Андрей КОЗЫРЕВ. КОГДА Б ЗА КРЫЛЬЯ НЕБО НЕ ДЕРЖАЛО… Стихи

 

Андрей КОЗЫРЕВ

КОГДА Б ЗА КРЫЛЬЯ НЕБО НЕ ДЕРЖАЛО…

 

ВОСТОЧНЫЙ ПОЭТ

Порой бывает – разум слышит ноты,

Каких не слышит ухо никогда,

И сердце, словно птенчик желторотый,

Стремится вывалиться из гнезда…

 

Истома… Тяжесть… Счастье близко, близко…

Грядёт жених в ночи в чертог жены…

И рифма ждёт, как будто одалиска

В роскошном полумраке тишины…

 

ОДА ЦВЕТНЫМ ОЧКАМ

Как-то вышел я из дому рано

В разноцветных, узорных очках –

И услышал пространный и странный

Смех и шёпот на всех языках.

 

Что нам злиться, дичая, волчая?

Каждый год, каждый день, каждый час

Небосад за окном расцветает,

Небоцвет вырастает из глаз!

 

Раскудрявились птицы-морозы,

Снегокрыльями машет восход.

Сквозь молочные строчки березы

Я качаю в себя небосвод.

 

Ветви ветра изогнуты змейно,

И вприпрыжку летит сквозь мой смех

Мир – китайный, индийный, корейный,

Мир всемирный и мирный для всех!

 

ПАДЕЖИ

Ты – имя всех моих надежд.

Я – именительный падеж.

 

А ты – на новом рубеже –

В родительном живёшь уже.

 

Бог копит в небе благодать,

Чтоб дательным за всё воздать.

 

А я – творю, пишу, строчу,

Творительный падеж учу.

 

Винительный падеж забудь:

Он – лишь для потерявших путь.

 

Предложный предлагает нам

Взойти по строчкам к небесам

 

И сотворить там падежи

Для языка любви без лжи:

 

Искательный, сиятельный,

Растительный, любительный,

 

Старательный страдательный

И славный наградительный,

 

Печальный умирательный

И вечный воскресительный!

 

Язык любви – блистательный

И мироповелительный!

 

РОМАНС

Не злясь, не измеряя силы,

Упасть в любовь, как в бархат лож…

А из любви, как из России,

Кривой дорогой не уйдёшь.

 

Ты – чистая, святая, злая,

Своей не знаешь высоты…

А я – ошибка, но такая,

Какой гордиться будешь ты.

 

Да! На каких-нибудь полночи,

На полсудьбы, на полчаса

Я стану морем, – ты же хочешь

Взметнуться чайкой в небеса?

 

Я – только черновик твой смутный.

Но нам друг с другом повезло:

Тебе в моих стихах уютно,

А мне во снах твоих тепло.

 

Перетекает небо синью

Из глаз твоих – в мои глаза…

А из любви, как из России,

Одна дорога – в небеса.

 

И сердце застучит, встревожась,

И пробежит по коже дрожь:

Пусть из судьбы уйти ты можешь –

Из снов моих ты не уйдёшь!

 

* * *

От первого «люблю» – к последнему «прости»

Лежат мои пути, лежат твои пути.

 

От нежности юнца – до грусти старика

Любовь всегда одна, одна – во все века.

 

Одна печаль и боль в былом и впереди –

От дрожи юных губ до срыва мышц в груди.

 

Всем побывать успел я на большой земле:

Был пеплом и огнём, был искрами в золе.

 

И я боюсь, когда невинная ладонь

Под пеплом ворошит неумерший огонь.

 

Не обожгись, не рвись, не плачь, я не хочу,

Здесь всё моё, моё, я всё здесь оплачу.

 

Я цену знал всему, за всё платил сполна.

…Но ты, но ты – не знай, как кровь моя хмельна.

 

И всё равно, кто прав, и всё равно, кто – прах,

Когда любовь, дрожа, дробится на губах,

 

И в трещинах на них записаны слова

О боли, о тоске, которой страсть жива.

