Роман СЛАВАЦКИЙ. КОРАБЛЬ (по мотивам постановки сонетов Шекспира в моём переводе театром PASTILA). Стихи

 

Роман СЛАВАЦКИЙ            

КОРАБЛЬ

По мотивам постановки сонетов Шекспира в моём переводе театром PASTILA

 

СТРОЙКА                                                      

Шекспировская страсть – нести поклажу странствий!

«Пора мой друг, пора!» – на сердце непокой:

пора тесать каркас, тащить на склады снасти,

и грезить по ночам над картою морской!

 

Пора, как древле – Ной, тянуть бревно Ковчега,

оставя груз греха у брошенного брега!

 

Как ветер, бородат наш мастер вдохновенный,

как старый Посейдон, он щурится с верхов:

и, вещий корабел, сшивает остов сцены,

вбивая молотком шпангоуты стихов.

 

Шекспировская страсть – саднящие сонеты,

занозы на руках – актёрства и любви!..

…Корабль уже готов, и слышен зов Завета –

из Книги Бытия библейское: «Плыви!».

 

БУРЯ

А ну-ка по местам, похмельная команда!

Не время в глубине в углах валяться в ряд!

Легла на горизонт коварная громада,

и буря по бортам срывает якоря,

 

и стонут на снастях шекспировские рифмы,

и ветер тащит нас на каменные рифы!

 

Как трагик в кабаке, стихия размахалась,

но правит паруса лихой актёр-мастак!

И словно Сам Господь преображает хаос

в таинственный спектакль, летящий на маяк…

 

И в перекрестьях рей огни стихотворений

с неторной темнотой ведут упорный спор.

…И, точно гордый конь, в бурлении и пене,

торжественный ковчег победно входит в порт.

 

NOX

Едва волна в ночи убавит ярость –

богиня Нокс отправится во мрак;

расправит небосвод расшитый парус,

Селена разожжёт сигнальный знак.

 

Богиня Нокс! – узорная причёска,

брильянтами украшенная броско!

 

Богиня! – над морскою чёрной ширью

с какой-то непонятною тоской

она в безумье грезит о Шекспире

и призрака приветствует рукой.

 

Как статуя резная за бушпритом,

среди морских видений и примет,

она летит –  языческой молитвой,

а мы, немые, – смотрим ей вослед.

 

СИРЕНА

У коварных мелей поют сирены –

луноликие девы с когтями грифа,

и команды манят, влекут на рифы,

обрекая лодьи пучине бренной.

 

Затопил прибрежье прибой сирени,

затаил акрополь шипенье мифа;

ненавязчиво, нежно, легко и тихо

упоительным ядом струятся вены.

 

Ну, гребцы, запечатайте воском уши,

сохраните от смерти слепые души,

только мне оставьте моё безумье!

 

Пусть услышу, прикован цепями к мачте,

как в Невидимом Граде поёт и плачет

этот голос, манящий в коварном шуме!

 

ПРИСТАНЬ

Не зря Борей бугрился духом бури,

не зря струился струнами снастей

и вдруг остановился, лик понуря,

на каменной коломенской версте! –

 

волшебная готическая гавань

укрыла бриг, потрёпанный и бравый…

 

Команда сходит с пьяною отрадой

в душистый плен – дыханье диких роз;

узорный вертоград немого града

кладёт к ногам узлы плетистых лоз.

 

С улыбкой шепчут пепельные тени

в садах кремля шекспировской строкой;

и манит сетью демон Возрожденья

с причала – в заколдованный покой!

 

ПОЛЁТ

Сквозь дождь и солнце – воздух Вознесенья

несёт на крыльях горечь тополей,

и, словно чайку, светлое веселье

стремит навстречу небу и земле.

 

Обрывки тучи рвутся, точно знамя,

над морем, над зелёными волнами!

 

И сцена – в нетях летнего наряда –

взрезает, словно плот, зелёный прах;

на звонком ветре – светлая наяда

смеётся и танцует на волнах.

 

Сквозь дождь и солнце, шорохи и звёзды,

похожая на лёгкие цветы,

она взлетает – брошенною розой

и замирает, в воздухе застыв!

 

ТЁМНАЯ ЛЕДИ

Пока Шекспир, как будто хитрый вождь,

сокрыт за рукописной смурой грудой,

его – живого – вряд ли ты найдёшь

под стылою столетнею остудой.

 

И только тени водят хоровод,

мешая в нём: исток и перевод.

 

И лишь художник знает до конца,

какая это страшная морока –

кроить, как будто платье для венца,

обрывки Ренессанса и Барокко.

 

Но вот – на грани каменных эпох –

волшебною рукою отогретый,

рождается живой и жгучий вздох

из тёмной книги горестных сонетов!

 

КУКЛЫ

Мы – куклы богов, как сказал однажды

герой в платоновском диалоге;

и грезит сердце напрасной жаждой,

коль судят Участь не люди – боги!

