Валерий УВАРОВ. АНТИ-ОРФЕЙ: КИБЕР-ЛОЛА (С)ПУСКАЕТСЯ В АД. (По мотивам фильма Т.Тыквера «Беги, Лола, беги!»)

Валерий УВАРОВ

АНТИ-ОРФЕЙ: КИБЕР-ЛОЛА (С)ПУСКАЕТСЯ В АД

(По мотивам фильма Т.Тыквера «Беги, Лола, беги!»)

 

Может быть, когда-то всё шло своим чередом – Лола, Манни и их обоюдоразделённая взаимность… Но где-то в сердцевине мироздания что-то пошло не так, не заладилось что-то, и простачок Манни вляпался в историю, так сказать, «попал на деньги» – соблазнился дойчмарочек «срубить по лёгкому» и связался с дурной компанией: плохими парнями банды Ронни и Циклопа, упустив из виду, что лёгкие деньги стоят дорого и имеют свойство, появившись ниоткуда, испаряться в никуда. Манни в панике… Он находит телефонную будку и совершает самый важный звонок, из которого становится ясным, что его сердце успокоится только доказательством силы Лолиной любви, прямо пропорциональной её способности в рекордно сжатые сроки добыть невесть откуда сто тысяч марок. После пролога, загодя информирующего нас о том, что «мяч круглый, а игра длится девяносто минут…», начинается беготня огненнорыжей кибер-девчонки по замкнутым кольцам пространства и времени. В перерывах между забегами Лола с Манни, приняв горизонтальное положение, переводят дух и страстно предаются неспешной медитации о «гносеологии межличностных отношений».

Но будем последовательны…

Только-только Лола закусила удила, получив немалый аффективный заряд после ажитированного общения с Манни по телефону, тут же сразу стало очевидно, что прежний миропорядок прохудился как старый вещмешок и не годен ни к черту… Смежность его ближайших элементов диссоциирована, знаки алфавита развеяны в эфире для ассоциации в новые союзы, где миф оборачивается своей изнанкой, перетасовкой ролей, радикальной сменой масок, чтобы Эвридика, прорвавшись за его контуры, стала Лолой с мессианской идеей спасения Манни, или Ариадной, бросающей путеводную нить своему плотно упёршемуся в тупик Тезею.

Причем такая commedia dell’arte разыгрывается уже не в первый раз. Идентичная ролевая инверсия происходит у Булгакова, где его Маргарита влезает в шкуру гётевского Фауста для проведения торгов по собственную душу. В тыкверовском же полотне кино-Эвридика (Лола) вынужденно принимает на себя миссию Орфея, чтобы вернуть долг своему заплутавшему в чуждых мирах другу.

Но какой бы путь не выбрала Лола, она обречена, вслед за Манни, погрузиться в тёмные недра социальной воронки, ведущей на дно (как когда-то Орфей спускался в Царство мёртвых, чтобы выудить оттуда свою Эвридику), туда, где и находятся задолжавшие «циклопам» неудачники, что сродни попаданию в ад. При том, что Лола, на ходу выбирая оптимальные стратегии, рискует, не добыв деньги за двадцать минут, потерять своего бойфренда, ибо ровно в полдень Циклоп и Ронни вспомнят о финансовой недостаче, и Орфей-Манни навсегда сгинет, влекомый Гермесом, в царстве Аида.

Вот тут и началось, как в сказке: направо пойдёшь – коня потеряешь; налево пойдёшь – себя не найдёшь; прямо пойдёшь – и коня и себя погубишь. Или, говоря другим языком, ровно в полночь карета превратится в тыкву, а принцесса в Золушку… (А потом ищи-свищи эту мадемуазель по неходовому размеру обуви.)

Разница, однако, в том, что Лола – персонаж не сказки, а скорее интертекстуального квеста и может выбрать последовательно все варианты возможных стратегий. (Имитация жизни уже не интересна кинематографу, его грандиозные постановки всё чаще касаются изначально смоделированного мира игрового кибер-пространства и создают, таким образом, напластования симулякров.)