 

Их крепость – для тебя. Их вкус – моя печаль.

И мне перегоревших чувств, поверь, не жаль.

 

Я не боюсь, когда вдруг начинает крик

В младенце – юноша, а в юноше – старик.

 

Под солнцем всем даны несрочные пути:

Любить, гореть – и тлеть, пасть в землю – и цвести.

 

И я неспешный ход вовек не тороплю

От первого «прости» – к последнему «люблю».

 

 

УХО ВАН ГОГА

Поэма

 

1.

Наш мир стоит на Боге и тревоге.

Наш мир стоит на жертве и жратве…

У жертвы, выбранной жрецами в боги,

Перевернулся космос в голове.

 

Его холстов бессмертные ошибки –

Зрачка безукоризненный каприз:

Плывёт над садом облако улыбки,

И в облаке струится кипарис.

 

Пылает ухо в пурпурном закате,

Кровь виноградников пьянее книг,

И пузырится звёздами хвостато

Ночного неба чёрный черновик…

 

Сухой голландец, тощий и небритый,

Сам для себя – дурдом, дурман и страх,

Взирает на подсолнечье с палитрой,

Сжимая трубку старую в зубах.

 

Он слышит сердцем звуки небосмеха,

Он ловит кистью Божий смехолуч,

И ухо отзывается, как эхо,

В ушах листвы и в раковинах туч.

 

Он совершит святое разгильдяйство –

Мазком к холсту пришпилит высоту.

Джокондовское снится улыбайство

Подсолнухам, врисованным в мечту!

 

Звенит над храмом небо колокольно,

Чтоб нам зрачки от скуки протереть,

Но всё же вечно смотрим мы – невольно –

Туда, куда так больно нам смотреть!

 

Прозрачная идёт по склону лошадь,

И жалуется ей сквозь холст Ван Гог,

Что башмаки его устали слушать

Рассказы неоконченных дорог…

 

Творец в сверкальне сна полузеркален.

С холста струится солнечная кровь.

Мозг гения прозрачно гениален,

И сквозь мозги сквозит сквозняк богов!

 

2.

Вот он идёт – не человек, – дурман,

Дурман небес, чудачества лекало.

Он пьян, давно упал бы он в бурьян,

Когда б за крылья небо не держало.

 

Он пьян, но не от нашего вина,

А от другого, – горше и суровей.

Кровь виноградников всегда красна,

Как солнце, конопатое от крови.

 

Он пил всю ночь глухой абсент легенд.

Полынный вкус небес во рту дымится.

Абсент легенд – священный элемент,

Он миражам даёт черты и лица!

 

А рано утром, только он проспится,

Увидит Бог, живой в его зрачке,

Как солнце сквозь подсолнухи струится,

Бушует, пляшет в каждом лепестке!

 

Пусть барабанит в жилах кровь-тревога,

Пусть грают птицы, небо вороша, –

Подсолнечье – вот небеса Ван Гога!

Подсолнухи звенят в его ушах!

 

Художество не худо. Всё – оттуда,

Где метеор – взамен карандашей.

Да, вот такая амплитуда чуда –

От неба до отрезанных ушей!

 

 

ПОД КУПОЛОМ ЦИРКА

1.

Огромный купол, гулкий и пустой,

Куда приходит сумрак на постой,

Где в полутьме огонь рисует знаки, –

Сюда стремится ум в вечерний час.

Здесь щедрый Праздник собирает нас,

Здесь, как артист, танцует луч во мраке.

2.

Как будто слово, линия звучит,

Когда гимнастка сквозь простор летит.

Взвихрённый свет её чуть видит, робок.

Пронизаны огнём и плоть, и кровь.

Здесь Время отдыхает от трудов,

Здесь лишь Мечта работает, как робот.

3.

И Хитрый Глаз над куполом суров.

Пронзая взором сей Великий Кров,

Он пишет, как стихи, меня – поэта,

В глубь жизни обратившего свой взгляд,

Когда мгновенья пчёлами летят

На скрытый в вышине источник света.

