Алексей ГУБАРЕВ 
Алексей ГУБАРЕВ
НЕ ВОЗВРАТИТЬ УТЕРЯННОГО ГДЕ-ТО…
ТОЛЬКО ТАК
Много жизнь просыпает, много.
Да не многое в силу взять.
Пособьёшь, намозолив, ноги.
Отболеешь, натрёшь опять.
Изомнёшь до нытья загорбок,
Будто лямкою плечи бурлак.
А особенно, если робок,
Жизнь ухлопается в пустяк.
Но не тем раздирает в части
И печалью струит из пор.
Русским выдаться на несчастье –
Не смертельный ещё приговор.
Не постыдно сгореть на взлёте,
Иль истлеть до самих углей.
То паршиво, когда умрёте
В самом цвете души своей.
Потому сердце жаждет страсти
И страдается полно мне,
Что душою я не согласен
Быть с покойниками наравне.
Очертя прогореть, да в привкус...
Русским будучи – русское спеть,
Отметя сатанинский искус –
Телом жить, а душой умереть.
Вот зачем отвлекаю Бога.
Вот за что надрываясь плачу.
И как выдастся жить немного,
Только так дни растратить хочу…
ПЕЧАЛЬНЫЕ МИНУТЫ
Да разве есть печальнее минуты
Последнего дыхания зимы,
Что сердцу представляется как будто,
Довольно пожив, умираешь ты…
Ещё в тени набросанный клочками
Пустой надеждой серебрится снег,
Как окружённый юными зрачками
Струит тоску, что выцвел и поблек.
Ещё в ветвях налипшие коросты
Цепляются за тающую жизнь,
Как в океане корабельный остов
Пробоиной о камни опершись.
И грезится в том старому презренье
И нового рожденья торжество,
Ведь каждого настигнет, вне сомненья,
Извечного закона естество.
Не возвратить утерянного где-то
Бессилию нагрянувшей пурги.
Лишь огорчит безрадостная тщета
Шальной метели марту вопреки.
Унылым путам запоздалой вьюги
Не спеленать весеннюю капель,
И грустно наблюдать её потуги
Напрасными в безжалостный апрель.
Бывают ли печальнее минуты
Предсмертного дыхания зимы,
Что сердцу представляется, как будто
Отживши срок прощаешься и ты.
ВАМ – ДОБРОЙ НОЧИ
Вам – доброй ночи. Удивились – помнит?
Моя обида? Черти пусть её…
Тогда, в далёком, я преступно скромный
Так глупо счастье отпугнул своё.
Кто виноват, что Вы уже любили,
И получил обманом Вас другой.
А я не знал, и этим Вы убили
Так сладкий сердцу первый непокой.
Пусть… Ведь прошло… Вы отпринадлежали.
Зачем же было прошлое скрывать?
Ведь ненамеренно… любя Вы продолжали,
Чужою будучи, мне сердце надрывать.
Я слепо брёл и преданной собакой
Послушно мордой тыкался в обман,
Как оступившись волк встревает лапой
В расставленный у дерева капкан.
Не Вы… Я бросил Вас тогда в усладу
Предубежденью, хоть потом и клял.
И лет, теперь не помню, сколько к ряду
Других улыбкой Вашей наделял.
Из многих кто теперь – и будут лучше,
Не утаив... Хоть будут не любить.
А Вы любили… Просто злополучный
Над нами демон занялся кружить.
И накружил тревогу снам и память,
Определив недолго рядом быть.
Но может тем, что стёрто между нами,
И стоит в этом свете многим жить?
Вам – доброй ночи. Удивились – помнит?
Моя обида? Черти пусть её…
Тогда, в далёком, я преступно скромный
Так глупо счастье отпугнул своё.
ОСЕНИ БЛАЖЕНСТВО
Я многому признал несовершенство,
Хоть сам от идеала далеко.
И только тихой осени блаженство
Мне сердце сладкой болью облекло.
Ничто так глубоко не ранит душу,
Как слёзы засыпающих осин
Над золотом, теперь уже ненужным,
Пылающих смущением рябин.
И более щемящей нет минуты
Глядеть на опадающий наряд,
Как будто в сон усталостью опутан
Счастливым увязает младший брат.
Застывший взор не в силах напитаться
Стыдливостью клонящихся ветвей,
И долгий миг пытается пробраться
Сквозь сеть остановившихся теней.
Лишь теньканье напуганной синицы
Святое онемение стряхнёт,
И вдруг поймёшь, что с явью не рознится
Божественного сна печальный свод.
Как многому дано несовершенство,
Как многим к идеалу далеко,
И только тихой осени блаженство
Мне сердце сладкой болью облекло.
НЕ ОБИЖАЙСЯ
Не обижайся, женщина, не обижайся.
Мы, каждый, очень разное несём...
И в осень на ветвях листам дрожащим
Не повторить друг друга нипочём.
Не думай… Прошлым ныне не забыться.
Другие сны терзают душу мне.
