Юлия ЖЕРНОКЛЮЕВА. ИЗ ЖИЗНИ ТЕХ, КТО НИКАК НЕ СВЯЗАН МЕЖДУ СОБОЙ. Из книги «Сто дней солнца»

 

Юлия ЖЕРНОКЛЮЕВА

ИЗ ЖИЗНИ ТЕХ, КТО НИКАК НЕ СВЯЗАН МЕЖДУ СОБОЙ

Из книги «Сто дней солнца»

 

День 1.

Черная кошка из подворотни

Александра Гертер, 21 год, студентка

Иногда случаются дни, похожие на этот. В такие дни все валится из рук, ты опаздываешь, хотя никогда раньше такого не случалось, роняешь в лужу ключи или застреваешь в лифте. С утра можешь разбить любимую чашку и прямо перед выходом из дома заметить, что на новой блузке оторвалась пуговица. И вот когда ты, уже изрядно расстроенная и даже разозленная, выходишь на улицу, дорогу тебе непременно перебегает черная кошка.

Когда моя недавно купленная чашка разлетелась на куски, я поняла, по какому сценарию пойдет этот день. Я поверила в это и тогда, когда, натягивая сапоги, слушала, как мой начальник кричал на меня в трубку.

«Здесь, конечно не обойтись без черной кошки», – уныло подумала я, когда угольный хвост скрылся в кустах. Подворотня – отличное место для такой встречи.

Но кошка вернулась. Села на тротуаре и принялась разглядывать прохожих своими ведьмовски-желтыми глазами.

Мимо прошел какой-то мужчина в дорогом костюме и вдруг пнул её. Она успела взглянуть на меня, но я почему-то не захотела замечать этого взгляда.

Весь оставшийся день мне вспоминалась эта кошка. Я вдруг вспомнила её всю, до мельчайших подробностей, так живо, что сама удивилась: а могла ли я запомнить столько за несколько секунд, что она сидела передо мной?

Она была тощая, с грязной шерстью, свалявшейся кое-где в колтуны. Морда у неё была вся исполосована: видимо, часто приходилось драться. Мне показалось, что она подволакивала лапу, когда убегала от того мужчины. Да, так оно, наверное, и было…

И ведь как она скрылась! Без единого звука, словно привыкла к тому, что её обижают…

И ведь я тоже бросила её. Бросила, как и все прохожие.

Отчего-то мне стало стыдно.

…Черная кошка долго не выходила ко мне, хотя я и трясла перед кустом, в котором она спряталась, пакетиком с «Вискасом», уговаривала, едва не умоляла вылезти. Сквозь ветки были видны лишь сверкающие глаза да крохотный кончик грязного черного хвоста.

«Глупая ведьмина кошка. Даже доброту не принимаешь».

Я оставила ей еду, а сама села прямо на землю рядом с кустом и подтянула колени к груди. Дома меня никто не ждал, так что спешить было некуда.

Вдруг я почувствовала, как что-то прикоснулось к моей ноге. Кошка. Она робко потерлась о ногу и испуганно взглянула на меня: не прогоню ли? Я улыбнулась ей в ответ и… неужели мне не показалось, будто полуулыбка расплылась на некрасивой кошачьей мордочке.

Наверное, нам стоило бы подружиться? Одинокая девчонка и бродячая кошка. Да нет. Зачем мы друг другу? Просто однажды мы случайно столкнулись в подворотне.

…Её зовут Саванна.

И она мурлычет у меня под ухом.

 

День 2.

Письмо сквозь время

Юлия Пашутина, 17 лет, старшеклассница

Сейчас мы редко пишем письма, не правда ли? Да и зачем? Можно ведь позвонить или написать кому угодно через интернет.

Но у бумажных писем есть какая-то чувственность. Они словно пропитаны духом человека, который написал это письмо. Как же этого не хватает холодным, сухим электронным письмам и даже звонкам!..

…Недавно я решила разобрать старые коробки со всяким хламом, которые стояли запечатанными с момента нашего последнего переезда. Хотелось освободить место, и коробки показались мне достаточно ненужными, чтобы избавиться от них. Но для начала было просто необходимо пересмотреть их содержимое, чтобы не выбросить ненароком что-нибудь действительно важное.

