Олег КОЧЕТКОВ. БЕЛЫЙ СВЕТ – НА ЧЕТЫРЕ ИСХОДА. Стихи

 

Олег КОЧЕТКОВ

БЕЛЫЙ СВЕТ – НА ЧЕТЫРЕ ИСХОДА

 

* * *

Три реки в моём граде старинном,

И Москва здесь впадает в Оку.

И дышу я простором былинным

На своём беспокойном веку!

Здесь Донской с Евдокией венчался,

Мнишек здесь изнывала в кремле,

С Куликова Боброк возвращался

На израненном верном коне.

Здесь ещё молодой я, вчерашний,

Пел про эту бескрайнюю ширь:

Про Маринкину древнюю башню,

Про Бобреневский монастырь.

Эти самые первые строки

На крутом берегу я пропел.

Здесь мои родовые истоки,

Здесь мой самый последний предел!

 

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

ДЕРЕВНИ ШЕРЕМЕТЬЕВО

Незавидная местность:

Косогор, осокорь.

И я весь – бестелесность,

И желанная хворь…

В Лапотке поплещусь я –

Он почти ручеёк.

Он – душе моей устье,

Босоногий исток.

Подойду к осокорю,

И щекою – к коре.

Я с шершавой корою –

В занебесной поре,

Где я жёгся крапивой –

Не тщетой бытовой…

Дед и бабушка – живы,

Где я – вровень с травой, –

Беспорточный, босой,

И с такой же душой,

Окроплённой росой…

 

* * *

Дух смирения веет над полем,

Над сквозящим духмяным привольем,

Оседая в траве и цветах…

И в твоих невозможных губах

Появляется тень откровенья…

Грешный вызов на это смиренье,

Где всё видится хрупким, простым,

Где ступням даже нашим босым

Васильки и ромашки покорны,

Где кузнечики скачут проворно

При одном приближении нас.

И стреножен мой верный Пегас,

И не бьёт вдохновенно копытом…

А глаза твои влажно открыты…

Нестерпимее всё, ещё чуть –

Как в последний раз в них утонуть…

 

ОСОКОРЬ

Хорошо на заре, да по росам

Обжигающим, да босиком!

Под родным осокорем белёсым,

И в гортани – нетающий ком!

Босоногим ты и голоштанным

Этой Ряжской земле присягал,

И таким же вот утром туманным

Здесь на цыпочках лёгких порхал.

Шестьдесят пролетело, с лихвою,

Лет твоих, от тебя в стороне, –

Осокорь же густою листвою

Над тобой шелестит в вышине,

Как и в прежние годы, былые,

Поросли что прогорклым быльём.

Ну, а листья, такие живые, –

О своём шелестят, о твоём…

 

* * *

Отгуляли мы красное лето,

Глядь – и осень сквозит на дворе.

И вокруг столько чистого света,

Золотая листва на траве.

Голубые просветы в деревьях,

И распахнуты в даль небеса,

И в глазах твоих – омутных, девьих, –

Отразилась вся эта краса.

Скоро серые тучи нагрянут,

Хрусталём заблажит с высоты,

И меня, вконец, будни заманут,

Где в сиреневой кофточке – ты!

Не успели друг в друга всмотреться –

На дворе уже белым-бело…

И куда ж друг от друга нам деться,

Когда весь белый свет замело,

Когда красное лето прошло?

 

ЗАВИСТЬ

Развиднеется… Даль всё далече,

Непорочны и чутки стога.

Немоты не хватает, ни речи –

Так бессильно здесь жизнь дорога!

Никакого не надо участья,

Ни касания. Дышит простор…

Здесь само первородное счастье

В естестве с незапамятных пор

Схоронилось от новой неволи,

От алкающих рук и очей…

Вот нам в жизни бы этакой доли –

Где ты сам по себе, и – ничей!

 

НЕИЗБЕЖНОСТЬ

Тиходумная радость – брести босиком

По просёлочной, пыльной, родимой,

И соскучившимся, пытливым глазком

Примечать свет, едва уловимый,

От упругой, волной убегающей ржи,

Чуть разбавленной васильками,

Над которой стригут знойный воздух стрижи,

Прошивая косыми стежками.

Ни комбайн и ни трактор тебе на пути –

Никакая иная машина.

Вот бы так всю-то жизнь мне по жизни идти –

Не брала б никакая кручина!

В стороне от деньской суеты городской,

Где бытую, в заботы погрязнув

(Почему-то всегда их бывает с лихвой!),

В стороне от никчемных соблазнов.

Не колышется тень, убывает мой день,

Всё короче мой шаг (ведь не молод!).

Было в жизни плохого, хорошего – всклень,

Но опять приближается город.

