги
проглочу коньячные спирты,
закурю на кухне сигарету,
наколю рассохшийся пельмень –
основной продукт мужской диеты –
пятый дан, десятая ступень.
У рассвета – медленные планы.
Будто в кофе льётся молоко,
льётся свет в ночные океаны
и светлеет кромка облаков.
Этот свет проявится неспешно,
и, барьер окна преодолев,
выкрасит бетонную кромешность,
превратив в весёлый барельеф.
Этот свет и мне расправит плечи,
преподав урок большой любви.
Свет не выбирает, просто лечит.
Выходи из тени. И живи.
МЫСЛИ ПРОСТЫЕ
Батюшка брызнул,
а я остался!
Не испарился
и не взорвался!
Может чего-то
не понимаю,
но хорошо,
что не улетаю.
Мне бы святою
этой водицей
с пяток,
до самой макушки налиться.
Для дезинфекции, деэскалации
мыслей и чувств,
их инвентаризации,
чтобы всеобщая
дезинформация
не привела
к роковой деградации.
Коммуникация
между нейронами –
как между левыми
телефонами,
даже рецепторы
ионотропные
стали какие-то
нерасторопные,
а эндорфины
какие-то грязные,
будто подвыпившие
и развязные.
Вот окропили
водицей святою
и вспоминаю,
что жив добротою,
весь этот мир,
а не жаждой наживы.
Очень надеюсь,
что всё ещё живы
чувства простые,
мысли простые
мысли о Пасхе,
родне и России.
И о любви,
даже к тем человекам,
кто изобрёл
жкх с ипотекой.
НА КРОМКЕ СНА
Я создал
тысячу стихов
на кромке сна,
простых и нежных,
почти без слов,
но в них весна
и колкость
поцелуев снежных.
Я их записывать
не стал,
у нас, людей,
другие трели,
ведь я их
попросту украл,
у снегирей
и у капели,
у надвигающейся
тьмы,
у разгоревшегося
утра,
у воробьиной
кутерьмы
и тишины,
как счастье, хрупкой.
ТЯЖЁЛОЕ НЕБО
Тяжелое небо
свинцовой пластиной
прижалось
к ладоням снегов,
на крепкие плечи
небрежно накинув
власяницу
старых грехов.
С привычного ритма
сбивается сердце,
сосудов
разжато кольцо.
Хотелось бы,
против закона инерции,
раскинуться
к небу лицом.
И ждать без сомнений
и муки сердечной,
не двигаясь
и не дыша,
потухнет ли
грозное небо навечно,
иль в небо
взовьётся душа.