Мои старые прописи, дневники, которые я бы с радостью сожгла, открытки… всякая сентиментальная ерунда. И – целая стопка писем в конвертах.

Я знаю, что читать чужие письма нехорошо, поэтому стала откладывать те, которые не были мне адресованы. Увы, оказалось, что мне никто не писал. На моё имя приходили только различные документы – положения конкурсов, в которых мне предлагалось поучаствовать, результаты, извещения… Видимо, я родилась слишком поздно, когда бумажные письма устарели…

Я попыталась сложить всю эту кипу обратно, как вдруг из общей стопки выпал свернутый пополам тетрадный листочек в линию, испещренный мелкими буквами. На какое-то мгновение мне показалось, будто я узнала эти завитки, эту особенную, слегка вытянутую букву «В», заглавную «Т» с изогнутым козырьком, витиеватую строчную «Д» с «хвостиком» не вниз, а вверх… Я бросила все письма в коробку, а этот листочек развернула дрожащими пальцами. Я не могла ошибиться. И прочла первую строчку.

«Юля, привет! Прости меня за то, что тогда наговорила тебе…».

Я боялась расплакаться. Это письмо, которое написала мне Лиза, моя лучшая подруга, после молчания длиною в месяц. Мы тогда серьезно поссорились, а помирились только перед тем, как мне надо было уезжать. А через две недели после моего переезда из города, где прошли годы нашей дружбы, уехала и она. И вот оказалось, что она отправила мне письмо, стараясь помириться, но не на мое имя, а на имя моей мамы, потому что Лиза не помнила моего отчества, а та просто забыла отдать это письмо мне… Но об этом я узнаю позже, когда мама вернется с работы и я спрошу её об этом. А сейчас я читаю эти строки, написанные знакомым мне почерком с завитками. Лиза писала, что она поймет, если я не отвечу ей, просила прощения и рассказывала, как сильно скучала по мне всё то время, что мы не общались.

А затем я прочитала постскриптум:

«Спасибо за то, что ты у меня есть».

Я все-таки заплакала. Это письмо было таким трогательным, что у меня защемило сердце! Я бросилась к телефону и принялась набирать номер Лизы.

«Но нет», – вдруг твердо сказала я сама себе.

…На столе у меня лежат ручка, конверт и тетрадный листок в линию.

 

День 3.

Лист в волосах

Алена Журавлева, 29 лет, нотариус

Замечали ли вы, как мало внимания мы уделяем мелочам? А ведь именно из них складывается наше счастье, сама наша жизнь.

До сих пор я была такой же, как и большинство людей, и совсем не обращала внимания на крупицы, из которых могла бы собрать радость, нежность, хорошее настроение… да и счастье тоже.

Наверное, вам это покажется небылицей? Тогда послушайте внимательно и поймете, как много вы теряете каждый день.

…На улице было холодно. Промозгло, серо, туманно. Липкий холод забирался под пальто, отбирал тепло и уют. Люди на улицах ёжились, морщились, поднимали воротники и втягивали шеи, чтобы хоть немного согреться. Начинался ноябрь, месяц слякоти и холодов. Казалось, в такое утро выцвел целый мир – будто все краски взяли и растворились в белесой дымке.

Я торопилась на работу. Настроение было паршивое. Хотелось спать, кофе издевательски напоминал о тепле и уюте. На прохожих смотреть не хотелось. Я изредка зевала, прикрывая рот рукавом, и старалась немного дремать на ходу, закутавшись в собственные волосы вместо шарфа.

Внезапно я почувствовала, как ноги мои подкосились, в грудь ударилось что-то тяжелое, плотное и мягкое, я отшатнулась, но, потеряв равновесие, очень глупо рухнула прямо на тротуар и потрясла головой, как мокрая собака, отряхивающаяся от воды. Но я не смогла открыть глаз: прямо на меня посыпалось что-то влажное и холодное, такое же холодное и липкое, как и все вокруг.

– Извините, пожалуйста, простите, я не хотела! – залепетал чей-то нежный тоненький голосок.