 

Судьбу решают, метнув монетку,

а мы – всего лишь марионетки.

 

И только тени в тиши театра

пути укажут в туман бессмертья,

пройдут в Элизий дорогой краткой

меж вязкой хлябью и зыбкой твердью.

 

Небесной Сербией веет воздух,

коварной Англией льются воды…

И мудрой кукле не нужен отдых

в руках Бессмертного Кукловода.

 

ШУТ

О шутовство слепоты любовной,

кляпы невысказанного актёрства!

Злая горячка, и пульс неровный

рвутся наружу слезой нестёртой.

 

Вешняя зелень – цветы Коломны

станут невыкошенною соломой;

 

станет насмешкой – любовь мальчишки.

станут страницы – золой горячей,

свалятся на пол сердца и книжки

под башмаки колдовской гордячке.

 

Счастье развеется дымом смирны,

высохнет влагой на звонком зное,

и упадёт на ладонь Шекспира

каменною слезою.

 

КОРОЛЬ

На грани моря – сумрачный трактир

скрыпит и ловит ветер похоронный.

А у дверей стучит безумный Лир,

увенчанный картонною короной;

 

живым и мёртвым не даёт покоя –

в худом плаще и с флейтой шутовскою!

 

К чему в чужой ночи – неверный свет?

 – В случайности – сквозит Первопричина:

предстанет вещим Смыслом – вечный бред

и Образом – актёрская личина!

 

Что делать!.. Принимай учёный вид,

трактирщик! Эля пенного налей ты,

и жди, когда нам в окна  постучит

король безумный с нищенскою флейтой.

 

МЕЛОДИЯ

Такая нынче тишь, такой простор! –

лишь Время серебрится звёздной пылью…

Но поднимает руки дирижёр,

и простирает их, как будто крылья,

 

и вот уже мелодия летит

дыханием видений и молитв!

 

Лети, лети, бесценная слеза,

певучими, бесплотными дарами!

О, как молчит сегодня старый зал!

такая тишина – как будто в храме…

 

Кружится мир, грохочет и гнетёт,

что остаётся в этом тщетном зыке?

Лишь тихий взмах – и медленный полёт,

и этот вздох – не музыки – музыки!

 

ВИНО

Дыханье тополя и трав –

июня жаркая растрата

стекает, запахи собрав,

к виденью летнего театра.

 

И ты хмелеешь, поражён

лихим актёрским куражом!

 

Шампанского кипящий бег

струится, сердцу на потребу;

и не поймёшь – откуда снег

летит – с деревьев или с неба.

 

Шипит игристое вино

в бокале – влагою морозной!

…И вьётся лёгкой пеленой

июньский вечер – вечер звёздный!

 

ДРУГ

«Горацио, есть множество вещей,

что даже мудрецам чудны и чужды;

и среди них – воспетая вотще,

доверием пронизанная дружба.

 

За друга ты готов сойти во Тьму,

ты жизнию доверился ему;

 

а между тем – любовная тоска

куда сильнее верности и чести:

сама собою крадется рука

к чужой сестре, подруге иль невесте…

 

В устах пылает сладостный недуг –

отравленный настой грехопаденья!

…Столетия спустя – приснится Друг,

пройдя в ночи предательскою тенью».

 

ПЕРЕОДЕВАНИЕ

Трюмы театра! – и словно в пиратских робах

бродят актёры, обряжены в пёстром платье;

волны ладонями плещут, мгновенья тратя,

в море солёном гудит корабля утроба.

 

Пьяница-ветер взывает: Сыграем, братья!

В сердце вскипает брагой любви хвороба;

тени ролей под палубой плачут, чтобы

кто-то однажды взял, да решил сыграть их.

 

Но костюмер искусный способен в трюмах

этой толпе теней подыскать костюмы,

чтобы подсказки платья удобней слушать,

 

чтобы, на париках поправляя букли,

старый покров расправить – ожившей куклой,

чтобы вложить в личину – живую душу!

 

ГОСТЬ

Как ветер по кровле соломенной,

пронизав затворы насквозь,

ночною Коломною ломится

неведомый аглицкий гость.

 

И что ему, бедному, надобно

во мраке и мороке адовом?!

 

Ужели наскучила патока

и приторный слог толмачей?

…И галькою валится прямо к нам

картавая правда речей,

 

и портером пепельным пенится,

и ноты срывает с листа,

и староанглийским шипением

струится и тает в устах!

 

ЛОЦИЯ

Коломна – лодка! Тяжёлый лот

давно потерян в глуби Посада…

И Время, точно Чеширский кот,

с ухмылкой таращится из засады:

 

пора отправиться в тайный путь,

со старой лоции пыль стряхнуть!

 

Зовёт и манит подводный звон,

на скалах башен, гляди-ка, эвон –

взлетела в небо орда ворон;

и плещет улица, будто Эйвон…

 

Играют призраки-моряки,

туман глотая, густой и вязкий.