4.

Здесь – мы взошли на высший пик времён!

Обозревая твердь, и явь, и сон,

Мы видим – по краям воздушной ямы,

Порой сходясь в единое гнездо,

Порой цветя колючею звездой,

Свет ртутью разлетается багряной.

5.

Я радуюсь игре лучей с туманом,

В которой, может, сам игрушкой стану.

Водоворот обмана, зла, добра,

Зверей, людей, огней круговращенье,

И жизнесмерть, и смертовоскресенье –

Игра, игра… жестокая игра.

6.

Игра, я – твой! Себя я вновь узнаю

В гимнастке, что летит из пушки к раю.

Живого тела слиток золотой,

Мерцающий над тёмною ареной, –

Ты – образ человека Перемены,

Творца игры – жестокой и святой.

7.

Добра и зла не знает сей уродец –

Бесстрашный, юркий цирковой народец.

Юродство, бесовство, обман в крови –

И детский смех, и свет лучей искристых,

И риск, и страх, и хохот сил нечистых,

И низверженье вниз с высот любви…

8.

Да, в цирковой подзвёздной Одиссее,

Где тело, овладев душою всею,

Даёт ей трудный, роковой урок, –

Земной урок бескрылости крылатой, –

Здесь Ева и Адам не виноваты,

Здесь первородный грех пошёл не впрок.

9.

И ты, гимнастка, жаркая от зноя,

Мелькающая солнечной иглою

Под куполом, сшивая тень и свет, –

Ты превратилась вся в клубок событий.

В нём на одной из спутавшихся нитей –

Груз всех земных падений и побед.

10.

В лучах мелькают тело, ноги, грудь, –

На них присело Время отдохнуть,

Как на качели, чтоб взлететь повыше.

Она ваяет телом, как резцом,

Скульптуру света, – светом мы поём,

Мы свет багряный, словно песню, слышим.

11.

Господь, за что её Ты бросил в Лимб?

Кольцо арены – словно круглый нимб,

Простёртый, чтоб могла она разбиться.

Страх высоты – коварный, хитрый бес…

Но сквозь круги ступенчатых небес

Она летит – стремительнее птицы.

12.

Нырнёт во тьму, прозрачнее медузы, –

И темнота расходится, как шлюзы…

Вот слиток тела есть, а вот – исчез,

Как золото, расплавленное ловко…

Она висит, как гирька, на страховке, –

Судьбе бескрылой злой противовес.

13.

Звучит во всех суставах звёздный туш.

Жизнь – это свет, и дрожь, и трепет душ.

Грех допустим – исключены ошибки.

Весь путь её – по роковой черте:

Её, почти предсмертной, высоте

Известен вес восторга и улыбки.

14.

Здесь перед нами встала на пуанты

Судьба земли, разъятая на кванты.

Глухой глагол времён, металла звон, –

Он просто по-иному оркестрован,

Чем похоронный звон, он здесь раскован,

В весёлый детский хохот обрамлён.

15.

Скрывает лица маска – как могила.

Когда б мы раньше знали, что за сила

Таится в маске, как она крадёт

Нас у себя, – не стали бы смеяться

Над клоунами, мы, – лжецы, паяцы,

Играющие роль за годом год.

16.

И вновь дрожит в лучах неутомимо

Сердцебиенье вечной пантомимы,

Которой имя – Жизнь, источник мук

И радостей, набухших, словно колос,

Когда движенье обретает голос

И тяжесть мира обратилась в звук.

17.

Лети, лети, бескрылая, крылато,

Над космосом, на атомы разъятом,

Сквозь нашей жизни блеск и темноту,

Над шабашем чертей, гуляк и звуков,

Над морем вздохов, шёпотов и стуков,

Лети, лети – переступи черту!

18.

Игра, игра – мятеж, налитый светом,

Ад, к небесам хлопками рук воздетый,

Орбита сцены, брачное кольцо

Земли и неба, плоти и полёта,

Левиафан в обличье Бегемота,

Последний Ангел, прячущий лицо!