Я наконец-то смогла открыть глаза. Передо мной стояла девушка, удивительно похожая на лисичку: ярко-рыжее пальто с очень пышным красным шарфом, белые вязаные варежки, черные сапоги и лицо, усыпанное веснушками. И глаза. Темные, очень глубокие, испуганные и виноватые, но с хитрым лисьим огоньком в глубине. В руках она теребила красный кленовый лист.

– Давайте, я помогу вам подняться, – виновато предложила она и протянула мне свою теплую вязаную ручонку.

Я поднялась и отряхнулась. Вокруг меня были разбросаны листья. Целый букет. Будто эта девушка собирала их, но рассыпала, столкнувшись со мной. Наверное, так оно и было: она принялась быстро-быстро собирать их обратно, изредка виновато посматривая на меня и улыбаясь. Со вздохом я принялась помогать ей, думая, что она все-таки очень странная.

…Я шла на работу и прихлебывала свой почти остывший кофе. Вокруг было так красиво, так ярко, что я не могла не улыбаться. Кажется, стало теплее. И я все думала об этой глупой девушке-лисичке, которая рассыпала свои листья.

Я вошла в кабинет и принялась раздеваться. Подошла к зеркалу и рассмеялась.

В моих волосах был красный кленовый лист.

А за окном вдруг выглянуло солнце.

 

День 4.

Горячий завтрак на столе

Анна Зорникова, 20 лет, студентка

Кажется, я уже не ребенок. Учёба, работа. Времени часто не хватает.

Я живу с родителями, но прихожу и ухожу намного позже них, поэтому последнюю неделю мы не виделись, хотя живем в одной квартире.

К слову сказать, я не очень переживаю по этому поводу. Гораздо больше меня волнует то, что я опять опаздываю.

Мама ушла на работу. Она очень рано просыпается и уходит. Возвращается домой  уставшей и, подозреваю, совсем не успевает отдыхать. На ней целый дом. А мне некогда помочь ей, совсем некогда. Даже завтрак себе не успеваю приготовить.

Спешно натягиваю джинсы, бросаю в сумку какие-то тетради. Успеваю погладить кошку и бегу к выходу. Забываю телефон и начинаю бегать по всем комнатам, вспоминая, где могла его оставить. Захожу на кухню.

На столе стоит горячий завтрак. И лежит записка.

Дрожащими пальцами разворачиваю её и принимаюсь читать.

«Аня!

Пожалуйста, покушай сегодня перед тем, как уйдешь. Ты уже больше недели не делаешь этого. Я волнуюсь за тебя.

Мама».

Она… Каждую неделю она готовила завтрак и оставляла его на столе, чтобы я ела и не торопилась. Мамочка… милая моя мамочка!

На глаза навернулись слезы. Только мама, наверное, может такой быть. Самоотверженной. Доброй. И самой-самой любящей.

…Я больше не опаздываю.

Проснулась очень рано. За окном ещё темно, стекла промерзли и покрылись красивыми узорами. Прикладываю палец к стеклу и «протаиваю» себе окошко. Смотрю.

На улице идет снег. Всё так красиво, спокойно и тихо, что не можешь не улыбаться. Будто в сказке.

Сегодня я уйду очень рано и погуляю по этим улицам. А потом вернусь, румяная с мороза, сниму свою смешную шапку с длинными меховыми ушами, войду на кухню и буду есть завтрак, который приготовит мне мама. Но это будет немного позже. А сейчас мне надо кое-что закончить.

…Кухня теплая, потому что кто-то уже успел в ней побывать. Включается свет от сонного хлопка по выключателю.

На столе стоит горячий завтрак. И лежит записка.

«Мама!

Я знаю, как сильно ты устаешь на работе, и не хочу, чтобы ты просыпалась так рано. Я буду помогать тебе. Хотя бы вот так. Это совсем немного, конечно, но это только начало!

Аня.

P.S. Спасибо за завтрак!».

 

День 5.

Косточка от Люси

Максим Городецкий, 22 года, менеджер

Я выпал из какого-то забытья. Голова нещадно болела, пульсировали виски, щипало горло, очень хотелось пить. И было холодно, настолько холодно, что несколько одеял не спасали, а грелка, наполненная кипятком, казалась отвратительно холодной и неприятной.