И веет Англией от реки,

и пахнет «Бурей» и «Зимней сказкой»!

 

ЛИРИКА

Не драмы, и не лировские лимрики

украсят наш прославленный корабль.

Мой добрый дальный друг! – «немного лирики»

сойдёт, как на фуражку – старый «краб».

 

И мы, увидев «краба», скажем: «Здрасьте!»

таинственным стихам и горькой страсти.

 

Немного сна и магии немного,

немного зла и нежности чуть-чуть

отправят нас на зыбкую дорогу –

пропитанный морскою солью путь.

 

Сонеты бьют о каменные склоны,

слегка смешав Иллирию и Крым;

и кажется астральная Коломна

древнее, чем Британия и Рим!

 

ПРИБОЙ

                                   Наталье Степановой

«Суровый Дант» не брезговал сонетом,

пока он был ещё не столь суров.

Другое дело – злой «творец МакБета»,

загадочный знаток солёных слов.

 

Почто, скажи, душа моя Наташа,

такая в голове Шекспира – каша?

 

Зачем под старость праздновать романы,

тянуть любви золоченую нить,

хвалить Подругу – страстно, непрестанно,

чтобы потом – её же – костерить?

 

Стихи повиты пылью, точно тальком,

и смяты в ком насмешницей-Судьбой.

…А море – бьёт о брег английской галькой,

и стонет вновь шекспировский прибой.

 

ПАРУС

Груз переводчика – отвага,

и путь его – неповторим.

Видать, не зря смекнул Живаго,

сказав, что старость – это Рим.

 

Сюда выходят все дороги

через проливы и пороги.

 

Но всё же – что такое – Старость?

Холодной опытности сеть?

Простёртый в море чёрный парус,

что поменять забыл Тесей?

 

Так пусть придут стихи – из мрака,

сквозь речи тёмные места,

и у Коломны бросит якорь

британский старый капитан!

 

ЖАВОРОНОК

На мачте треплет ветер старый флаг,

пронзая синеву Отчизны нашей;

и бродят лодьи – «в греки из варяг»,

и лёгким йодом тянет от Ламанша.

 

И не понять в разноязыких спорах –

куда плывёт шиповниковый Город!

 

Откуда он? И где его причал?

И как попал из Стрэтфорда в Верону?

И кто славянский город увенчал

узорчатой латинскою короной?

 

Но в воздухе развеялся ответ;

и реет, в наше небо вознесённый,

взъерошенный, порывистый сонет

над полем русским, словно жаворонок!

 

ЭКСКУРСИЯ

                          Татьяне Стукниной

Тысяча шестьсот шестнадцатый –

двадцать третьего апреля…

Вроде надо попрощаться бы

среди жухлой вешней прели.

 

Только вновь цветёт и ширится

жизнь под цифрою ЧЕТЫРЕСТА!

 

Зыбится цветами розными

кремль, шиповником одетый –

у Собора бьются розами

Йорки и Плантагенеты.

 

Мы пройдёмся вместе с Танею,

как дорожкою ковровой –

от шекспировской Британии

до ахматовской Коломны.

 

ЗАНАВЕС

                                       Моим друзьям

Игристым сидром пьеса отошла,

но занавес Коломне не положен.

Театр с названьем странным: PASTILA

провинциальный вечер растревожил.

 

Плывёт по морю сказочный кораблик –

коломенский акцент французских яблок.

 

О сладости Руси! О русский сад!

Но тени иноземные теснятся,

плащи взвивая, словно паруса,

в собрании посадских декораций.

 

Безмолвный мир меняет естество,

идёт корабль в объятья Зодиака,

и укрывает палубу его

медлительный и мягкий бархат мрака.

 

ПЕСНИ

Какие светлые напевы,

какая трепетная нежность!

Поют неведомые девы

вдоль ив, у зарослей прибрежных,

 

и вторят голосу русалок

кремля загадочные скалы…

 

Когда венки плывут по водам

и в них отсвечивают свечи –

какая странная свобода

звучит в напевах наших речек!

 

Их тайный голос – неизвестен,

и ты, робея, видишь, словно

плывёт среди цветов и песен

туманная ладья Коломны.

 

КОРАБЛЬ

                       Мастер бороду корябал

                       и смущённо замечал,

                       что Коломна, как корабль,

                       покидает свой причал.

                                  Михаил Мещеряков

Хоть пристань ковыряй тяжёлым ломом,

хоть стой столбом, хоть бороду чеши –

отчаливает Старая Коломна

в закатной заколдованной тиши!

 

Какая-то безмерная нелепость:

уходит бронированная крепость!..

 

Куда она? – скажи, умелый мастер,

узнай, к чему направлен тайный путь,

заклей стиха разрозненные части,

сочти Судьбы пророческую суть!

 

Но певческий талант, увы, неволен –

уходит Город в небо от земли;

и каменные мачты колоколен,

сквозь сумерки рисуются вдали…

 

Коломна