19.

Летя под вечным Куполом, как атом

В небесном цирке, на хлопки разъятом,

Я верю в верность твоего добра.

Последними мытарствами проверен,

Я твоему огню и мраку верен,

Игра, игра… жестокая игра!

 

ГАННИБАЛ  ПРИ  КАННАХ

Победоносный вождь смотрел в огонь.

Он видел: над костром плясали искры.

В них рушились миры, всходили звёзды,

Неслись планеты в танце вековом.

На тысячах планет свершались войны,

Торжествовали и губились царства.

И если здесь, на маленькой Земле,

Он одержал великую победу,

И путь на Рим открыт, и мир – у ног, –

То где-то там, в другом миру, он ныне

Хрипит в плену у гордого Варрона.

 

– А проиграй, я был бы Ганнибалом?

А победи, Варрон бы стал героем –

Тупой и грубый? Что же нужно нам –

Герой иль подвиг? Власть или победа?

Мой подвиг нужен людям.

Сам я – нет. –

 

И мысль победоносного владыки

Неслась от поражения к победе,

Как птица, не нашедшая гнезда,

И страшен был её надмирный клёкот.

Когтя миры и страны, выпускала

Она добычу – ведь она не знала,

Куда, да и зачем её нести.

 

Как мало было воину победы!

Он ждал.

Он ждал чего-то.

Перед ним

Незримая стена сейчас стояла,

Прочнее римских копий.

Он молчал,

Глядел в огонь.

Спускался мрак на землю.

Ругались над добычей нумидийцы.

Хрипели пленные. Проконсулы, трибуны,

Сенаторы – весь цвет большого Рима –

Лежали в поле – мёртвые. Победа!

 

Кровь – пища для льстецов, лжецов, глупцов.

 

…Но всё-таки – как же мала Земля,

Что спит в своем сиянье голубом,

И как мала История! Извольте, –

Историю всегда рабы творили.

Работу эту чёрную и злую

Свершать пристало Риму. Карфаген

Себе возьмет лишь Славу, ну, а землю

Отдаст иным, – тем, кто земле родней:

Звучащей глине, ставшей человеком,

Надменно-глупым вскормышам волчицы.

Им – властвовать, и драться, и травиться.

Им – волчье. Человечье – человеку!

 

И, мучаясь, надменный победитель

Сквозь зубы сплюнул в гаснущий костёр.

Томимый чем-то, поглядел на небо.

Прищурил веки на лице косматом.

Сжал в кулаке свой посох – и прикрикнул:

 

– Войска, назад! Мы не идём на Рим.

 

ГОРОД

                         Омску – отцу, другу и брату

                в канун трехсотого дня рождения

                                 в полную собственность

                                               предназначается

 Город смутный, город достоевский,

 Плеть Петра да посвист Ермака...

 Брат, наследник, сын столицы невской,

 Ты не изменился за века.

 

 Здесь лежит Великий путь – к востоку.

 Здесь лишь ясно, как земля кругла.

 Здесь земные отбывали сроки

 Те, кого Москва не приняла:

 

 Казаки, острожники, поэты –

 Вечные изгнанники страны...

 Здесь столица возвышалась летом,

 Осенью – пылал пожар войны.

 

 Власть меняла лики и названья,

 Только суть во все века одна –

 Холод, вьюги, каторжные бани,

 Плеть, шипы, острожная стена.

 

 Крепость. Пушки. Мрак – сильней сияний.

 Старая церквушка. Вечный Бог.

 И над белизной старинных зданий

 Небосвод, как обморок, глубок.

 

 Ни войны, ни мира, ни покоя...

 Тёмные дома. Глаза огней.

 Вьётся снег над черною рекою,

 Вьётся дым над родиной моей.

 

 А в минуты ясности короткой

 Вижу я, как сквозь глубокий сон:

 Спорят в небе Змий и Агнец кроткий,

 Спорят в небе Лев и Скорпион.

 

 На пути Сибирском, как на нерве,

 Город обречен веками жить...