Простуда – ужасная вещь. Но она ещё ужаснее тогда, когда ты живешь один. Даже принести себе таблетку – подвиг для самого себя.

Как вы догадались, я жил один, и до моей простуды никому не было дела.

Закутавшись в одеяло, я опустил ноги на пол, сунул их в тапочки и, покачиваясь от холода и усталости, заковылял на кухню за очередной порцией лекарств. Остановился у холодильника, на котором лежали таблетки, взял пачку и принялся ловко выщелкивать их из упаковки. Налил себе стакан воды, положил таблетки в ладонь…

Мой взгляд натолкнулся на вопрошающие темные глаза. Люси, моя собака, колли, лежала на полу, у батареи, на большой уютной подушке, свесив с неё лапы, и обеспокоенно смотрела на меня. Мне вдруг стало стыдно. Я не выводил её гулять со вчерашнего вечера, а Люси была настолько воспитана, что просто продолжала ждать, когда я оденусь и привычным движением пристегну поводок.

– Прости меня, Люси, – начал я и увидел, как слабо шевельнулся её хвост. – Я посплю ещё немного, ладно? А с тобой погуляет наша соседка, я сейчас ей позвоню.

Она вскочила на лапы и завиляла хвостом, как бы давая понять, что она на всё согласна, лишь бы наша с ней жизнь вновь потекла в привычном русле.

Я выпил лекарства и пошел к постели, слыша, как за мной цокает по полу Люси. Закутался в одеяла и уснул болезненным сном, беспокойным и пустым, точно провалился в глухую темную яму. Я не видел, как тихо подошла моя собака и положила голову мне на кровать.

…На следующее утро я чувствовал себя намного лучше. Температура прошла, горло болело чуть менее нещадно, чем вчера. Я сладко потянулся и приготовился подняться и идти на кухню, чтобы перекусить. И вдруг под одеялом нащупал что-то твердое и чуточку липкое.

Это была кость. Большая кость, кажется, из телячьей кожи, одна из тех, что дают грызть собакам, чтобы у них не болели зубы. Я знал, как сильно Люси дорожила ей. Как тщательно прятала, если приходили гости. Да и мне никогда не давала. Но только не сегодня. Она отдала мне самое дорогое, что было у неё. Отдала потому, что переживала и волновалась.

Я взглянул на пол. Она лежала прямо рядом с кроватью и дремала. Я не разбудил её. Вдруг раздался телефонный звонок.

– Алло, Максим? – звонила Катя, девушка, которую я просил приглядеть за Люси. – Я не смогла вывести её гулять.

– Почему?

– Она не захотела уходить. Легла возле тебя, и я не смогла сдвинуть её с места.

Проснулась собака. Внимательно посмотрела на меня и завиляла хвостом.

И я почувствовал, что мне стало намного лучше. Прямо сейчас. Просто потому, что я держал в руках кость, которую она мне принесла.

 

День 6.

Рука об руку

Софья Соколова, 79 лет, пенсионерка

Сегодня я случайно наткнулась на свой дневник. Он у меня такой старый! Весь в пыли, с пожелтевшими страничками, кое-где волнистыми от влаги, с потекшими чернилами, потому что в то время ещё не было привычных сейчас ручек. Когда я его писала, мне было лет, наверно, шестнадцать или семнадцать. Я была такая дурочка, стыдно и смешно вспоминать!.. Но сейчас мне очень хочется открыть этот дневник и перечитать его. Я уже и не помню, что волновало меня, когда я была совсем ещё ребенком…

Я и впрямь ничего не помню. Ничего – кроме одного воспоминания. Но мне кажется, что я не забуду об этом до конца своей жизни.

Я долго ищу очки с очень толстыми стеклами, без которых уже совсем плохо вижу. Что поделать – возраст берет своё. Потом со смехом листаю ветхие странички с безобидными девчоночьими глупостями и нелепыми сейчас переживаниями. Где же оно? Где моя любимая страничка?

Вот она! Нашла!