И Лола начинает свой забег, словно бы она нарезает круги во чреве адской воронки, описанной великим Данте, своим движением прорисовывая на фоне урбанистических декораций – минуя пропасть времени – мифологическую реальность в виртуальном кибер-пространстве. Её шаги точь-в-точь попадают в такт звучащего за кадром кислотно-урбанистического рэйва, будто она сама отстукивает его своими каблуками, являясь источником и центром этого навязанного огромным городом рваного ритма… Да, она сама рождает этот ритм, иррадиируя его осциллоиду на всё, что попадает в орбиту её акций, своим неистовым бегом свежемодерновой дикарки по каменным джунглям постиндустриального мегаполиса. Мы видим её и в фаc, и в профиль, а то и вовсе при помощи камеры вертимся вокруг, будто держим в руках джойстик внешнего управления виртуальной кибер-красоткой.

Параллельно Лоле, одновременно с ней, будто это забег наперегонки, несётся по своему пути состав наземного метро… Однако может статься, это не механический объект, ведомый машинистом, а ископаемое чудовище – гигантская рептилия, минуя пропасть времени, вынырнула из карбоновых чащ палеозоя, чтобы раствориться среди стеклобетонных дебрей европейского многомиллионника?

Но прежде, на старте предстоящей гонки, Лола, игнорируя виртуальных духов цифровой эпохи, вкрадчиво нашёптывающих «забить на всё» и «уйти в астрал», совершает нисхождение в бренный, «дольний» мир – мир банков и казино, бандитов и их должников – оставив свой, «верхний», стремглав промчавшись мимо матери, озабоченной темами зодиакальных соответствий, – как и должно быть в мире отсутствующих страстей, где всё земное чуждо, где предаются неспешным рассуждениям о прихотях небес и влиянии созвездий.

Мы ещё не раз, согласно жанру квеста, увидим эту довольно однообразную, но динамично меняющуюся картинку. Как Лола со стайерской страстью снова и снова возвращается «на круги своя», чтобы оказаться на старте нового марш-броска, сориентированного на единственную цель – скоропостижный «вынос» своего Орфея из долговой воронки.

А что же Манни… Пока действие развивается, Манни бездействует, разрываясь между телефонной будкой и ближайшей торговой точкой. И ровно в полдень он отправится восполнять финансовую недостачу в кассы универсама Bolle. Мы видим эту сцену в замедленном режиме: как Манни тяжёлой поступью, подобно Орфею из поэмы Рильке, движется в направлении входных дверей супермаркета; как Лола спешит остановить его, призывая обернуться, а заодно и вместе со зрителем почтить память роковой оглядки греко-фракийского мифа. Вообще, Манни – это своего рода «падший ангел», спрыгнувший с античных «небес» и изменивший мифологическому пантеону, чтобы вкусить консьюмеристских благ перезревшего радикал-капитализма. Он опустился, соблазнился лёгкими деньгами банды наркодилеров и грезит только о земном, наивно полагая, что настоящая любовь охватывается финансовой метрикой. Это Орфей в положении нивелированной связи с Небом.

Но соблюдая такт последовательности вернёмся к Лоле и отметим, что это существо «бури и натиска» с «олимпийскими» чертами – не оттого что быстро бежит, а потому что спустилась с многоэтажной вершины «коммунального Олимпа» и с недосягаемых высот эллинского мифа. Это нимфа, дриада, покидающая верхний, «горний», этаж своего дома физически-символическим актом перехода из «высшего мира», где обитает её мать, калякающая о гороскопах и шампунях, в «низшие», «призрачные миры», где пасутся «циклопы», банкиры и рыщут их должники (здесь, впрочем, стоит признать, что как в далёкой Германии, так и у нас – а в общем-то почти повсеместно – миром правят странные фрики из разряда Ронни и его «циклопов»). Снова и снова на этом пути её будет поджидать одно «небольшое» препятствие – мужественно ею, однако, форсируемое – представленное стражником и цепным псом, контролирующими сообщения двух миров. Их встречу мы увидим благодаря вещанию телевизора-рентгена, высвечивающего истинную, кибер-виртуальную натуру Лолы, перешагнувшую кроме прочего за границы отведенного ей нефизического пространства.