От этой напасти, поверь, недолго спиться,
На горе ангелам и радость сатане.
Как ночь, так сердце обручем сжимает.
Хмель выдувает нити на висках.
И мнится, словно тайный подступает
И будто кара за грехи близка.
Но новь есть новь. И с этим не поспоришь.
А если так, так надобно идти.
Чего в сердцах порою не напорешь
На отведённом жизненном пути...
И, пережив дурное сновиденье,
Ведомый бесшабашностью пойду
Уже с зари, наполненный волненьем,
Чтоб заживо изжариться в аду.
Пойду к другой… Не стоит обижаться,
Любая нам на этом свете ад.
Ведь и ветвям дано переплетаться
Да так, что сунься, будешь и не рад.
Спрячь слёзы женские, не плачь, не обижайся.
В другом отыщется и ласка и тепло.
А я, как лист, беспомощно кружася,
Согреюсь тем, что с ветки сорвало.
СЛУЧИЛОСЬ
Святые духи! Боже мой!
Случилось… Наконец случилось…
С небес на жалкий облик мой
Сошла невиданная милость.
Свалилась, будто в летний зной
На голову внезапным снегом,
Окрасив в бело-золотой
Пурпур проснувшегося неба.
Теперь нелестно обо мне
Ни враг не скажет, ни завистник…
Пушистой пеной в тишине
К дороге льнёт тысячелистник.
К дороге, где моя душа
Брела, просяще подаянья,
С далёких пор в суме ноша
Безмерной горечи страданья.
О чём печалилась она
Немой березою в ненастье.
О чём томилась, чем жила,
Ища неведанное счастье.
К чему тащила тяжкий груз,
Клонивши голову понуро,
Роняла стон из сжатых уст
И спину от натуги гнула.
Не знаю… Знаю лишь одно:
– Не зря даётся испытанье
Сполна вкусить людское дно,
Проникнувшись его дыханьем.
И, многое спустя, затем
Взмыть, пусть и раненою птицей,
И гордо воспарить над тем,
Кто позволял над ней глумиться.
Но полететь не потому,
Что стал посланником обличья,
А с тем, что не достичь ему
И крох униженных величья.
И вот случилось. Боже мой,
Парю!
…Убереги с тем не сравниться,
Кем был осмеян облик мой,
И от гордыни откреститься.
НЕТ ВЕСЁЛОСТИ
Нету прежней нутру весёлости…
Видно кем-то в сердцах проклят.
Из-за глупой, ети её, гордости
Год второй как душа сохнет.
Первый год ещё так, терпимо.
А в теперешний – просто край…
Будто влез сатана на спину
И куражиться там давай.
Бьёт болюче в бока копытьями.
Уцепился когтями в горло.
И таращится бельмами рыбьими,
И хихикает, гад проворный.
И почто так болезной сохнуть,
Чтобы в блажь на загорбок чёрта?
Нешто в прихоть чужую сдохнуть,
Под луною пав распростёртым?
Ладночко, заобидел бога.
Ладнысь, сжил бы кого со свету.
Али бесов пригрел сбоку,
Али влез, куды ходу нету.
Не горел каким злобным помыслом.
Не содеян и грех неземной.
А любовным что жил промыслом,
Так греховен таким, как любой.
Ах ты, счастье – Рязань косопузая!
Ой ты, горюшко – Псков ершеедный!
Знать, сутулясь и семечки лузгая,
Лишь мечтать о деньках прежних.
От того, видно, нет весёлости,
Что в сердцах кем-то шибко проклят.
Из-за русской, ети её, гордости,
Истомившись, душа и сохнет....
ОТЧЕГО ТАК МАЛО ВЁСЕН
Стонет, стонет сердце, сердце щемит
И зовёт в рассветов алых даль,
В те забытые места, родились где мы,
Чтоб лелеять прошлое, как встарь.
Растеряет жёлтый фарс мимоза,
Вишни ссыпят в травы белый цвет.
Отчего дано так мало вёсен,
Почему живём так мало лет?
Спит ответ в тени плакучей ивы,
Что склонилась к зеркалу пруда.
Ах, зачем создали мир красивым
Те, кем был забыт он навсегда?
Я и сам безбрежно виноватый
От того, что лес, поля, луга
На кирпичные сменял квадраты,
Облапоша душу донага.
И болит, и жмёт хмельное сердце
Жаждой, чтобы каждый жил до ста.
Небеса, прошу всех вас, поверьте,
Оградить от мрачного креста.
Пусть украсит в жёлтое мимоза
Дремлющие склоны старых гор,
Пусть пушат чалму весною розы,
Яблонь белых радует убор.
Только спит ответ под сенью ивы,
Что склонилась плача у пруда:
Кем же создан этот мир красивым,
И зачем покинут навсегда?
КОВАРНАЯ
Раздавило меня, расшатало
Заводное с букетом вино,
А казалось, пьянит оно мало,
Плохо прячет бокальное дно.
Как медово тянулась гулянка
Под баяна чудной перебор,
Ах, разгульная русская пьянка:
Песни, крики, хмельной разговор!
