Александр БАЛТИН 
Александр БАЛТИН
МИР, СОТВОРЁННЫЙ СЛОВОМ…
Литература и жизнь
Утверждать, что литература разнообразнее и многообразнее жизни, можно только в том случае, если код жизни не ясен.
Теория абиогенеза, синтетическая теория эволюции, структурная геология, нейрофизиология и так далее довольно стройно объясняют возникновение и развитие жизни, оставляя открытым вопрос, нажимал ли кто-нибудь кнопку «пуск», или жизнь – всего лишь следствие подходящих условий.
Дебри психики, не подвластные психологии, которую посчитать наукой можно с большой натяжкой, тем не менее, реальны – каждый знает по себе.
И литераторы знают, вероятно, это лучше не-литераторов, поскольку сами не могут объяснить происхождение своих фантазий, а нейрофизиологам это не особенно интересно.
Тем не менее, как это ни банально, при отсутствии жизни никакая литература невозможна, несмотря на жертвенность многих поэтов, и их готовность поставить поэзию на первое место.
Мир сотворён был словом?
Но под тем словом имеется в виду идея мира, глобальный макро-план, в зародыше содержащий всё дальнейшее – в том числе нынешнее, в чём варимся мы, как в котле.
Реальность литературы столь же подлинна, как и реальность твоего соседа, стрельнувшего поутру папиросу, и Чичиковы и Ноздрёвы вполне уютно обитают среди нас.
Попытки рассмотреть литературу как альтернативную действительность соблазнительны, однако, могут привести к скорбному дому, где бывший поэт будет кидаться на стены и произносить рифмованную абракадабру.
Тем не менее, связь литературы и жизни очевидна, и невостребованность (если по гамбургскому счёту) литературы нигде свидетельствует о чрезмерной физиологичности человека, о страхе смерти, вшифрованном изначально в мозг, а никакой роман и никакая поэма не ответят вам на вопрос, что будет с нами после: предлагая при том веера ответов, что едва ли способны удовлетворить сознанье.
Представим на миг мир без прозы и поэзии, мир сугубо прагматический, мир, где «Скромное предложение» Джонатана Свифта давно воплощено, и мозги детей бедняков служат деликатесом для толстосумов.
Мир этот – не говоря о его пространной несправедливости (где, правда, и когда был выстроен справедливый социум?) – будет захлёбываться в крови и деньгах, в дряни траурных эмоций и триумфах раздутых эгоизмов.
Да, литература не остановила ни одной войны, но люди, шедшие воевать и читавшие до этого Данте и Гёте, чувствовали нечто иное, чем те, кто не брал в руки книг, и переживания первых разительно отличались от переживаний вторых.
Длительность литературы, способность её быть своеобразным организмом, сохраняющим лучшее, что в ней накоплено, делает перспективы более светлыми; и хотя мы не можем представить даже литературы Атлантиды, да что там, чётко не знаем, была ли она, уже первые шедевры Древнего Египта пытались гармонизировать пространство.
В этом, вероятно, и заключается цель литературы – гармонизация пространства: пусть это долгий процесс, пусть не заметен он большинству, но без него «полёт» человечества в тенёта утилитаризма был бы куда более «успешным».
В этом же и заключается взаимодействие литературы и жизни.
А кто из них первичен, ответ, увы, очевиден.
Не только о библиотеках…
Проблемы библиотек – это, прежде всего, проблема читателей: а читателя надо растить, воспитывать, а не растлевать.
Что успешно делается в последние годы.
Шкала оценок художественной литературы и всегда была достаточно трудна, а ныне, когда к писателям приравнены всевозможные детективщики, скороспелые фантасты, мастера ура-патриотического жанра, и вовсе разрушена.
Повести Белкина написал Белкин!
Советский читатель, растившийся годами, был на порядок выше читателя из любой другой страны; но и в стране понималось, что литература – не пустяк, не праздное развлеченье.
Конечно, отсутствие интернета и прочих технологий сказывалось, но разве мерцание монитора заменит шуршание страниц?
Современным детям и подросткам заменит, они даже не поймут, зачем нужны эти бумажные предметы, если есть монитор.
Проблема библиотек – это и кадровые проблемы, когда порою библиотекарь путает портрет Ломоносова с портретом Чехова, и… что может посоветовать такой?
А подвижники всегда единичны, и хоть и могут сдвинуть гору, но это всего одна гора.
Думается, Вселенная Гуттенберга (или – если угодно – Фёдорова) – бессмертна, но, бродя по книжным Вавилонам, испытываешь тяжёлое чувство: очень много предметов, похожих на книги, но книгами не являющихся...
Масса мелких усилий должна сложиться в нечто крупное, дать позитивный результат, но… усилий этих нет; читатель со школьной скамьи отпущен на волю, и зачем ему читать, если вокруг столько всего занятного?
И некому объяснить, что только литература передаёт суммарный опыт человечества, только она, давая многообразие человеческих типов, учит состраданию и справедливости, и нет надёжнее учителя; и только она облагораживает ум и развивает совесть.
Что не выгодно – для бессовестной государственной системы.
Литература и школа
Нужна ли литература в школе?
Такая вроде бы далёкая от нынешней жизни литература девятнадцатого века, с конфликтами, часто непонятными детям, порою с языком, слишком далёким от теперешнего?
Помнится, смеялись некогда над советской системой преподавания – а стоило ли?
Литература, трактующая человеческое разнообразие как единство, страхует души от чёрных провалов в чрезмерное себялюбие, в тотальный эгоизм.
Посмотрите – вон же Собакевич, уютно расположился в кресле акционерного общество и торгуется… с кем же? ах да, этот шармёр, обаяшка, конечно же Чичиков…
Приглядитесь: Раскольников задумывает преступление, но не совершает его, ограничиваясь мучительными размышлениями о последствиях…
Целому поколению вбивали в головы, вливали в души, что суть жизни в потреблении – какая уж тут литература?
Целое поколение жаждет только денег и развлечений, как же объяснить тут, отчего некто уходит в монастырь?
Ах, создать бы монастырь духа – сияющий, благородный, где каждый получит то, что необходимо ему для развития, где самоограничение – разумный закон, а любовь к ближнему – естественна, как еда. Ведь это так разумно – любить ближнего; ведь это так замечательно – сделать категорический императив Канта законом собственной жизни…
Изымите литературу из школ – и жизнь вовсе утонет в бездне материальности…
Вопрос – как преподавать, конечно, сложнейший, ибо хороший педагог столь же редок, как алхимик в наши дни…
Но – показать бы, что Андрей Болконский столь же реален теперь, как и во дни былого, что с Ноздрёвыми и Хлестаковыми мы встречаемся чаще, чем с собственными соседями по лестничной клетке, что унтер Пришибеев давно во власти, – и интерес проснётся у детей к чтению: умному, вдумчивому…
Ведь кем хотят стать дети изначально? Играющие, маленькие, очаровательные дети… Поварами, солдатами, поэтами, артистами… Но никакой ребёнок не скажет, что хотел бы быть маркетологом…