Дальнейшая стремительность Лолы тоже будто не знает преград: попутно, на бегу, как кассовый аппарат считывает платёжную карту, она сканирует «личностный субстрат» (с проблесками грядущих событий) пересекающихся с ней прохожих и временных попутчиков, участвует в налёте на супермаркет, с лёгкостью ловит удачу в казино, чудесным образом вытаскивает с того света умирающего пациента Скорой, потрошит банк – энергетическую воронку и форпост турбокапиталистической цивилизации – и, обманув полицию, улетучивается невредимой, захватив с собой мешок денег – главную ценность «обанкротившегося» мира.

Первой целью стайерского рывка Лолы является встреча с отцом, встроившимся в банковскую вертикаль и забурившимся в шашни служебного романа. В его рабочем кабинете царит совсем нерабочая атмосфера (примерно такая же, как в комнате матери Лолы; кроме того, чуть позже в машине коллеги Майера мы слышим отрывок диалога, также далёкого от деловых тем), а он сам, сидя в своём директорском офисе, погружён в заботы межличностных отношений, центральным объектом которых является его новая пассия – фрау из правления Юта Ханзон. Зато озабоченная поисками больших денег Лола, внезапно просочившаяся в банковские закрома, может вынести оттуда лишь глубокую фрустрацию после искренней мольбы, оглашающей отцу факт срочной потребности в стотысячной сумме. Лолу можно понять: зачем вообще нужны шальные деньги, если они не могут помочь ни одной человеческой жизни? (Здесь с сожалением стоит констатировать, что уже почти повсеместно деньги оторвались от своей прямой функции означающего и давно представляют собой автономную стихию). Полученные Лолой потрясения канализируются при повторном посещении банка в дерзкое ограбление, воплотившее навязчивый бред всех авантюристов мира о безвозмездном изъятии в свою пользу объёмного мешка, доверху набитого наличностью.

Папаша-банкир, так же, как его бывшая жена, не опускается до практических вопросов каждодневного существования – проблема «где взять деньги?», которой делится Лола, ему чужда, и до его слуха может донестись лишь высокочастотный истерический визг – язык женщин и доисторических дикарей – аннигилирующий структурированный мир вокруг в первозданный хаос. Что, не меняя ничего по сути, мотивирует отца при помощи охранника выставить дочь вон – за обращением к другим источникам «финансовых вливаний».

Кроме того, параллельным результатом встречи становятся откровения о семейной тайне, артикуляция которой даёт родителю основания отречься от своего чада. И тогда Лоле ничего не останется, как воссоединиться с Манни, чтобы, хотя и не без погрешностей, оживить иной исторический ландшафт и короткой сценкой налёта на универсам Bolle процитировать хронику «подвигов» гангстерского дуэта Бонни и Клайда, навсегда связанного фабулой легенды из бутлегерского наследия Америки. Но за успешным ограблением следует неудачный побег с места события, ещё раз доказывая, что лёгкие деньги стоят дорого и манят в смертельный тупик.

 

Современный банк, неизменно вписанный в траекторию «поисковой активности» Лолы, это энергетическая воронка и форпост турбокапиталистической цивилизации, священное вместилище тучных денежных мешков. По сути, сам по себе это большой каменный мешок, доверху набитый денежными знаками. И Deutsche Transfer Bank, возглавляемый отцом киногероини, не исключение. После внедрения Лолы в места компактного залегания банковской наличности она, одним своим образом излучая благонадёжную невинность, симпатичную спецорганам, улетучивается невредимой с мешком денег – главной ценностью «обанкротившегося» мира и воплощением голубой гангстерской мечты о перекочёвывании несметных банковских сокровищ под личный контроль.