Надвигается всею громадой своей

Всё отчётливей, неотвратимей.

Куда деться: жалей – не жалей,

Всё постылее и – необходимей…

 

* * *

Ум не внемлет, и ухо не слышит,

Только сердце, лишь только оно

Занебесною влагою дышит,

Пьёт её неземное вино.

Белый свет – на четыре исхода

Распахнулся… концов не видать.

Воля духу, а мыслям – свобода.

Остаётся тебе выбирать.

Занедужили дали родные,

Рассуропились – невмоготу.

И заветы, и жесты чужие

От тебя уже – не за версту.

Только сердце хмелеет нездешним,

Грезит зыбким, невиданным днём

В совершенстве своём неутешном,

В непосильном значенье своём…

 

* * *

Преклоняю свои я колена

Перед днём, что так сладко горчит.

Платье твоё из кримплена

Всю тебя обтянувши – кричит,

Вызывающе так и упруго

Ароматом зовёт и кружит.

В моём горле мучительно-сухо,

И ладонь нестерпимо дрожит

На твоей невозможной ладони.

Под лопатками – колкий мороз.

Ты – в пушистой, душистой короне

Из своих занебесных волос.

Ты, конечно, не здешняя птица,

От каких-то дремучих кровей…

Этот день уже не повторится,

Но продлится он в нас, да святится,

Вечно будет мучительно сниться,

И чем далее – тем всё больней…

Но светлее, светлее, светлей!

 

* * *

                      Внучке Машеньке

Машенька, ангел, Мария, –

Вишенки – глазки твои –

Смотрят на дали родные,

Что в твоей детской крови

Нежно уже растворились,

Чтобы судьбой навсегда

Стать… что впервые родились

В эти глухие года…

Я на тебя уповаю,

Как на нательный свой крест,

Жертвенно благословляю,

Счастлив, едва не рыдаю,

В сердце своём и окрест.

Помни бедового деда,

Что на земле гомонил

Ради словесного бреда.

Вот – и тебе посвятил!

 

* * *

Бимки нет уже пятое лето…

Был он преданным другом моим!

Не почуяла это – планета,

Как он чуял всё нюхом своим!

Как по всей мы Лосиноостровской

Помотались с ним вдоль-поперёк!

Каждый кустик он знал и пенёк,

Перед каждою ёлкой, берёзкой

Останавливаясь на чуток…

Карим взглядом своим, нежнейшим,

Он мне в самую душу смотрел.

По движеньям моим по малейшим

Распознать настроенье умел!

Ах, какими мы были родными:

Ведь глядел же, все годы и дни,

Беспокойно глазами своими –

Он в такие же точно – мои!

Ускользает какая-то тайна

От меня… На душе нелегко…

Он глядел так тревожно, печально, –

Знать, была она – и у него!

Знать, была, но иная – собачья…

Но родная, такая же, зрячья,

И кричу я религии всей:

Верю, знаю, – была, хоть убей!..

 

* * *

Лишь однажды убил я змею,

На пеньке она грелась замшелом.

Как сейчас – перед нею стою,

Себя видя и ловким, и смелым.

На куски я её искромсал

Подвернувшимся дрыном ольховым,

И от радости чуть не плясал,

Возгордясь ощущением новым.

Не святая была простота –

До сих пор не прощу себя-гада:

Помню, сразу – в душе пустота,

Только горечь лишь в ней и досада…

 

* * *

Туман неподвижен в низине,

Роса на траве, будто град,

И дух невозможной полыни.

Подошвы босые горят.

И воздух густой чуть клубится.

Душистый, бескрайний покой,

И мнится: здесь что-то случится –

Над чуткой недвижной рекой.

Какое-то в сердце томленье,

Мерцание в смутной душе,

Родное, на грани моленья.

Всего-то одно лишь мгновенье –

И нет тебя в мире уже…

 

ПИОНЫ

Цветом розовым свет мне застлали

Шапку сбросившие пионы,

А какой аромат источали –

Хоть клади здесь земные поклоны!

А вчера лепестками своими,

Нежно-трепетными, живыми, –

Оглушали моё обонянье,

Обволакивая сознанье.

Ещё только вчера… ну, а ныне –

Стебельками качают сухими,

Словно не было их и в помине.

И я думами маюсь простыми:

Где теперь их душистое имя?..

 

МЕЖА

Пространство души невозможно

Без этой забытой межи,

Где так одиноко, тревожно.

Колосья засохшие ржи

У самого поля, по краю,

Качаются ветром степным

Навстречу грачиному граю,

Печальным просторам пустым

И этим неласковым думам

Всех ветрено прожитых лет,

Усталым, почти что угрюмым,

И нет им скончания, нет…