 Здесь Ермак ещё раз тонет – в небе:

 Небосвод в доспехах не проплыть.

 

 А когда в степных просторах дальних

 Гром грохочет, всех смертей грозней, –

 То бросок костей, костей игральных,

 Ставка же – судьба земли моей!

 

 Для игры священной опустели

 Шахматные клетки площадей,

 Клетки, на которые летели

 Головы проигранных людей...

 

 ...Много есть дорог на белом свете,

 Много предстоит мне повидать,

 Много городов развеет ветер,

 Так, что и следов не отыскать,

 

 Но о том, что видел в колыбели,

 Вечно помню – с болью и трудом:

 Достоевский. Белые метели.

 Черная река и Мертвый дом.

 

МОЯ СИБИРИАДА

Под звёздным небом серебрится снег.
Легко течение воздушных рек.
Любая ель, что здесь в снегу стоит,
Прочней и выше древних пирамид.
Деревьев вековых высокий строй
Стоит Китайской царственной стеной.
 

И ветер в мир несёт благую весть:
Сибирь есть тяжесть, но она – не крест:
Страна моя, где нет добра без зла,
Как шапка Мономаха, тяжела.

Вдали молчат Атлант и Прометей:
Им нечем дорожить, кроме цепей.
И спит который век, который год
Над старым миром плоский небосвод.
Ему судьбой преподнесён урок:
Европа – рукоять, Сибирь – клинок!

В Сибири снег горяч, как молоко,

И кажется, что можно здесь легко
Небес коснуться, только не рукой – 
Протянутой за счастием строкой.
Здесь, лишь ветвей коснёшься ты в метель, – 
Одним движеньем царственная ель 

Снег сбрасывает с веток сгоряча,

Как будто шубу с царского плеча.
«Дарю тебе. Ты – бог иль богатырь?
Неси, коль сможешь. Тяжела Сибирь!".
Страна моя, где нет добра без зла,
Как шапка Мономаха, тяжела.

Здесь грани нет меж миром и войной.
Здесь нет тепла, нет лёгкости земной.
Но правда, что в земле затаена,
Растёт, растёт – без отдыха, без сна,
Чтоб обрести предсказанный свой рост –
Превыше неба, ангелов и звёзд.

Расти, расти над миром, над собой,
Над дружбой, что зовут у нас борьбой,
Над склоками царей, цариц, царьков,
Над пресной мудростью былых веков,

Над звоном поражений и побед
И над звездой, не видящей свой свет.
Блуждай, страдай, ищи себя в пути,
Но, вопреки всему, – расти, расти!..

 

У КАМИНА

Хотел ты жизнь познать сполна:

Вместить в себя явленья сна,

И прорастание зерна,

И дальний путь комет.

И вот – ты одинок, как Бог.

И дом твой пуст. И сон глубок.

В камине тлеет уголёк

И дарит слабый свет.

 

Ты всё познал, во всё проник,

Ты так же мал, как и велик,

И твой предсмертный хриплый крик

Поэзией сочтут.

Всё, что в душе твоей цвело,

Давно метелью замело,

Но где-то в мире есть тепло –

Там, где тебя не ждут.

 

Все кончилось – любовь, тоска, –

Но бьётся жилка у виска,

А цель, как прежде, далека.

В дому твоём темно.

Открой окно, вдохни простор, –

Ты с небом начинаешь спор,

А на столе, судьбе в укор,

Не хлеб и не вино.

 

Что было, то навек прошло.

Зло и добро, добро и зло

Влекут то в холод, то в тепло,

И вечна их печать.

И ветром ночи дышит грудь,

Но ты всё ждешь кого-нибудь,

Чтоб дверь пошире распахнуть

И вместе путь начать.

 

К себе ты строг. И вот – итог:

Теперь ты одинок, как Бог.

Но всё ж ты смог из вечных строк

Создать звучащий храм.

Но вдруг волненье стиснет грудь:

Твоей души коснулся чуть

Тот, кто последний вечный путь

Указывает нам.