 

Виньеткой на лацкане кардигана выглядит сцена, когда Лола на втором витке решения внезапной финансовой головоломки несолоно хлебавши покидает банк, и ещё не обременённая крупной денежной суммой спешит к универсаму Bolle наперегонки с машиной Скорой помощи. Её водитель, ослеплённый фосфоресцирующе-красным цветом шевелюры (а это отнюдь не мальвиновские голубые волосы), врезается в транспортируемое рабочими стекло, заглядевшись на стремительную Лолу, на глазах творящую стайерский подвиг. Демонстрацией энергии удара тупого предмета по ломкой материи, похоже, цитируется старое, ещё немое кино, в котором сплошь и рядом случалось так, что перемещающаяся посредством внешней силы хрупкая бьющаяся поверхность (стекла или зеркала) обязательно найдёт какую-либо часть тела отдельно взятого неудачника, будто бы нарочно родившегося только для того, чтобы своей кинестетической угловатостью нарушить цельность этой идеальной плоскости, раздробив её на бесчисленное множество зеркально-стеклянных осколков. У Тыквера деструктором хрупкого вещества выступает не человек, а капот машины, символизирующий, возможно, «стрелу» времени, попадающую в «яблочко» пространства в нужной точке пересечения пространственно-временных ортогоналий. Лола снова станет виновницей (хотя уже и косвенной) гибели приговорённого стекла, начав отсчёт этих «преступлений» со стеклянного циферблата кварцевых часов банковского офиса, а закончив битой стеклянной посудой в казино. Что не может не сформировать цельного гештальта об органической некомплиментарности легкобьющихся материалов и тыкверовской кибер-дриады.

 

Лола, обогащённая добытой наличностью, продолжает свой путь, несмотря на попутные коллизии. Она летит на всех парусах на встречу с Манни, но отнятые купюры будто заражены неизвестным вирусом, и планы удачливой гангстерши трагически рушатся, не получая воплощения, – Манни погибает под колёсами злополучной Скорой, не успев воспользоваться добытым для него трофеем – лёгкими деньгами, манящими из одного ситуационного тупика в другой.

Согласно ещё одной стратегии, трасология спасения Манни лежит через казино – осенённая этой мыслью Лола сама чуть не «отправилась осматривать» рисунок шинного протектора под грузовик Scania… (Ей повезло больше, чем сбитому Манни.) Зато именно здесь обнаружилась точка ветвления, путь, ведущий в иную сценарную перспективу (фильма «Принцесса и воин»), где режиссёр Том Тыквер снова призовёт свою кинематографическую музу Франку Потенте на иной мифологический ландшафт для того, чтобы в облике услужливой медсестры психбольницы вызвать к жизни легендарную Изиду, собирающую фрагменты психического тела своего дезинтегрированного Озириса под единую оболочку.

 

Казино – это иной полюс, наряду с банком, «силового поля» города, где «воскуривают фимиам» стяжаемой банком наличностью, оставляя вотивные дары идолам удачи, где сама удача подлежит моментальной монетизации, а игра лишь форма воздаяния переменчивой фортуне и обряд, проводимый с навязчивой регулярностью. Там ревностно блюдут dress-code, но портреты (заменяющие собой иконы и религиозную живопись) подставляют нам свои затылки, как бы напоминая: это мир, вывернутый наизнанку. Лола вторгается туда незваным гостем, и её тайное оружие – язык женщин и доисторических дикарей – оказывается как нельзя кстати. Высокочастотный визг, исполняемый Лолой, грозит обернуться деструкцией окружающего мира в первозданный хаос…, но теперь он лишь гонит шарик по вращающемуся барабану-жертвеннику, – напрягая голосовые связки источника звука, – чтобы уложить его в нужный сегмент с меткостью лучника, выпускающего стрелу (времени) в яблочко (пространства). Просто, так Лола говорит с госпожой Удачей tet-à-tet на своём особом языке, выходящем за пределы членораздельной человеческой речи и выдающем полугамлетовскую страсть мифологической кибер-дивы…, её чувствительные женские нервы, обнажавшиеся, к счастью, не зря – зов достигает адресата… Её величество Фортуна пеленгует ноты отчаяния – S.O.S, заглушающий «музыку небесных сфер». Хотя те же самые страсти были побоку плотно вмонтированному в банковскую вертикаль родственнику – отцу Лолы, который ничтоже сумняшеся направил свои стопы прочь из семьи в результате фееричных шашней служебного романа.