Почти в самом конце бордовой записной книжки с клеенчатой обложкой есть совсем короткая запись, сделанная будто на бегу: буквы, написанные вкривь и вкось, клякса и смазанные рукавом чернила, не успевшие высохнуть, когда я случайно мазнула по ним рукой.

«У меня отчаянно колотится сердце, когда он касается моих пальцев и осторожно сжимает их в своей руке».

Как же наивно! Наверное, мне должно быть смешно, но нет, я совсем не смеюсь. Улыбаюсь. С очень большой теплотой.

Я захлопываю книжку, прижимаю её к груди, закрываю глаза и вздыхаю от счастья. Представляете, я до сих пор счастлива! Счастлива, как и тогда!

Марк, мой муж, дремлет в кресле-качалке в соседней комнате, убаюканный бормотанием телевизора. Он уже старик, белый, как лунь, и ходит, опираясь на палочку. Раньше Марк был офицером, высоким, черноволосым и бесконечно красивым. Хотя бы в моих глазах.

Мы оба постарели. Я сама уже не та девчонка, которая вставала на цыпочки, чтобы робко-робко поцеловать его. Не ношу больше белых платьев с большими красивыми рукавами, а хожу в огромных вязаных носках.

Я уже почти ничего не помню. Ничего – кроме одного воспоминания. Но мне кажется, что я не забуду его до конца своей жизни.

Потому что у меня до сих пор отчаянно колотится сердце, когда он касается моих пальцев и осторожно сжимает их в своей руке.

 

День 7.

Кактус на подоконнике

Наталья Андрейченко, 38 лет, госслужащая

На моем подоконнике не цветет кактус. У меня много растений, много кактусов, и все они пышно и красиво цветут, кроме одного-единственного горшка.

В последнее время к тому же не очень ладится на работе. Внезапно испортились отношения с коллегами, а дел появилось столько, что даже дома я не могла отдохнуть от них и всё равно ничего не успевала. Даже перестала готовить – питалась полуфабрикатами, потому что времени катастрофически не хватало.

И я совсем забыла про свои цветы.

Раньше я каждый день опрыскивала их водой, поливала, протирала влажной тряпочкой листья, рыхлила землю… что уж тут, сейчас я не делала ничего из этого, совсем ничего.

Но этот самый «нецветущий» кактус очень сердил меня. Он был какой-то неправильный, и поэтому выбивал меня из равновесия.

…Сегодня я не успевала даже поужинать. Время шло к часу ночи, а я всё ещё корпела над бесполезными бумажонками. Они пустые, глупые, никчемные. Зачем только люди выдумали их?!

Я со вздохом закрыла документ «Microsoft Word».

И отчего-то не нажала «Сохранить».

Труд целого моего вечера бездарно пропал, закрытый красным крестиком. Я опустила голову на скрещённые на столе руки и почувствовала, как бессильные злые слезы катятся по щекам.

…Следующим утром я проснулась разбитая и усталая, будто не спала целую ночь. Кое-как оделась, некрасиво собрала волосы в пучок, какой делаю дома, когда готовлю, чтобы волосы случайно не попали в еду. Я уже собралась выходить, как вдруг…

Цветы, мои любимые цветы совсем завяли, поникли и покрылись пылью, забытые хозяйкой. Отчего-то я со вздохом расстегнула куртку, разулась и вернулась к окну.

Моё лицо вдруг озарилось очень широкой и яркой улыбкой.

Ведь на моем подоконнике наконец-то расцвел тот самый «неправильный» кактус.

 

День 8.

Книга из парка Горького

Олег Самарин, 31 год, журналист

У меня творческий кризис. Вокруг происходит множество интересного, но это почему-то не цепляет меня, ничего не задевает в душе. Поэтому мне совсем не хочется писать о чем-то. Все-таки без такой штуки, как вдохновение, в моей профессии нельзя обойтись.

На дворе осень – прекрасное время года. Осень бывает разная: туманно-грустная, одинокая, задумчивая; солнечно-теплая, будто рыжеволосая веснушчатая девчонка; угрюмо-дождливая, будто бородатый старик… Осень бывает яркая, красочная, сочная или серая, унылая, бесцветная или мрачная. А вокруг – листья, листья, листья… Мириады листьев!