Я «Цыганочку» с выходом в зале
Отбивал из-под свиста толпы,
И трактирную девку в запале
Зажимал у пропитой избы.
А потом, разомлев до предела,
Я, подобно развязной свинье,
На луну, что в пруду тихо млела,
Ссал, качаясь в немом забытье.
Хохотал, разбивая в осколки,
Её трепетный мраморный лик,
И не знал, что коварна нахалка
В этот сладостный для меня миг.
Не упомню, как двое пристали,
Как избили, как плёлся домой.
Помню только, что хамы те ржали,
А я кровь утирал под луной.
ОТРАВА
Ах, отрава моя, отрава...
Тайных помыслов чёртова дверь.
В глаз оливковую прохладу
Сердце втиснулось, хоть убей.
Каждый раз, нахлебавшись жару,
Будто прожит последний день,
Помня, топь не прощает, смалу,
Я прошу его: – Оробей!
Но как только ненужный вечер
Стеганёт вороных коней,
Всё одно, как от делать неча,
Так и прётся увязнуть в нёй.
И колотится, беспокоясь…
Знамо, радость – исход роковой
Наслаждаться, торча по пояс
За безжизненною чертой.
Глаз оливковая прохлада
Присушила, видать, неспроста…
Ах, отрава моя, отрава...
В опий… маковые уста.
КОЛОДЕЦ
Всё как прежде в деревне родное;
У залеска две старых сосны,
За околицей поле ржаное
И колодец, где встретились мы.
Та же улица стелется речкой,
Те ворота, заборы, плетень.
И луны боголепная свечка,
Что ворует вечернюю тень.
Только вот заколочены накрест
В избах окна и сени доской,
Будто вынесли жителей наспех
На погост, где извечный покой.
Нет на лавочках тех посиделок,
Песен нет, и струной не бренчат,
В сеновалах не тискают девок,
Петухи по утрам не кричат.
В поле буйствуют лютик да куколь,
И не слышится смех детворы,
Тишина, хоть свисти, хоть аукай,
Не узришь из-под темной чадры.
Лишь колодец с изъеденным срубом –
Стражник встречи с любимой – стоит,
Распинает судьбу эхом грубым
И, как прежде, водой напоит.
ОТЧЕГО СПЛЕТЕНЫ РУСЬ ДА ГОРЕ
Отчего сплетены Русь да горе
Неразвязной тугою косой,
Кем повенчана горькая доля
С нею рваной голодной фатой?
Нет ответа, неведом священник,
Нежеланный свершивший обряд,
И бренчит седогривый коренник
Скорбью, будто чертями заклят.
Уцепившийся как подмаренник
В Русь, и простолюдинами клят,
Этот черный безумный отшельник
Не отводит пустой черный взгляд.
Где пылают рябины на взгорках
И ракиты шумят над рекой,
В рукодельных избитых опорках
Буду бресть по осоке густой.
Буду петь тебя Русь всей душою,
Ты ж меня необъятью опой,
И пусть птицы с рассветной зарею
Утром тренькают наперебой.
Под луною пусть филин хохочет,
А в расщелине тёплой земли
Родничок под горой пусть бормочет
И танцуют в лугах журавли.
Пусть подсолнух в заброшенном поле
Желтокудрой, вертлявой башкой
Средь полынного сизого моря
Скрасит нищенский дом обжитой.
Отчего сплетены Русь да горе
Неразвязной тугою косой,
И за что тебя горькая доля
Наделила пустою сумой?
ПОКАЯНИЕ
Не томись напраслиной заранее.
Слёз не лей, пустяшное глуша.
Нет ещё, когда от покаяния
Открестилась русская душа
Даже, если приложивши рвение,
Как-то утаила грех какой,
Всё одно придёт – падёт в колени,
Пред иконой сникши головой.
Было, и моя ненужным тлела,
На пустое изводя года.
Надрываясь пела… Но не спела
От того, что песнь была не та.
И пришло! Неправедным усытившись,
Всласть, упившись бражною гульбой,
Стала, будто в осень дуб, осыпавшись,
Шарить лапой в бездне голубой.
И в закат, что золотом обмазал
Тени вётел на зрачке пруда,
Обожгла себе зеницы разом
О луну, что выкрала вода.
Но, ослепши, всё ж щенком пытливым,
Уповая на врождённый нюх,
Вынюхала, где таится вымя
Незавидных человечьих мук.
И с другими насосавшись вволю
Этой грусти в прозе бытия,
Вдруг рванулась птицей в чисто поле,
А за нею побежал и я.
Там, средь трав, в ромашковом покое
Выстелилась белым полотном…
И, впервые, небо голубое
Распахнулось праведным окном.
Тронув сердце давней теплотою,
Той, что в каждого вливает мать,
Убедила, что не много стою,
Наказав молитву прошептать…
Так что не томи себя заранее,
Слёз не лей, напраслину глуша.
Нет ещё, когда от покаяния
Открестилась русская душа.