В конце концов, Лола срывает полный банк, манипулируя шариком рулетки, словно она завладела джойстиком внешнего управления, колесом капризной Фортуны. За этим действом изумлённо наблюдают прихожане казино, как две капли воды похожие на насельников «мира мёртвых» из киноленты Алена Рене «Прошлым летом в Мариенбаде». Чудеса, творимые Лолой, повергают их в страх и трепет, заставляя играть роль безмолвных статистов на этом персональном празднике жизни, где шальные деньги в доли секунды переводятся под личный контроль.

 

И вот Лола в последний раз, с богатым уловом, спешит на рандеву к Манни, когда вездесущая карета Скорой помощи, над пациентом которой уже занесена «коса смерти», безропотно предоставляет ей свои колёса, чтобы существенно сократить беговую дистанцию. Тыкверовская кино-кибернимфа вторгается на борт незваным гостем… Молчаливая сцена достаточно красноречива… Её действующие лица уже перешли на язык многозначительных взглядов, и Лола тут же вступает в «разговор». «Лик смерти» узнаётся всеми присутствующими и её клиническое наступление «пеленгуется» нитевидной кардиограммой на мониторе спецтехники. Но оказывается, что здесь требуется всего лишь минутное прикосновение руки взамен «ролевой суеты» медперсонала. Мы видим, как Лола берёт в свои ладони кисть умирающего, аккумулируя его «сердечный мотор», словно запускает процедуру переливания крови, в которой донор делится своими «жизненными соками»… И кажется, что пассионарная кибер-целительница заряжает энергией на долгую счастливую жизнь, останавливая смертоносный жест «дочери ночи», чем подтверждает свою репутацию «пришельца» из других миров.

 

В финале своего бегового трека, на уютном перекрёстке Берлина, как на пересечении всех дорог, Лола, отягощённая мешком наличности, берёт, наконец, Манни за руку… Незадолго до этой неизбежной встречи Манни сам сподобился разрулить, благодаря удачному стечению обстоятельств, заданную самому себе старую как мир и набившую уже оскомину головоломку: где взять деньги? Он вернул себе казавшееся безнадёжно утраченным и рассчитался с компаньонами. Финиш. Отпущенные в прологе девяносто минут истекли, матч завершён. В таких случаях обычно говорят Game Over, но мы выразимся оригинальней (т.е. на языке оригинала) – das Spiel ist kaput.

Так вышло, что столица объединённой Германии предоставила свои пространства для разгула виртуально-мифологических страстей и рождения сюжетов нового городского фольклора (без труда составляющееся в облако тегов: банки, казино, деньги, бандиты, долги, ограбление, погоня, беготня и т.п.), являясь, как знать, центром схождения всех путей, что изменили уставшему от зевак Риму. До появления титров на экране Манни ещё успевает поинтересоваться – походя, между прочим – чёрным пластиковым мешком в руке Лолы. И картинка такая, будто не было ни выпотрошенного ею банка, ни вокальной атаки на рулетку-жертвенник, ни семейных разочарований, ни стремительного форсирования городского пространства наперегонки с ископаемым чудовищем, внезапно вынырнувшем на поверхность постиндустриального многомиллионника. Мы не слышим продолжение диалога, но знаем – там покоятся никому теперь не нужные шальные деньги, которые так и не пригодились для дела. Видимо, им нужно подождать до следующего раза, когда наступит их шанс помочь хотя бы одной страдающей жизни, стоящей несравненно дороже…

Но случись чтó, никогда не поздно всё вернуть назад и, используя возможности квеста, пустить Лолу по знакомому маршруту, отправить её в новый забег по принципу нарезания кругов во чреве адской воронки на фоне урбанистических декораций…, когда одним движением прорисовывается, минуя пропасть времени, мифологическая реальность в виртуальном кибер-пространстве и звук каблуков рождает странный рваный ритм, иррадиирующий свою осциллоиду на всё, что попадает в орбиту действий свежемодерновой дикарки, бегущей по каменным джунглям европейского мегаполиса.

Всё повторится вновь и вновь: один звонок – и она на старте, ещё мгновение – и она спускается по лестнице вниз – игнорируя грозный дуэт кинолога с собакой, препятствующий встрече разных мирозданий, – чтобы ворваться в наш бренный мир, в своих меркантильных устремлениях уже готовый стать адом.