Но осень меня отчего-то не вдохновляла.

Я задумчиво шел по парку Горького, закутавшись в теплый шарф, и изредка пинал носком туфли кучки осыпавшихся листьев, которые дворники не успели сгрести и убрать.

Было 9 утра, и в парке, кроме меня, можно было встретить лишь собачников, которые либо зевали, ежились и нетерпеливо дергали поводок такого же усталого и продрогшего пса, либо с улыбками на лицах, румяные и разгоряченные, пробегали мимо меня, сопровождаемые такой же веселой, озорной и бодрой собакой, звонко лающей на всё вокруг.

Скамейки, на которых обычно ворковали влюбленные парочки, пустовали и поблескивали влагой, которую ещё не успело высушить прохладное осеннее солнце.

Я опустился на одну из них и поднял ворот пальто, стараясь согреться, и сразу же стал похож на нахохлившуюся птицу. Напротив меня не торопясь подметала листья дворничиха.

– Эй, мужчина, поднимите свою книгу! – вдруг недовольно сказала она.

Я не сразу понял, что она обращалась ко мне. Какая ещё книга? Я обшарил взглядом пространство вокруг себя: мой взгляд остановился на небольшой потрепанной книжке, лежащей рядом со скамейкой. Я поднял чуть влажный томик и бережно смахнул с него капельки влаги и прилипший лист.

…Вечером я возвращался домой через тот же парк. Настроение было не очень, потому что кризис никак не хотел уходить. И мне вдруг отчего-то вспомнилась та утренняя книжка. Надо же, даже названия её не посмотрел.

Она все так же лежала на скамейке, где я оставил её утром. Это был томик стихов Асадова – хороший выбор, прекрасная книга и такое плохое с ней обращение!

Я прижал томик к груди и пошел прямо, собираясь дома прочитать книгу от корки до корки – всё равно заняться было нечем.

И я не видел, как чуть дальше, за моей спиной, стояла миловидная девушка в очках, смотрела мне вслед, грела озябшие руки в карманах бежевого пальто и улыбалась…

…Дома в книге я нашел записку: «Привет! Если ты нашел мою книгу, значит, совсем скоро в твоей жизни все станет лучше, чем прежде!

твоя Соня».

 

День 9.

Бутылочка

Марина Гусева, 19 лет, студентка

Наверное, у каждого из нас есть что-то из детства, что-то такое, чего ты, уже став взрослым, не можешь больше найти, а если и находишь, то это всего лишь подобие. Огорчает, правда?

Наверняка вы сейчас, читая или слушая эти строки, представили себе такую сладкую и недосягаемую вещь из детства. Но вы только представили. А я этим брежу.

Когда я была совсем маленькая, помню, как мама покупала мне пирожные «персик»: две такие половинки булочки с шариком вареной сгущенки внутри, окрашенные свекольным и морковным соком и обвалянные в сахаре. Все помнят такие, правда? Недавно я купила такое пирожное в кондитерской, развернула на улице бумажный пакетик, в который оно было завернуто, откусила кусочек персика и… чуть не разревелась от обиды. Это был совсем не такой вкус. Совсем!

Второй раз я совершила такую же ошибку, когда купила тетрис. Казалось, что можно испортить в тетрисе?! Я тоже так думала. Пока вместо привычного тетриса не увидела целую кучу разной ерунды, которой в нем не было раньше.

Приближался новый год, и я думала о детском шампанском, которое пила почти каждый новогодний праздник, пока была совсем маленькой.

Но я сразу отбросила мысль о том, чтобы купить его к 31 декабря: не хотелось вновь разочаровываться.

Зима… Вы любите зиму? Я – очень! Она такая уютная, воздушная, с румяными от мороза щеками, со снежными хлопьями, падающими на волосы, с уютной шапкой-пандой, с черным пальто, с елочными игрушками и ароматом хвои и мандаринов… Я очень люблю зиму!

Оставались последние дни перед праздниками. Вы замечали, как преображается в эти дни город, в котором вы живете? Словно кто-то включает улыбки на лицах прохожих. И их так много… И становится невозможно грустить!

Хрустит под ногами снег, шуршат пакеты с подарками, прозвенели бубенцы в парке, где ездит карета, запряженная шестеркой белоснежных лошадей в звенящей яркой упряжи.

Дождалась курантов. Выпила бокал шампанского с друзьями и родными, обычного такого шампанского, совсем не детского, не такого, о котором я мечтала. Но настроение уже было хорошим.

Кто-то из друзей предложил сыграть в бутылочку, а шумная компания поддержала.

Мой брат принес бутылку.

Бутылку настоящего детского шампанского, такую же, как в детстве: с румяным дедом Морозом, с витиеватой надписью…

– Где ты это взял?! – крикнула я.

Я никому не говорила о том, чего хочу. Никому. Как же он узнал? Или это было случайно?..

Брат лукаво подмигнул мне:

– Мариша, ты веришь в деда Мороза?..

 

День 10.

Пластилиновый самолетик

Алексей Гриценко, 51 год, пенсионер

Сегодня ровно два месяца, как мне пришлось уйти.

Мой отец был летчиком, и всё своё детство я провел на аэродроме. Моими лучшими друзьями были не мальчишки во дворе, а сорокалетние летчики и механики, пахнущие сигаретами и резким машинным маслом, в очках с толстыми стеклами и с вечно перепачканными руками – грубыми, в мозолях.

Лет в 15 отец впервые позволил мне вести самолет. Совсем недолго, минут, пожалуй, двадцать, сам находясь в это время рядом. Это был огромный Ан-124, крылатый, белоснежный, с синей полосой от носа до хвоста.

Помню, как хвастался этим перед ребятами. Я чувствовал своё превосходство, гордо задирал нос, посматривал свысока и сам осторожно пытался поймать взгляд Оли Кутайцевой, девочки, в которую я в то время был страстно влюблен.

Но Оля не смотрела на меня. Она совсем не любила небо.

А я любил. И любил его намного больше, чем Олю. Когда через восемь долгих лет она, носящая под сердцем моего ребенка, плача, сказала, что устала жить и бояться, что я однажды не вернусь домой, я грубо оборвал её и велел замолчать. И больше мы никогда не говорили на эту тему.

Вы уже поняли, что я пошел по стопам отца и стал летчиком. Пилот – моё призвание, я всегда был в этом уверен. И я летал почти до старости. Когда мои ровесники давно ушли на пенсию, я остался. И оставался до недавних пор…

Я едва не разбил самолет. Я не говорю «разбился», потому что если бы я погиб сам, мне было бы не так жалко своей жизни, как жизни железной птицы. Да, я любил небо. Я слишком любил небо.

Как я ни хотел, меня попросили уйти. Я всё понимаю, потому что сам поступил бы также. Но уходить мне совсем не хотелось.

Сегодня ровно два месяца, как мне пришлось уйти.

На душе настолько пакостно и тоскливо, что хочется завыть. Но я стараюсь спокойно сидеть и читать газету невидящим взглядом. Мерно покачиваюсь в кресле-качалке и сильнее кутаю ноги в плед. Смотреть в небо совсем не хотелось.

– Дедушка! – раздался передо мной звонкий детский голосок.

Я поднял глаза и посмотрел на внучку. Моей крохе было четыре с небольшим года, и она была прелестна. Она была очень смышленой девочкой, и всегда понимала, как себя чувствует каждый из членов семьи.

– Дедушка, это тебе! – она положила мне в раскрытую ладонь… крохотный пластилиновый самолетик: всего две красные «колбаски» из пластилина, приклеенные крест-накрест и немного расплющенные там, где должны быть крылья.

– Дедушка! Я знаю, что тебе грустно. Пусть у тебя теперь всегда будет твой маленький самолетик! – сказала она, обвивая тонкими ручонками мою шею.

– Спасибо, Даша, спасибо, – только и шептал я, едва сдерживая слезы.

…Я всё ещё люблю небо. Но небо не заменит мне мою Олю, моего сына Диму. Мою маленькую Дашу.

И их я люблю намного больше, чем небо.